Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 38

Рис. 48.  Три нейрона, тела которых расположены в клау струме мыши, а отростки образуют круг между подкорковыми структурами и неокортексом.

Конечно, обнаружение этих загадочных нейронов ещё не ничего объясняет и не доказывает.

Однако расположение ограды и её контакты как с подкорковыми, так и с корковыми структурами делают их неплохим претендентом на «место встречи» отражений, возникших в «верхнем» и «нижнем» зеркале.

По крайней мере одним из таких «мест встречи». Не исключено, что их и в самом деле несколько.

Переплетение петель

Лахесис назначает жребий ещё до рождения человека, Клото прядёт нить его жизни, Атропос неотвратимо приближает будущее. Алексей Фёдорович Лосев

Мы сейчас посмотрели с вами на почти мистическую «ограду», перед этим говорили о веретенообразных нейронах, которые находятся в передней поясной извилине и буквально в одно касание соединяют кору с подкоркой — два наших «зеркала».

Но, конечно, связи между корковыми и подкорковыми этим отнюдь не ограничиваются. Напротив, они очень объёмны, и я бы даже сказал — грандиозны!

Впрочем, что ещё до недавнего времени наши представления о том, как работают эти таламо-кортикальные (снизу вверх) и корковоталамические (сверху вниз) пути, были весьма поверхностными.

Считалось, что дело и вовсе ограничивается лишь двигательной функцией (двигательная и глазодвигательная петли), чему, конечно, способствовал наиболее эффективный метод изучения этих областей — анализ мозга пациентов, страдающих от знаменитой болезни Паркинсона.

Но наука не стоит на месте. Теперь мы знаем и о двух других петлях, образованных таламокортикальными и корково-таламическими путями, — это префронтальная петля и лимбическая петля (рис. 49).

Рис. 49.  Три больших информационных потока, связывающие кору с таламусом снизу вверх и сверху вниз: двигательная петля, префронтальная петля, лимбическая петля.

Нам привычно думать, и надо сказать, это весьма разумно, что решения о том, как мы будем действовать, на чём мы остановимся, чем наша душенька успокоится, принимаются в коре головного мозга, ведь это вершина, так сказать, эволюции. Чем мы ещё думаем, если не корой?!

Но правда в том, что мы думаем всем мозгом одновременно, а мнения разных его частей по одному и тому же вопросу могут радикально расходиться.

Примеры таких ситуаций хорошо известны каждому по его собственному опыту:

• вы садитесь на диету (кора), а руки сами тянутся к сладким булкам (подкорка),

• вы боитесь умереть от рака лёгких (кора), закуривая очередную сигарету (подкорка),

• вы понимаете, что вам пора уже сменить место работы (кора), но продолжаете тянуть лямку на старой (подкорка).

Впрочем, не следует думать, что тут всё так просто: кора знает, как надо и как правильно, а подкорка — эгоистичное животное, которое её не слушается. Вовсе нет, всё значительно сложнее.

Так, например, без интереса, страсти и любопытства не было бы ничего хоть сколько-нибудь ценного в нашем с вами — цивилизованном — мире. Да он и не был бы цивилизованным, не обладай мы этим «нижним» мозгом.

ДВА ДНЯ ЖИЗНИ

В 2000 году Нобелевская премия по физиологии и медицине была разделена между тремя лауреатами — Эриком Канделом, Арвидом Карлссоном и Полом Грингардом.

Каждый из них, согласно определению Нобелевского комитета, сделал важное «открытие, связанное с передачей сигналов в нервной системе». И в самом деле это так.

Про Эрика Кандела и его «шипики», увеличивающие синаптические поверхности нейронов, я уже рассказывал, и не раз. Но что там с двумя другими лауреатами?

Пола Грингарда вы уже тоже знаете, по крайней мере косвенно. Мы коснулись темы его исследований, когда говорили о работе нейромедиаторов в синаптической щели и натрий-калиевых каналах^[18].

