Союз хищников - Шаттам Максим - Страница 20

– Вам это что-то напоминает?

Лингвист кивнул:

– Да, кое-что известно.

Он взял мел и начал рисовать символ на доске.

– Это индоевропейский корень.

На лицах Алексиса и Людивины читалось непонимание.

– Доисторический язык, лежащий в основе языков Европы и Азии, если хотите, – пояснил профессор. – Что? Вы не знали, что изначально существовал праязык?

– Я никогда об этом не думала, – призналась Людивина.

Профессор огорченно поморщился, прежде чем продолжить:

– Большинство языков мира – продукт эволюции древних языков, которые почти все восходят к одному предку. Когда-то давным-давно люди говорили на языках или наречиях, имеющих много общего, идущих из одной отправной точки. То, что вы мне показываете, – это радикал, древний корень исходного языка. Звездочка перед буквой е говорит об этом довольно ясно.

– И этот радикал что-то значит? – спросила Людивина.

– Да, он означает «это», «этот» или даже «вот этот». Например, в протогерманском языке он дал *ains, а затем немецкое eins или английское one.

Профессор, похоже, отнесся к этой истории очень серьезно, поэтому записал каждое слово на доске.

– «Это»? – повторил Алексис.

Он разочарованно переглянулся с Людивиной.

– А оно не может означать ничего другого? – спросила та. – Например, на французском?

– Напротив! Оно может означать очень многое! В латыни этот радикал дал is, id, ecce, слова с суффиксом – nus. И мы находим его в латинских выражениях, таких как unus, которые, – профессор не торопился, старательно выписывая каждую букву, – давали unio.

– Что это значит по-французски?

– Это этимология нашего слова «уния», «союз».

На этот раз жандармы переглянулись с большей живостью. Семантика начала им что-то говорить.

– «Союз»? – переспросил Алексис.

– Да, – согласился профессор с оттенком гордости, словно открытие принадлежало ему лично. – Одним словом, если ограничиться французским языком, ваш *е – это древний корень слова «союз».

– Истоки единения. Сбор всех сил, – подытожил Алексис. – Неужели именно это их связывает? Они объединились ради того, что в их глазах важнее всего? – Он думал вслух, мысли срывались с губ по мере возникновения. – Насилие. Они – стая. Архаичное сообщество, специализирующееся на охоте.

– На смерти, – поправила Людивина.

Она пристально смотрела на доску.

Слово «они» теперь приобрело смысл.

– Они первичная ячейка. Союз хищников.

– Вдвоем или втроем в союз не собираются, – вслух подумал Алексей.

Людивина покачала головой:

– Нет. Союз – это целая группа. Люди. Много людей.

Жандармы пристально смотрели друг на друга.

– Они задумали взять числом, – сказала она. – Объединиться, чтобы стать сильнее. Они хотят вербовать сторонников.

– А может быть, уже вербуют.

Прерывистая морось за несколько часов пропитала растительность, одежду людей и стала заливать канавы, водостоки, образовывая лужи в каждой выбоине дороги или яме на обочине.

Машина мчалась по юго-западным пригородам Парижа. Вдоль шикарных, тихих кварталов, старых каменных стен или стальных оград, за которыми виднелись высокие деревья, едва различимые крыши особняков, усадебных домов и более современных вилл. Зажиточный пригород жил своей потаенной жизнью, где все было спрятано, центр находился в стороне от основных транспортных магистралей, а красивые дома – в глубине своих парков. Даже население словно куда-то скрылось, на улицах почти никого не было.

Алексис ехал быстро, с мигалкой, на каждом перекрестке Людивина включала сирену. Они прибыли в Лувесьен. Их сердца сжимала тревога, ладони вспотели. Оба боялись того, что их ожидает. Оба не чувствовали никакого возбуждения, не питали никакой надежды на то, что им откроются новые подсказки, которые приведут к Фантому.

В данных обстоятельствах такие чувства были неуместны.

Ворота были открыты, двое дежурных полицейских контролировали проход. К счастью, на тротуарах не собралось зевак, пытающихся что-то разглядеть, – улица была безлюдна.

