Дикая сердцем - Такер К. А. - Страница 12

– Зачем это? – спрашиваю я, прищуриваясь и пытаясь разгадать его намерения.

Как однажды выразилась Агнес, Джона иногда любит поиграть в детские игры. Никогда не забуду, как он всерьез заставил меня поверить, будто отрежет мои волосы в отместку за то, что я ночью подстригла его бороду. Поэтому я не могу не задаться вопросом, что же за игру затеял он сейчас.

– Боже, ты издеваешься надо мной? Уступи хотя бы раз. Пожалуйста.

Нетерпение в его тоне убеждает меня согласиться. Я прикусываю нижнюю губу в напряженном ожидании того, что он там задумал, стараясь не подглядывать, когда слышу хруст разворачивающейся упаковочной бумаги.

Огрубевшие пальцы скользят по моей шее, с чем-то возясь. Ощущаю на коже прохладную цепочку и что-то тяжелое, оседающее на груди. Джона расправляет ее мимолетным прикосновением.

– Вот. Теперь можешь открыть глаза.

– Что это? – спрашиваю я, протягивая руку к вещице. Поднимаю кулон на свет, и мои пальцы нащупывают прохладный металл. На цепочке, сверкая полировкой, висит изящный самолетик из белого золота.

– Это твой настоящий рождественский подарок. Парень, который его делал, потратил чуть больше времени, чем планировалось.

– О боже… он…

Этот самолетик выполнен чрезвычайно точно и содержит самые мельчайшие детали, вплоть до окон, дверей, лопастей пропеллера и колес. Крошечные крылья, подмигивая мне, когда их грани ловят послеполуденный солнечный свет, проникающий в гостиную через эркерное окно, покрывают маленькие бриллианты.

Но мое внимание приковывает крошечная деталь на хвосте – миниатюрная копия логотипа «Дикой Аляски». И меня тут же захлестывают эмоции.

– Он прекрасен.

– Будешь его носить?

– Да! Непременно.

Буду носить его с гордостью.

– Получше, чем та охотничья куртка, которую ты возненавидела? – Джону выдают уголки его рта.

– Так это была шутка?

– Конечно, это была шутка, – ухмыляется он. – И она того стоила. Ты такая дерьмовая актриса.

– Боже, какой же ты иногда придурок.

Выпускаю из рук кулон, чтобы с силой стукнуть Джону в грудь. Чувствую вибрацию его негромкого смеха на кончиках пальцев, пока его руки ложатся на мои бедра, согревая тело даже сквозь два слоя одежды.

– Спасибо тебе, – уже с раскаянием произношу я. – Он просто великолепен, Джона. Правда. Это самое красивое украшение, которое у меня есть.

Не стоит удивляться. У Джоны всегда был отличный вкус – в этом убедилась, когда впервые вошла в его дом. Тогда ожидала увидеть унылую холостяцкую берлогу с валяющимися повсюду обглоданными свиными ребрышками и пустыми банками из-под пива.

Он глубоко вздыхает, его улыбка исчезает.

– Но я не могу взять на себя всю ответственность за него. – Джона держит маленький золотой самолетик между большим и указательным пальцами. – Этот кулон не только от меня.

Его бледно-голубые глаза поднимаются вверх и встречаются с моими. Он сглатывает.

– Примерно за неделю до своей смерти Рен попросил меня связаться с его другом в Номе.

Комок в моем горле раздувается.

– Он хотел, чтобы у тебя было что-то на память о нем. Что-то, что ты сможешь открыть в рождественское утро. – Джона откашливается. – Какое-то время Рен надеялся, что доживет до него.

Я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить рыдания. Мои глаза затуманивают слезы, стекающие по щекам горячей ровной дорожкой. Со дня папиной смерти прошло уже несколько месяцев, но сейчас мне снова кажется, что он умер только вчера.

Джона слегка напрягается.

– Он был чертовски настроен подарить тебе что-то, что ты захочешь носить. Я никогда не видел его таким решительным прежде. Рен знал, какая ты, какую одежду носишь и так далее. В общем, самолет был его идеей. – Наконец глаза Джоны снова встречаются с моими глазами, и я замечаю в них влажный блеск, а в голосе – осиплость. – А я попросил добавить бриллианты, потому что знаю, как ты любишь все блестящее.

