Союз хищников - Шаттам Максим - Страница 4

– Я пришлю вам имя человека, о котором говорил, – добавил криминолог. – Он поможет, он в этом дока. Но и не ждите от него чего-то сверхъестественного. Вы лучше меня знаете: важнее всего ваше расследование, оно – основа всего. Такие люди, как я, не творят чудес. Мы просто отрабатываем разные точки зрения, вот и все.

Алексис поднялся, взял свой пуховик.

– Спасибо за кофе, – едва слышно пролепетал он.

Уже в дверях Микелис ухватил его за плечо.

– Не притворяйтесь, будто нечаянно забыли досье, я не буду его смотреть, – сказал он, засовывая в руки жандарму толстую красную папку. – Я же сказал: я вышел в отставку, теперь все это меня не касается. Счастливого пути.

Еще мгновение Алексису казалось, что надежда есть. Микелис слишком часто повторял, что вышел в отставку. «Может, убеждает сам себя?»

Однако весь его вид подтверждал бесповоротность принятого решения. Хватка на плече Алексиса ослабла.

Прежде чем тронуться в путь, молодой жандарм посмотрел в зеркало заднего вида. Он увидел, как отодвинулась занавеска в одном из окон. И почти физически ощутил на себе пристальный взгляд криминолога. «Опель-корса» развернулся на гравии и поехал прочь от фермы, затерянной в горах.

Он попытал счастья, он съездил к лучшему из лучших.

Теперь Алексис знал, что они могут рассчитывать только на себя. Они – это небольшая группа следователей жандармерии. Никто не придет к ним на помощь, не протянет спасительной руки, никто не вдохнет свежую, живительную струю в их расследование. Горстка мужчин и женщин против группы неизвестных, с чудовищной одержимостью ставящих под своими преступлениями одну и ту же подпись.

*е.

Лампа дневного света затрещала и осветила небольшой кабинет, выделенный Алексису Тиме для работы. Как всегда по утрам, молодой жандарм сначала машинально включил компьютер, а потом поставил рюкзак у стенки и налил себе апельсинового сока из пакета, стоявшего в ящике стола. Ему нравилась рутина, она успокаивала.

Стену за его спиной украшал сине-белый флаг с эмблемой «Нью-Йорк джайантс», команды по американскому футболу, за которую он болел с некоторым даже излишним фанатизмом, о чем свидетельствовали фотографии игроков с автографами, развешанные вокруг клубного знамени, шлем, лежащий на столе возле экрана компьютера, и куча другого мерча – брелок для ключей, ручки, подставки под стаканы, коврик для мыши и даже кружка, из которой он пил. Целая прорва сине-бело-красных предметов с неизменными буквами NY занимала большую часть помещения, где Алексис сидел с двумя своими коллегами.

Серый свет октябрьского утра робко проникал в два окна с поднятыми жалюзи. Алексис увидел на стекле свое отражение. Каштановые волосы, торчащие в мнимом беспорядке, вечная трехдневная щетина, карие глаза и старая куртка-милитари поверх толстого коричневого свитера. Выглядел он сегодня неважно. Как неудачник. Как проигравший. От собственного отражения взгляд перешел на фасад здания напротив, на той стороне бульвара Даву, около «Порт-де-Баньоле» в Двадцатом округе Парижа. Туманное, скучное утро. То утро, когда хочется валяться в постели и смотреть телик, пока постель не перегреется и телу не надоест лежать. Или можно залечь с книжкой. Мечтать об отпуске.

И еще в такое утро накатывает хандра.

За окном по двору казармы кто-то шел: это приближалась Людивина. Ее светлые кудряшки, подпрыгивающие при каждом шаге, можно было узнать за полкилометра.

Тут в кабинет вошли, и Алексис махнул рукой лейтенанту Дабо – рост метр девяносто пять, телосложение профессионального регбиста. Глаза у лейтенанта были даже чернее его кожи. Как и все следователи парижского отдела расследований (между собой называемого ПО), он большую часть времени работал в штатском и в то утро был одет в спортивные штаны и теплую толстовку с капюшоном и вышитой на груди шерстяными нитками надписью Eye of the Tiger[2]. Любимая толстовка очень ему шла и подчеркивала внушительную мускулатуру.

Сеньон Дабо сел на рабочее место – сиденье закряхтело под тяжестью исполинского тела – и включил свой компьютер, одновременно стягивая наушники и убирая айпод.