«Пежо» медленно двигался по мощеной дорожке сада в направлении бело-серого дома, явно построенного по авторскому проекту. Его стены были почти полностью покрыты деревом. Этот современный и просторный дом чрезвычайно напоминал типичный американский особняк.

Перед гаражом были припаркованы три полицейских автомобиля и пять машин жандармерии, включая фургон ОКР[5], а также санитарный транспорт.

«Дворники» повизгивали при каждом движении, снимая со стекла туман, стремившийся во что бы то ни стало скрыть это место, словно оно не должно было существовать.

Магали, брюнетка со стрижкой каре, ждала на крыльце, скрестив руки на груди. У нее, обычно такой динамичной и веселой, было суровое, непроницаемое лицо. Когда Алексис и Людивина подошли ближе, она так и осталась стоять, загораживая дверь в дом.

– Надеюсь, вы не обедали?

– Все настолько страшно? – спросил Алексис.

– Местные копы сориентировались четко. Увидев бойню, они сразу поняли, что дело тяжелое, и вызвали уголовную полицию Версаля, а те, увидев тела и особенно способ действий, сразу вспомнили о нас. Учитывая схожесть фактов, прокуратура Версаля вызвала нас.

– Сколько времени прошло с момента обнаружения тел?

– Домработница нашла их сегодня около девяти утра. С нашими службами связались менее чем через два часа.

– Сколько жертв?

– Трое. Вся семья.

– Эксперты-криминалисты уже закончили работу?

– Да, они просто сделают несколько дополнительных фотографий, но площадка свободна. Координатор на месте.

Координатор, а точнее, координатор судебной экспертизы был тем экспертом, который осуществлял связь между криминалистами, собирающими улики, различными лабораториями и результатами экспертиз и, наконец, самими следователями. На месте преступления он был гидом и толкователем.

Магали отошла в сторону, пропуская их внутрь. Просторный дом был обставлен с большим вкусом: мохнатый ковер на паркетном полу цвета венге, стены в пастельных зеленых или бежевых тонах, деревянные панели, резной декор и дверные рамы, выкрашенные в безупречно-белый цвет. Все выглядело аккуратно и стильно: экзотическая деревянная мебель и этнические украшения свидетельствовали о многочисленных поездках в Африку и Азию, а все стены были увешаны рамками с фотографиями из отпуска, снимками семейной пары и их дочери, сделанными по всевозможным поводам.

На всех фотографиях все стекла были разбиты. А их было много, десятки.

Алексис также заметил множество романов, лежавших повсюду на полках, в нишах. Это были исключительно детективы.

Магали указала на опрокинутый столик в холле, а также на подставку для журналов, содержимое которой вывалилось к подножию лестницы. Обложки Elle, Biba, Marie-Claire Maison и Les Années Laser выглядели драматической иллюстрацией к тому, что произошло здесь несколькими часами ранее.

На ковре, возле полудюжины пятен ржавого цвета, которые контрастировали с кремовым оттенком шерсти, лежал желтый маркер с номером 3.

– Мы думаем, что на женщину напали здесь, – сказала Магали. – Следы борьбы и немного крови. Потом ее потащили наверх: на ступеньках в нескольких местах имеются царапины, к тому же эксперт-криминалист только что подтвердил мне, что у нее под ногтями обнаружены занозы от паркета.

– А тело где? – спросила Людивина.

– Наверху, в спальне.

– Почему разбиты стекла на всех фотографиях? – задал вопрос Алексис. – Слишком методичная работа, вряд ли это результат борьбы.

– И так во всем доме. Ни одной целой фотографии, – раздался странно безмятежный голос сзади.

Филипп Николя, координатор, подошел к ним, чтобы поздороваться. Черные волосы, блестящие от геля локоны, зачесанные назад, дорогая кожаная куртка, кашемировый свитер, очки Ray-Ban, висящие на дужке в v-образном вырезе, узкие джинсы… Филипп Николя держался с непринужденностью человека, зашедшего летом в пляжный бар, чтобы снять девушку на вечер.