Вечно дикая - Такер К. А. - Страница 22

– Кстати, о холоде. Может, хочешь послушать, как я отморозил себе яйца, просидев целый час в кювете в метель в канун Рождества, потому что у моей будущей жены свело ногу?

От его слов сердце радостно прыгает в груди, даже несмотря на то, что Джона критикует мой стиль вождения.

– Ладно.

Я выскальзываю из нашей кровати и поправляю юбку на бедрах, когда мои босые ноги касаются прохладного деревянного пола. Потом позволяю расстегнутой фланелевой рубашке соскользнуть с плеч и упасть на пол, заслужив его одобрительную брань.

Кровать жалобно скрипит под тяжестью тела Джоны, когда он устраивается на ней, стянув с себя только что надетую рубашку, обнажив рельефный торс и мускулистую грудь, на которой я провела бесчисленное количество часов.

– Есть особые пожелания?

Заложив руки за голову, он откидывается на подушку и в задумчивости кусает губу.

– А что под ним?

– Не очень много, – дразню я, и пульс учащается.

Даже сейчас все еще улавливаю в себе некие нотки нервозности, которую испытывала в ту ночь, когда мы застряли в хижине общественного приюта и снимали друг перед другом промокшую от дождя одежду.

– Повернись-ка. – Его голос приобретает знакомый хрипловатый оттенок, который я так люблю.

Послушно поворачиваюсь под звук резкого вдоха Джоны.

– Покажи.

Кончики моих пальцев касаются подола, отороченного искусственным мехом, и тут электричество отключается, погружая нас в кромешную тьму.

– Да это гребаное издевательство! – раздается в темноте разочарованный рев Джоны.

Просыпаюсь от того, что Джона прижимается к моим губам, а его борода игриво щекочет кожу.

– Счастливого Рождества, – шепчет он хриплым от сна голосом.

– Счастливого Рождества.

Долго наслаждаюсь его теплом, задерживаясь в этом уютном мирке, где можно закрыть глаза и погрузиться обратно в сон. Но из щели в неплотно задернутой шторе пробивается мутный предрассветный луч, свидетельствующий о том, что мы спали гораздо дольше обычного.

– Который час?

– Начало десятого. И электричества все еще нет.

Я протяжно стону. Не могу сказать, когда именно заснули, но было довольно поздно. Мы провели несколько часов в медленной мучительной игре в темноте, в которой нам обоим очень хотелось победить. Она заключалась в том, чтобы не нарушить тишину ночи и заставить нарушить ее другого.

– Мне нужно идти, но я не хотел, чтобы ты проснулась без меня.

Улыбаюсь.

– Это мило.

Он снова целует меня.

– Да, я такой! Милый.

– Это так ты называешь то, что ты делал со мной прошлой ночью?

Не удивлюсь, если на коже осталась карта синяков от его рук.

Смех Джоны отдается приятной вибрацией в моей груди. Он сползает с кровати, совершенно голый, нисколько не обращая внимания на прохладный воздух. Отдергивает занавеску, чтобы выглянуть наружу, и обнаруживает толстый слой снега на подоконнике.

– Много там? – спрашиваю я, отвлекаясь на его рельефные мышцы и утреннюю эрекцию, и зарываясь в одеяло поглубже.

– Я бы сказал, что за ночь выпало почти полметра.

– Ничего себе!

– Да. Возможно, даже больше, чем в прошлом году. – Он щурится, глядя на небо. – По крайней мере, он слегка поутих. Будет легче расчищать дорогу.

– Серьезно? В Рождество? Ты прям рабочая лошадка.

Хотя иногда мне кажется, что трактор для Джоны, скорее, игрушка, чем что-то связанное с работой.

– Ну да. Мюриэль и остальные наверняка захотят приехать к нам на ужин.

– Наверное. И Рой, – добавляю я.

Он фыркает.

– Детка, Рой не приедет на рождественский ужин.

– Посмотрим.

Скорее всего, он прав, но пока я отказываюсь сдаваться этому злыдню.

Любуюсь телом Джоны, пока он натягивает термобелье, а затем верхнюю одежду.

– Скоро спущусь, – обещаю я.

