Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 88

За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее "почему" в анализе мышления. Если выше мы сравнили мысль с нависшим облаком, проливающимся дождём слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака».

Лев Семёнович сравнивает мысль с облаком, проливающимся дождём слов, тогда как сами эти облака движутся силой его влечений (мотивов, потребностей). Последние, как мы с вами понимаем, это и есть наше «нижнее» зеркало.

Таким образом, Выготский строит сложную, но вместе с тем чрезвычайно изящную структуру любого нашего с вами речевого акта:

• есть то, что мы говорим,

• есть то, что мы думаем,

• есть то, что заставляет нас так думать.

Согласно Выготскому, процесс формирования этой структуры, которая очевидно должна включать в себя развитие речевых центров и ассоциативных зон коры, а также базовых нейронных сетей и, конечно, сложных корково-подкорковых отношений, происходит в течение первых двенадцати лет нашей жизни.

Лишь с этого возрастного рубежа, если всё идёт, как должно идти, и необходимого ребёнку социального взаимодействия достаточно, он обзаводится «внутренней структурой мысли».

Именно эта структура и превратит его, опять-таки постепенно, с течением лет, из подростка во взрослого, по-настоящему осознанного человека.

Однако формирование структур «верхнего» зеркала — это, конечно, не только язык, но и сама социальная коммуникация. А точнее, то, как социальные влияния, оказываемые на ребёнка, определяют внутреннюю работу языка.

О том, что она значимо влияет на формирование и структурные особенности мозга, мы уже говорили, когда обсуждали понятие «габитуса» в интерпретации Пьера Бурьё.

Но каким образом это происходит?

Ответ мы находим в той же французской философии, которой принадлежал и Пьер Бурдьё, а именно в трудах его выдающихся коллег по Коллеж де Франс, занимавшихся разработкой понятия «дискурса», — Ролана Барта и Мишеля Фуко.

Здесь у нас нет возможности подробно обсуждать работы этих философов^[42], поэтому давайте сразу определимся с самим понятием «дискурса».

Это, к слову сказать, не так просто, поскольку термин этот имеет множество прочтений и использовался многими именитыми авторами, причём каждым по-своему, что, конечно, сильно путает дело.

В своих работах, где я обращаюсь к понятию дискурса, я предлагаю думать о нём следующим образом:

• социум определяет для себя и проблематизирует какие-то общественно-психологические явления («правачеловека», «религия», «сексуальность» и т. д.) — это предмет соответствующего дискурса^[43],

• все утверждения (суждения, оценки, восприятия, мнения), которые есть в социуме, относящиеся к данному общественнопсихологическому явлению, представляют собой «тело» дискурса,

• при этом возможность проблематизации предмета дискурса определяется тем, что с социуме есть противоположные суждения о предмете дискурса — «прямые» и «обратные утверждения дискурса»,

• различие в суждениях предполагает, что какие-то социальные группы одним образом относятся к данному явлению, а другие зачастую к прямо противоположным, что вызывает внутреннее напряжение в системе — «поляризацию дискурса».

Весьма примечательной иллюстрацией последнего факта является исследование Джонас Т. Каплан и её коллег, которое мы уже рассматривали, когда говорили о «верхнем» и «нижнем» зеркале.

В том эксперименте, напомню, испытуемым предлагалось усомниться в знаниях, которые они считали истинными. И, как выяснилось, отношение к своим знаниям у человека существенно различается, например:

• испытуемые Каплан готовы согласиться с тем, что лампочку изобрёл не Эдисон, а теорию относительности создал не Эйнштейн,

• но вот за свои социально-политические убеждения — о праве женщин на аборты, о свободном обращении оружия, о дискриминации сексуальных меньшинств и т. д. — они держались изо всех сил.

Интересно, в этой связи, что сам факт столкновения испытуемых с «обратными утверждениями дискурса» приводил к усилению активности подкорковых центров — то есть этот вопрос (предмет дискурса) буквально «брал их за живое».

А вот опровержение каких-то абстрактных знаний, напротив, не вызывало у испытуемых того же эффекта. То есть дискурсивные высказывания и в самом деле существенно отличаются от любых других «просто высказываний».

И отличие это состоит в том, что дискурс укоренён в наших подкорковых структурах, а игра его «прямых» и «обратных утверждений» зависит не от внутренней логики самих высказываний, а от того, что в данный конкретный момент происходит в подкорковых центрах — в «нижнем» зеркале.

СУИЦИДАЛЬНЫЙ ДИСКУРС

Всё, что человек думает о самоубийстве, — это единое тело «суицидального дискурса». Условно все высказывания, касающиеся суицида, можно разделить:

• на суицидальные (или прямые утверждения суицидального дискурса)

• и антисуицидальные (обратные утверждения суицидального дискурса), —

и все они знакомы каждому человеку соответствующей культуры и общественной традиции.

Примеры прямых утверждений суицидального дискурса, которые были выявлены нами во время первого этапа исследования (с использованием модифицированного теста «Незаконченные предложения») у пациентов, страдающих депрессивными расстройствами, пациентов с суицидальными мыслями и у здоровых лиц68:

• «меня очень беспокоит, когда кто-нибудь говорит, что ему больше незачем жить или что он думает о самоубийстве»,

• «человек имеет право покончить с собой»,

• «я рассматриваю самоубийство как возможный выход в трудной для меня жизненной ситуации»,

• «если бы самоубийство не осуждалось обществом, то многие люди давно бы покончили с собой».

Примеры обратных утверждений суицидального дискурса:

• «угрожая покончить с собой, человек просто шантажирует окружающих»,

• «покончить жизнь самоубийством может только психически больной человек»,

• «когда человек говорит о том, что он готов покончить с собой, я не могу относиться к этому серьёзно»,

• «я бы никогда не покончил с собой».

По сути, каждое из этих утверждений является чем-то вроде самостоятельного «мема» (по Ричарду Докинзу) — то есть неким культурным образом, смысловым элементом, вобравшим в себя определённый поведенческий паттерн.

Всего в рамках суицидального дискурса нами было выявлено более семидесяти таких общих культурных «мемов», составляющих более-менее полное «тело» суицидального дискурса (нашей конкретной культуры, разумеется).

Но нам было важно оценить именно соотношение «прямых» и «обратных утверждений суицидального дискурса», чтобы посмотреть, насколько их количество коррелирует с клинической картиной депрессии у соответствующей группы наших испытуемых, каков он у психически здоровых лиц, а также у тех, кто уже и сам совершал попытку самоубийства.

Пациенты, страдавшие депрессивными расстройствами, в нашем исследовании достоверно больше указывали в своих отчётах «прямые утверждения суицидального дискурса» в сравнении со здоровыми лицами (рис. 43).

Рис. 43. Процентное соотношение лиц с депрессивными расстройствами (жёлтые столбцы) и без них (синие столбцы), согласившихся с утверждениями: 1. «О самоубийстве как о ''выходе” может думать любой нормальный человек, оказавшийся в крайне тяжёлой жизненной ситуации». 2. «Я думаю, что в ряде случаев самоубийство — это возможный выход». 3. «Были случаи, когда я сам рассматривал самоубийство как возможный выход из трудной жизненной ситуации». 4. «Если человек потерял смысл жизни, если ему не для чего жить, он вполне может покончить с собой». 5. «О самоубийстве хотя бы раз в жизни думал почти каждый человек».