Мне требуется мгновение, чтобы подобрать ответ, а когда я его все же нахожу, он звучит едва слышным шепотом.

– Это самая совершенная вещь, которую мне когда-либо дарили. Больше никогда его не сниму. Никогда.

Джона кивает, а затем привлекает меня к себе, и его волосатое лицо щекочет мою шею, пока я плачу.

Глава 6

Тяжелый стук ботинок на ступенях крыльца возвещает о возвращении Джоны за мгновение до того, как дверь кухни со скрипом открывается. Я украдкой бросаю взгляд на часы, и мое сердце начинает учащенно биться. Сейчас уже почти девять вечера. Джона должен был вернуться домой несколько часов назад.

– Калла? – разносится его глубокий хрипловатый голос по тревожно тихому дому.

Это одно из самых неприятных различий между домами здесь и в Торонто. Дома я бы лежала в постели под звуки клаксонов и скрежета металла о тротуар, пока снегоуборочные машины расчищают улицы. Здесь же, в этом маленьком домике, окруженном огромным количеством ничем не занятой земли, не слышно ничего, кроме странного и периодически дребезжащего гула холодильника. Днем, чтобы заглушить эту тишину, оставляю включенным телевизор.

– Я в спальне, – кричу в ответ, нажимая кнопку «сохранить» в своем ноутбуке.

Под тяжелыми шагами Джоны стонут половицы. Он огибает угол, и дверной проем заполняют его широкие плечи; его пепельно-русые волосы стоят дыбом, взъерошенные, после целого дня, проведенного под вязаной шапкой. Я бы рассмеялась, если бы он не выглядел таким усталым.

– Прости. Я остался, чтобы помочь прикрыть самолеты.

Даже его голос звучит измученно. Он стряхивает с себя кофту и бросает ее на комод. Под ней оказывается один из свитеров, что я ему привезла, – он связан из шерсти цвета лазури и делает голубые глаза Джоны еще ярче. К тому же прекрасно облегает его грудь и ключицы.

– Те ублюдки из Сент-Мэриса весьма дерьмово отремонтировали ангар летом. Эта чертова крыша готова обрушиться в любой момент. Мне пришлось встречаться со страховой компанией и улаживать этот вопрос, а потом еще объяснять все Говарду.

– Это тот ангар с протекающей крышей, на который мой отец жаловался летом?

– Ага.

Джона с тяжелым вздохом откидывается на спинку кровати и трет глаза, потом бороду. С тех пор как я приехала сюда три недели назад, она отросла – уже достаточно, чтобы ее подстричь и уложить.

– Не могу дождаться, когда покончу со всей этой ерундой в «Аро».

Я тоже.

От него веет холодом, и я зарываюсь поглубже в свой уютный кокон.

– Ты ведь в курсе, что можешь бросить все хоть завтра, если захочешь?

Джона не подписывал никаких контрактов с «Аро».

Он решительно мотает головой из стороны в сторону.

– Я сказал, что останусь до конца января, и не нарушу своего слова.

Ну разумеется. Джона всегда держит свои обещания. Даже в ущерб себе, как однажды подметил мой отец.

– Ладно. Значит, еще две недели. Совсем немного.

– А потом я официально стану безработным.

– Добро пожаловать в клуб. По средам мы носим розовое.

У меня не получается скрыть восторг от мысли, что совсем скоро Джона будет только моим и на сто процентов сосредоточится на открытии новой чартерной компании.

– Розовое? – Он непонимающе хмурит брови.

– Это фраза из «Дрянных девчонок». Фильм такой. Забей. – У Джоны не было телевизора, пока я не переехала к нему. – И ты не будешь безработным. Ты будешь работать на себя. Это другое.

– Да, полагаю, что так… – Он улыбается. – Я и вспомнить не могу, когда у меня не было начальника, указывающего мне, что делать.

Я начинаю хохотать.

– А ты когда-нибудь делал то, что тебе указывали?

По словам моего отца, Джона был молодым и полным энтузиазма бунтарем, когда появился в «Дикой Аляске» десять лет назад, и, как выяснилось, упрямым, как черт. Однако он быстро стал незаменимой частью команды и правой рукой моего отца. Из того, что я наблюдала летом, можно было подумать, что это он управляет компанией, а не тихий и неприметный Рен Флетчер.