Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 70

Итак, хорошо видно, что в норме:

• дефолт-система мозга и центральная исполнительная сеть имеют высокий уровень внутренней интеграции,

• они отчётливо функционально отделены друг от друга,

• а сеть внимания преимущественно взаимодействует с центральной исполнительной сетью (что вполне логично, если учесть, что её задача — направлять «луч сознания» туда, куда требует ситуация).

Однако в больном мозге эти нормальные связи и отношения нарушаются:

• дефолт-система и центральная исполнительная сеть теряют свою внутреннюю связность,

• в результате дескриптивное знание (о наличной реальности) и предписывающее знание (об ожидаемой реальности) смешиваются,

• и совершенно очевидно, что сеть внимания неспособна координировать взаимодействие этих систем, она буквально втянута внутрь их отношений (хотя видно, конечно, что сила всех связей в системе становится меньше).

Что ж, вот она, картина психоза — отсутствующая координация между «передним» и «задним» зеркалами.

«Зеркала» словно разбалансировались и смотрятся не друг в друга, а куда-то в сторону или, может быть, сквозь.

Сначала это приводит к созданию странных фантомов реальности — некорректируемых, ускользающих от рациональной оценки, к нарушению мышления. А затем и вовсе к постепенному угасанию психической функции, нарастающей вторичной дефицитарной симптоматике.

Итак, мы посмотрели на работу «переднего» и «заднего» зеркал в норме и патологии. И я снова возвращаюсь к ключевому вопросу этой книги: нужны ли нам для этого информационного пинг-понга между различными «зеркалами» какие-то специальные волевые усилия?

Можно спросить и иначе: должны ли какие-то мозговые центры получать какой-то дополнительный импульс, например, со стороны какого-нибудь личного «я» (или «эго»), чтобы вся эта машинерия заработала?

Думаю, вполне очевидно, что нет.

Это естественный результат работы системы с постоянно смещающимся центром тяжести: как только какое-то решение принято с одной стороны (в одном из наших «зеркал»), его отражение тут же оказывается во втором «зеркале», и теперь уже там требуются очередные корректировки.

Таким образом, система постоянно самозаводит себя: то, что каждое из «зеркал» устроено в своей логике, по-своему означает, что оно всегда будет переиначивать предыдущую версию сборки деталек нашего Neuro-LEGO.

В результате этот процесс «взаимоутряски» может продолжаться практически до бесконечности.

Кстати, эту дурную бесконечность частенько можно встретить как у пациентов с психозами, так и у больных с органическими поражениями головного мозга.

В норме же в какой-то момент система должна достигать более-менее сбалансированного решения данной конкретной задачи — решения, достойного того, чтобы «прославиться».

Возможно, данное решение и не будет идеальным. Главное, чтобы оно было достаточным, чтобы освободить расчётные мощности мозга для решения другой, следующей проблемы.

В результате другая проблематика, находившаяся до той поры в очереди на право стать «доминантной», вытесняет предыдущую, и принятое по её поводу «прославленное» решение — уж какое успело к этому времени поспеть.

То есть мы получили насколько-то удовлетворительную сборку информации — что-то, как нам кажется, «придумали», «решили», «начём-то остановились». В действительности же это просто достигнутый между «зеркалами мозга» паритет.

А система тем временем снова приходит в движение, и уже новая проблематика раскачивается между «зеркалами мозга» туда-сюда.

Должны ли если не мозг в целом, то хотя бы эти сервера («зеркала»), расположенные по разным сторонам мозга, иметь какое-то собственное сознание, чтобы вносить корректировки в предлагаемые им варианты и отсылать обратно?

Нет, эта машина может быть — а потому, скорее всего, и является — абсолютно самозаводящейся.

Но, конечно, сами эти расчёты базируются на актуализации потребностей через нейрохимию и на нервно-психическом напряжении, создаваемом ретикулярной формацией и дофаминопроизводящими структурами мозга, а это уже «нижнее» зеркало, работающее, впрочем, по тому же самому принципу.