Он уже стоит у двери, когда вдруг наклоняется, и извлекает из кучи белья в углу мое неглиже, поднимая его мизинцем.

– Сегодня будет повторное выступление?

Изображаю притворное сочувствие.

– О, мне очень жаль, но миссис Клаус появляется только в канун Рождества.

Его ответная улыбка приобретает коварные черты.

– Это мы еще посмотрим.

Через двадцать минут спускаюсь вниз и обнаруживаю, что, перекликаясь с гулом генератора на улице, через портативную колонку играет песня Майкла Бубле «Белое Рождество». Бьерн подкладывает поленья в уже пылающий камин, а Астрид сидит на диване, изучая проекты бревенчатого домика, который мы начнем строить на своем участке этой весной. Вместо ламп горят свечи с ароматом бальзамической пихты.

Саймон возится на кухне с сырой индейкой, и в воздухе витает аромат лука и колбасы. Мама наблюдает за всем происходящим, изящно держа в руках бокал с традиционной мимозой[4].

– С Рождеством всех! – восклицаю я и поднимаю брови, глядя на Саймона. – Смотрю, ты времени даром не теряешь.

– Это же одиннадцатикилограммовая индюшка! Ее готовка займет несколько часов. – Саймон кивает на нашу духовку. – Хорошо, что ты выбрала пропановую, а то питались бы холодными консервами.

– Почти уверена, что мы сможем прожить здесь всю зиму, если понадобится.

Благодаря обогревателю Toyostove и запасу дров на зиму для камина у нас всегда будет тепло. Для электроснабжения имеется мощный генератор, а также еще один – резервный, а топлива в мастерской хватит на несколько месяцев.

– Прежде чем ты начнешь готовить индейку, мне нужно поставить в духовку запеканку на часик. Для завтрака.

– Уже поставлена и готовится. В записке было написано 180 градусов, да?

Мама огибает стол, подходит ко мне и крепко обнимает.

– С Рождеством, дорогая. Мы так рады провести его с вами, ребята. Вот, я тебе уже налила. – Она протягивает мне второй фужер с шампанским, но затем отдергивает руку. – При условии, что тебе можно алкоголь.

Мама смотрит на меня испытующим взглядом.

Видимо, она все еще думает, что эта свадьба по залету.

– Боже мой, мам! Сколько глинтвейна я выпила вчера, по-твоему? – Я выхватываю бокал из ее рук и делаю большой глоток.

Боковая дверь с треском распахивается.

– Хо-хо-хо! – раздается бодрый голос Агнес, и из-за порога доносится топот ботинок.

А потом в коридоре появляется она сама – краснощекая от мороза и согнувшаяся под тяжестью холщового мешка клюквенного цвета, перекинутого через плечо, размером в половину ее роста. Из мешка торчит краешек зелено-золотой коробки.

Астрид откладывает чертежи на журнальный столик и поднимается, чтобы помочь Агнес.

– Ты же не ехала с ним через все озеро?

– Нет-нет. Джона привез его на машине вчера вечером. – Она стаскивает с себя куртку и шапку, открывая взгляду аляповатый красный свитер с оленями. – Боже, сколько же там снега.

– Будет еще больше, если верить прогнозу.

Астрид тащит тяжелый мешок к рождественской елке, куда последние несколько дней все жители дома тайно складывали подарки.

Ограничения на провоз багажа, похоже, никого не смутили. Так что теперь под елкой образовалась большая и красочная горка свертков.

Агнес потирает руки, чтобы согреться, и останавливается у кухонного стола.

– Тебе помочь чем-нибудь, Саймон?

– Да! Ты можешь помочь мне, налив себе мимозы или кофе и присев. У меня тут все схвачено. – Он завершает свою тираду обворожительной улыбкой.

– Звучит, как Рождество, которое мне нравится.

Я отставляю мимозу, чтобы сделать себе латте.

– Мейбл все еще спит?

Агнес хихикает.

– Нет. Это единственный день в году, когда мне не приходится вытаскивать ее из постели. Она кормит Бандита и Зика вместо Джоны. Он сказал, что ему нужно зачем-то сходить в ангар.

Я с грохотом роняю ложку.

– Он пошел в ангар?

– Да.

– Прямо сейчас?