Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 53

То есть «время» у нас в голове разное: «сверху» концепт «времени», а «под» ним большой нейрофизиологический базис разных составляющих, позволяющих нам эту психологическую иллюзию создавать.

Поскольку я тогда — в реанимации и в отделении — сам был пациентом, доступа к историям болезней других больных у меня, конечно, не было, и я не знаю, что именно случилось с тем бедолагой, который запомнился мне своими «прогулками с собакой» по отделению. Но могу предположить, что в результате инсульта у него пострадала как раз правая теменная доля.

Интересное исследование на эту тему сделала группа когнитивных психологов из Токийского и Сиднейского университетов, а также Исследовательского центра нейронаук в Леоне под руководством профессора Масами Исихары.

Они изучали пациентов с поражением правой теменной доли в результате инсульта и, кроме прочих проблем, обнаружили, что те испытывают трудности с расположением информации о прошлом и будущем на ментальной линии времени72.

То есть возникает тот самый эффект, о котором я и говорил: пациент не может понять, к чему относится то или иное событие — к прошлому, то есть к тому, что произошло в его жизни, или к будущему — то есть к тому, что ему кажется, мерещится, воображается.

Погибает небольшая часть мозга, отвечающая за определение места события «до» или «после» настоящего момента, и перед нами обнажается действительное положение дел: мы представляем собой ворох нейронных сетей, которые не лежат на какой-то действительной «оси времени», а просто упорядочиваются во времени отдельной областью коры.

Таким образом, функция «времени», если посмотреть на это дело с обратной точки, по сути, является способом наведения порядка в хаосе той самой генерируемой различными нейронными сетями сложности.

Но хаос этот очевидно внутри системы присутствует и, более того, правит балом, о чём свидетельствуют не только упомянутые конфабуляции неврологических больных, но, как вы, наверное, и сами знаете, сновидения совершенно здоровых людей.

Вот, собственно, об этом и говорит «принцип симультанности» в концептуальной модели ВРР: все процессы в мозге идут одновременно — на всех уровнях организации от клеточного, локального (кортикальные колонки, специализированные области мозга), до уровня базовых нейронных сетей.

Слово «симультанность» образовано от латинского simul, что значит «одновременно». Обычно его используют применительно к искусству сценографии, когда на театральной сцене располагаются несколько декораций, в каждой из которых одновременно разворачивается действие.

Считается, что этот приём активно использовался в средневековом театре и был воспринят в изобразительном искусстве — на средневековых фресках, рельефах и гобеленах в рамках одного изображения можно увидеть события, происходящие одновременно в разных местах.

Это художественный ход пережил второе рождение в начале XX века и активно использовался в театральных постановках, в частности, Всеволодом Мейерхольдом.

Проявился он и в живописи — теоретиком так называемого симультанного контраста стал знаменитый швейцарский художник Иоханесс Иттен, описавший оптический эффект, когда при восприятии одного цвета зритель одновременно сам дополняет его ещё каким-то другим73.

Когда же мы говорим о «принципе симультанности» в рамках ВРР, то речь идёт о своеобразной вложенности различных нейронных структур друг в друга:

• нейрон может выходить в определённую кортикальную колонку, а та, в свою очередь, в какую-то функциональную область коры, а та — в какую-то ассоциативную зону,

• и этот же нейрон может быть включён в какую-то другую локальную нейронную сеть, которая, в свою очередь, входит в какую-то более общую нейронную сеть, а та — в ещё большую.

Таким образом, нейрон может запустить сразу несколько процессов, как бы участвуя параллельно за разными шахматными досками в сеансе одновременной игры. При этом его «соперники» по игре и сами участвуют в каких-то, уже своих, турнирах, также с большим количеством участников.

Поскольку мы с вами рассуждаем в пространственно-временных координатах, нам, конечно, сложно себе представить, как это происходит.

Но поэтому мы с вами и обсуждали проблему «времени» — события представляются нам последовательными лишь потому, что мы искусственно выделяем одно из них и пытаемся реконструировать его во «времени».

Но когда мы смотрим на соответствующие реконструкции, сделанные отдельно и последовательно, мы и сталкиваемся с парадоксами, которые не в силах разрешить…

В частности, я говорю сейчас о тех эффектах, которые в рамках концептуальной модели ВРР, определяются через «принцип тяжести».

Его можно объяснить, с большими упрощениями, конечно, через нейрофизиологический принцип доминанты, сформулированный Алексеем Алексеевичем Ухтомским.

Под «доминантой» Ухтомский понимал устойчивый очаг повышенной возбудимости нервных центров, при котором привходящие возбуждения усиливают этот очаг, а исходящие от него, напротив, затормаживаются74.

То есть суть «доминанты» примерно в следующем:

• в мозге одновременно существует множество разных очагов возбуждения, но лишь один из них может стать «победителем» в этой игре, то есть разрешиться каким-то внешним действием или каким-то внутренним результатом,

• по мере того как один из очагов набирает силу, он как бы захватывает возбуждения других нервных центров и подавляет их работу, а те, в свою очередь, действуют так же, и в конечном итоге какой-то из них побеждает в этом перетягивании каната.

«Принцип тяжести» нельзя приравнять к понятию «доминанты», поскольку она используется для описания лишь, грубо говоря, макропроцессов мозга, тогда как принципы, составляющие концептуальную модель ВРР, работают на всех уровнях организации мозга.

Кроме того, мне кажется здесь удачной аналогия с физической «тяжестью», а точнее — с понятием гравитации: чем «тяжелее» физический объект, тем большей гравитацией он обладает.

Так же и с центрами возбуждения в головном мозге — чем активнее очаг, тем большее количество нейронных сетей будет вовлечено в его работу (что можно видеть наглядно в случае эпилептического припадка, когда возбуждение, возникшее в какой-то конкретной области коры, может приводить к генерализованному эпилептическому возбуждению).

Поскольку большинство нейронов коры головного мозга связаны с тысячами других нейронов, то у разных нейронных сетей неизбежно должны появляться конкуренты, которые в каком-то смысле и каждый конкретный нейрон должны перетягивать, так сказать, в себя.

Понятно, что вся эта система существует не в замкнутой среде:

• с одной стороны, физиологические изменения в организме влияют на активность нейронов в головном мозге, запуская те или иные «потребности»,

• с другой стороны, любые действия человека получают обратные связи от внешней среды.

То есть система мозга, с одной стороны, постоянно подпитывается раздражителями, а с другой — сама меняется под влиянием этих раздражителей, которые, можно сказать, меняют расстановку сил в мозге, играя на стороне тех или иных нервных центров.

В любом случае вполне оправданно говорить, что те или иные центры мозга плюс ещё вложенные, как мы уже обсуждали, друг в друга могут обретать специфическую «тяжесть» (степень возбуждения), конкурируя за единое для всех них окно выхода — реализацию предполагаемых ими действий.

Очевидно, таким образом, что этот «гравитационный» эффект работает как на уровне одного нейрона, так и на уровне всего мозга в целом. И если в случае нейрона это потенциал действия, то в случае мозга — та самая «доминанта» Алексея Алексеевича Ухтомского.

«Принцип симультанности» и «принцип тяжести», таким образом, во-первых, работают, по сути, совместно, во-вторых, как мы можем видеть, описывают динамический аспект работы мозга — его «координату процесса».

Реконструкция реальности