Глава седьмая

Справа налево и обратно

Если беспорядок на столе означает беспорядок в голове, то что же тогда означает пустой стол? Альберт Эйнштейн

О «машине мышления» Альберта Эйнштейна сказано и пересказано уже несчётное количество раз, так что неловко как-то и повторять. Но ведь она и в самом деле работала, казалось, как-то сама по себе. Как шутил по этому поводу сам Эйнштейн, «я достаточно безумен, чтобы не быть гением».

Эльза вспоминала, как муж, погружённый в свои мысли, бродил по квартире, совершенно её не замечая. Мог уйти в кабинет, потом вдруг вернуться, подойти к роялю, в задумчивости взять несколько нот и снова удалиться в кабинет.

Эйнштейн мог выйти под дождь без плаща и шляпы, потом вернуться и долго неподвижно стоять на лестнице.

Его родственник Давид Марьянов вспоминал, что обед в доме начинался с того, что Эльза с трудом требовательным тоном отрывала супруга от работы.

Эйнштейн появлялся в столовой, погружённый в свои размышления, и что-то протестующе бормотал себе под нос. Перед ним ставили тарелку с супом, которую он опустошал ритмичными механическими движениями.

Берлинский друг учёного Янош Плещ вспоминал об одном весьма показательном семейном скандале — Эйнштейн вернулся из недельной поездки на конференцию, но вещи в его чемодане оказались чистыми, сложенными аккуратной женской рукой.

Эльза, понятное дело, потребовала объяснений. Ей и в голову не пришло, что этой заботливой рукой была её собственная. Эйнштейн так и не открыл собранного ею чемодана: был занят — думал.

Каким же мозгом обладал этот великий ум? Это интересовало многих, а поэтому душеприказчики сделали всё, чтобы не допустить глумления над трупом. Но не сработало…

Эйнштейн умер в Принстонской больнице от разрыва аневризмы аорты ночью 18 апреля 1955 года. В соответствии с пожеланиями покойного похороны были тихими, быстрыми и только для своих.

Его тело кремировали, а пепел развеяли. Казалось бы — конец истории…

Но за те 24 часа, которые разделяли смерть великого учёного и обращение его тела в пепел, Томас Харви, готовивший тело покойного к погребению, вскрыл черепную коробку Эйнштейна, отделил его мозг и положил в банку с формальдегидом.

Кстати, офтальмолог той же больницы Генри Абрамс, воспользовавшись общей неразберихой (только представьте, что там творилось в это утро!), умудрился провести ещё и экстирпацию глаз того же трупа, спрятав их потом в своей банковской ячейке.

Томас Харви, впрочем, проявил куда большую настойчивость… Пол века украденный и разрезанный на 240 частей мозг Эйнштейна путешествовал по Америке в автомобиле неугомонного Харви (рис. 23).

Харви прятал свою «прелесть» от посторонних глаз, менял места жительства, развелся с женой, которая не могла принять его одержимости, и тайно искал союзников.

Рис. 23.  Часть «дорожной карты» мозга Эйнштейна — линии, по которым Томасом Харви были нанесены разрезы.

Когда-нибудь, надеялся он, мы сможем разгадать тайну эйнштейновского гения!

В начале 1980-х годов профессор Калифорнийского университета в Беркли Мариан Даймонд получила от Томаса Харви банку из-под майонеза с фрагментами мозга Эйнштейна.

Позже она опубликует статью, в которой объявит, что в полученных образцах отмечается более высокая, нежели у обычных людей, концентрация глиальных клеток.

Глиальные клетки — это что-то вроде изолятора, скрывающего в себе отросток нервной клетки, а потому улучшающий его проводимость. Чем активнее используется та или иная часть мозга, тем теоретически больше глии в соответствующих местах нарастет.