Вечно дикая - Такер К. А. - Страница 2

– Пришел твой чек.

Он лежал в нашем почтовом ящике вместе с пачкой рождественских открыток – в основном от клиентов «Йети» – и посылкой от Дианы.

Рой недовольно хмурится, практически насупившись.

– Какой еще чек?

– Лиз продала осьминога несколько недель назад. Помнишь, я говорила тебе?

Речь идет о замысловатой деревянной фигурке – одной из многих, что за годы своей отшельнической жизни вырезал Рой. Мы отвозим эти изделия в художественный магазин в Анкоридже, где их продают. Недорого. Но владелица уже просит меня привезти что-нибудь еще.

Хмурый взгляд мужчины становится выразительнее, а стальные серые глаза перемещаются на полиэтиленовый пакет, болтающийся у меня в руках – в нем лишняя буханка бананового хлеба, который я испекла во время своего приступа безумного увлечения выпечкой.

– Точно.

– Женщина, которая купила его, хотела бы приобрести статуэтку дельфина. Еще спросила, не мог бы ты вырезать для нее такого. Наверное, она любит морских обитателей. Во всяком случае, даже готова внести половину стоимости авансом.

Ожидаю от Роя привычного отказа и возгласа: «Я не выполняю заказы!» Но он лишь качает головой и произносит:

– Не могу помнить всего, что стоит у меня на полке. Может, дельфина уже и делал. Гляну.

Наступает моя очередь хмуриться.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нормально. А что?

– Выглядишь… рассеянным.

– Просто занят, – бурчит он, потирая лоб и глядя на свои испачканные руки, а затем на беспорядок вокруг, инструменты и пыль, словно ища что-то.

– Ладно, оставлю чек на столе. Собираюсь в город за продуктами. Может быть, тебе что-нибудь нужно? Могу купить.

– Нет, спасибо.

Рой крайне редко произносит это слово, и всегда как бы вскользь, будто ему приходится заставлять себя вспоминать о манерах. Сегодня с ним точно что-то не то.

Уже подхожу к двери, когда решаю попробовать еще раз.

– Ты точно не хочешь прийти на Рождество…

– Нет.

Уже не первый раз за последние несколько недель приглашаю Роя на рождественский ужин. Ответ всегда один и тот же, но меня это не останавливает.

– У нас полно места и еды. И огромная индейка. Я попросила Джону привезти птицу не больше восьми-девяти килограммов, а он взял и привез индейку на одиннадцать. А еще ты можешь посмотреть, каков твой стол в действии.

Этот стол – настоящее произведение искусства, соперничающее с огромным каменным камином от пола до потолка, который выступает центральной деталью нашей гостиной.

Рой копается в своем ящике с инструментами, но, судя по всему, не ищет ничего конкретного.

– Мне и здесь хорошо.

– Одному?

– Я не один. У меня тут козы, куры, псы. Они – всё, что мне нужно. – Рой делает небольшую паузу и бросает на меня испепеляющий взгляд. – По крайней мере, они не сядут мне на шею.

Убеждаюсь, что он прекрасно видит, как я закатываю глаза.

– Ну как хочешь.

– Не выпускай тепло из дома!

Со всей силы дергаю дверь сарая, надеясь, что она захлопнется с громким грохотом, но эта дверь не предназначена для сцен и встает на место плавно и тихо. Топаю по ступенькам крыльца, задерживаясь только для того, чтобы достать из джипа миниатюрную рождественскую елку в горшке.

Были времена, когда Рой вообще никого не пускал в свои однокомнатные апартаменты. И хотя он по-прежнему охраняет свою территорию, уже не возражает, чтобы я беспрепятственно входила и оставляла ему еду или рассматривала деревянные статуэтки, стоящие на прекрасных книжных полках ручной работы.

Кладу буханку бананового хлеба у плиты и ставлю на чек тяжелую банку с тушеной говядиной, которую Рой приготовил для сегодняшнего ужина. По крайней мере, так я могу быть уверена, что он его не потеряет. Затем ищу идеальное место для елки. Старый сундук у окна, рядом с фотографией дочери и бывшей жены Роя, кажется мне наиболее подходящим вариантом. Вешаю нить белых мерцающих лампочек, включаю ее в розетку и отступаю назад, чтобы полюбоваться елкой. Вряд ли это место видело хоть какое-то праздничное веселье с тех пор, как Рой переехал сюда из Техаса тридцать три года назад.