А вот об Арвиде Карлссоне мы вообще ещё не упоминали… Ему премия досталась за исследование нейромедиатора, название которого всем нам хорошо знакомо — дофамин.

Кажется достаточно странным, что Нобелевский комитет ждал столько лет… Открыт дофамин был ещё в 1911 году выдающимся польским химиком Казимежем Функом, который прославился тем, что придумал слово «витамин»48.

Долгое время дофамин считался биохимиками не таким уж интересным веществом, пока наконец через полвека — в 1957 году — Кэтрин Монтегю не обнаружила его в мозговой ткани49.

Впрочем, и это ещё тоже поначалу никого не впечатлило. Было принято считать, что дофамин просто является одним из предшественников в синтезе норадреналина без какой-то собственной биологической роли.

И вот наступает время Арвида Карлссона…

Середина прошлого века — это, вообще говоря, золотая эра в развитии психофармакологии. Тогда были открыты и применены в практике многие химические вещества, позволяющие бороться с проявлением таких тяжёлых психических расстройств, как шизофрения и маниакально-депрессивный психоз.

Одним из таких препаратов стал резерпин. Им попробовали лечить шизофрению, но, к сожалению, он давал слишком много побочных эффектов, в частности — быстрое развитие симптомов паркинсонизма.

Так что в клинической практике от резерпина отказались. С другой стороны, стало понятно, что есть в этом резерпине что-то особенное.

Карлссон воспользовался методом спектрофото-флуориметрии, тогда совсем не популярным у психофармакологов, и смог показать, что резерпин снижает в мозге подопытных кроликов уровень дофамина, норадреналина и серотонина.

Неудивительно, что получившие резерпин кролики впадали в кататонию — то есть, по сути, выключались и были полностью обездвижены.

Карлссон же ввёл этим оглушённым кроликам предшественник дофамина — L-DOPA^[19]. И уже через 15 минут они бегали и резвились как ни в чём небывало!50

Но это ещё не конец истории. На сцене появляется Олег Хорникевич — врач и биохимик, благодаря которому мы знаем теперь, как развивается болезнь Паркинсона и как можно существенно улучшить жизнь пациентов, страдающих этим страшным недугом.

Олег Хорникевич родился во Львове в 1926 году, а в 1940 году его семья перебралась в Вену. Время было тяжёлое, Олег заболел туберкулёзом, что и определило его профессиональный выбор — он стал врачом, окончив Венский университет.

Потом благодаря гранту была стажировка в Оксфорде в лаборатории Хью Блашко, где Хорникевич и познакомился с дофамином и где исследовалось его влияние на сердечно-сосудистую систему.

Вернувшись в Вену, Хорникевич был крайне воодушевлён открытиями Монтегю, Карлссона и ряда других исследователей, которые занимались ролью дофамина в работе мозга.

Благодаря посмертным исследованиям мозга пациентов, страдавших от тяжёлых форм болезни Паркинсона и инфекционного постэнцефалитического паркинсонизма, удалось установить:

связь между дофамином и состоянием черной субстанции (эта область мозга, которую можно назвать нашим внутренним химическим заводом по производству дофамина),

• кроме того, Хорникевич обнаружил, что в данных состояниях отмечалось существенное снижение присутствия дофамина в хвостатом ядре и в скорлупе мозга.

Хорникевич предположил, что болезнь Паркинсона вызывается гибелью нейронов, вырабатывающих дофамин в чёрной субстанции, что и приводит к тому, что весь дофаминергический путь, идущий через соответствующие подкорковые структуры в новый мозг, перестаёт работать51.

Гипотеза была весьма и весьма смелой, а в медицине с такими гипотезами, как вы понимаете, сложно экспериментировать, ведь делать это надо на людях… Кто возьмёт на себя такую ответственность?

Целый год Хорникевич уговаривал своего коллегу, врача Вальтера Биркмайера, решиться на исследование. Благо среди пациентов Биркмайера в больнице Лайнц было пять человек, в отношении которых медицина была абсолютно бессильна.