– Ну, как там «Джайантс»? – спросил он басом.

Алексис не ответил; он знал, что великан все еще витает в тумане своих мыслей и не помнит, что его младший коллега накануне отсутствовал из-за поездки к Ришару Микелису.

Вошла Людивина, держа в руке мобильник и не сводя голубых глаз с маленького сенсорного экрана.

– Не найдешь ты себе парня, пока не перестанешь жить в обнимку с телефоном! – насмешливо приветствовал ее Сеньон.

– Да есть у меня парень. И даже не один…

– Их не беспокоит, что ты чаще общаешься в чате, чем с ними?

Людивина показала ему средний палец и убрала айфон, заметив стоящего у окна Алексиса.

– Алекс! Ну как? Что ответил Микелис?

Сеньон тоже внезапно проснулся:

– Ой черт, и правда! Что сказал?

Алексис досадливо мотнул головой:

– Придется действовать без него.

– А что? – спросил Сеньон.

– Завязал! И бесповоротно. Не хочет больше пачкать руки. Теперь это его не касается.

– Ты обрисовал ему дело?

– В общих чертах.

– И он ничего не сказал? Ничего не предложил?

– Только посоветовал знакомого – опытного криминолога.

– Ну и мудак! – бросила Людивина, отправляя пуховик на вешалку.

Алексис задержал взгляд на спортивной фигуре молодой женщины. Узкие джинсы обтягивали ее потрясающую попу, а грудь выступала даже под свитером Abercrombie. Смотреть на нее было сплошное удовольствие. Но в то утро даже фигура Людивины не смогла вызвать у него положительные эмоции.

За семь месяцев совместной работы эти двое и цапались, и дразнили друг друга, и засыпали от усталости бок о бок, привалившись голова к голове, но между ними никогда ничего не было.

– Продвинулись вчера? – спросил Алексис.

– Я закончила обрабатывать телефонные номера, – ответила блондинка, затягивая волосы в узел на затылке.

– Полностью?

– Да. Пять дней сплошного ада.

По каждому преступлению жандармы собирали от всех телефонных операторов полный перечень номеров, подключавшихся к ретрансляторам в районе места преступления в течение суток до и после убийства. Сотни тысяч комбинаций затем вводились в специальную компьютерную программу Analyst Notebook, которую использовал отдел расследований. Все имена, фигурировавшие в протоколах допросов, все транспортные средства, адреса и телефоны таким образом сводились воедино и при совпадении сразу высвечивались. Если человек мог что-то упустить за месяцы расследования, то машина сбоев не знала.

Алексис восхищенно присвистнул. Коллега даром времени не теряла.

Он залпом допил сок и обвел взглядом комнату. Нужно как-то сосредоточиться. Отбросить несбыточные надежды вчерашнего дня. Десять дней они мечтали, как будут работать с Микелисом, пока это не стало навязчивой идеей. Наконец Алексис отправился убеждать начальство, что, несмотря на гражданский статус, надо подключить криминолога к расследованию – в силу его исключительной компетенции, непревзойденного опыта; к тому же существовала реальная угроза новых смертей, а следователи не понимали, в каком направлении двигаться. Начальство пошло им навстречу. И вот теперь все псу под хвост.

Сеньон уже смотрел электронную почту, опершись локтями о кипу бумаг, накопившихся за несколько недель посреди расставленных повсюду фотографий жены и двоих детей. Великан чувствовал себя в этом беспорядке вполне комфортно. У него накапливалось все: нераспечатанные письма, диски с фильмами, которые он заказывал на работу, но никак не успевал посмотреть, обожаемые им комиксы, которые он даже не распечатывал, пустые упаковки из Amazon; эта пестрая стена заслоняла его от кровавой реальности, с которой он работал ежедневно. То была его защита, кокон.

Людивина организовывала свое пространство совсем по-другому. Никакого личного декора, идеальный порядок, сверкающая лаком поверхность письменного стола. Откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, молодая женщина в упор смотрела на Алексиса. Ее золотые кудри, рассыпавшиеся по спинке, обрамляли миловидное лицо с очень белой кожей. Волосы, непокорно торчащие во все стороны, как кусты на заросшей аллее сада, лезли в рот и свивались вокруг ее голубых, холодных глаз. Она ждала. Ждала продолжения.