Надеюсь, он ее не выбросит.

Внимание привлекает рождественская открытка, лежащая на кухонном столе рядом с небольшой стопкой нераспечатанных счетов. Мое любопытство по поводу того, кто мог отправить поздравление Злыдню, сразу же берет верх. Бросив быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что Рой не собирается возвращаться, заглядываю внутрь.

Мое сердце замирает при виде витиеватой подписи внизу: «Делайла».

Отдалившаяся дочь прислала ему рождественскую открытку? В один из тех редких случаев, когда Рой вообще упоминал о своей семье, он сказал мне, что они не в ладах друг с другом. Неужели лгал? Как часто Делайла посылает ему рождественские открытки? Делает ли она это каждый год?

В разорванном почтовом конверте лежат фотография и записка. Сначала смотрю на фотографию: на ней изображена потрясающая блондинка лет тридцати, одетая в черные джинсы и белый вязаный свитер. Ее руки обнимают двух маленьких детей – мальчика и девочку, тоже одетых в одинаковые черные брюки и белые свитера. На всех троих – праздничные красные ковбойские шляпы, в которых они запечатлены на семейном празднике. Все выглядят просто образцом идеальной, счастливой семьи, несмотря на то, что я не чувствую себя обделенной любовью мужа или отца.

Еще раз взглянув на дверь сарая, разворачиваю написанную от руки записку.

– Она хочет наладить с ним отношения, Саймон. Иначе зачем бы Делайла писала Рою? Зачем еще ей посылать ему фотографии внуков?

– Я не утверждаю, что у нее нет добрых намерений. – Слова Саймона, произнесенные с плавным британским акцентом, как у Хью Гранта, звучат отдаленно, поскольку мы разговариваем по громкой связи, пока он копошится на кухне.

Звон металла о фарфор подсказывает мне, что Саймон готовит себе ромашковый чай, чтобы уснуть. Этот человек так же предсказуем, как Бандит возле тарелки с едой, оставленной без присмотра.

– Рой может представлять для нее интерес из любопытства. Или, может быть, у нее есть потребность в завершении их ситуации, которая тянется все эти годы. Потеря родителя, как правило, подталкивает нас к действиям, которые мы, возможно, вовсе не планировали предпринимать.

Боясь, что Рой застанет меня за вторжением в его личную жизнь, две страницы, исписанные витиеватым почерком, прочитала быстро. Я выяснила, что бывшая жена Роя, Николь, скончалась от рака груди четыре месяца назад. Делайла нашла адрес отца, когда разбиралась с бумагами матери, и это первый раз, когда она связалась с ним.

Письмо выглядело достаточно радушным: знакомство двух посторонних людей, обращение «Дорогой Рой» и все в таком духе. Но все же между строк я почувствовала часы, если не дни, тщательного подбора слов, в которых Делайла рассказывала отцу о прошедших тридцати трех годах своей жизни.

Три года назад, после почти десятилетнего брака со своей школьной любовью, она развелась. Мать, овдовевшая после тридцати счастливых лет жизни с мужчиной по имени Джим, жаловалась на одиночество, поэтому Делайла со своими детьми – общительным и увлекающимся футболом семилетним Гэвином и сдержанной девятилетней художницей Лорен – переехала в дом своего детства. Они и сейчас живут там, в том же городке под Далласом, где когда-то жил Рой вместе с Николь.

Дети редко видят отца, который снова успел жениться и у которого на подходе уже еще один ребенок. И это всего за три года? Наводит на мысли, что его отношения начались задолго до того, как чернила на бумагах о разводе высохли, но в словах Делайлы нет и намека на неприязнь к предполагаемой интрижке.

Дочь не задала Рою никаких вопросов. Ни «почему?», ни «вспоминал ли ты когда-нибудь обо мне?», ни «что ты делал последние тридцать лет?»

Она не требовала никаких ответов и не выдвигала никаких обвинений.