Есть ли будущее у капитализма? - Калхун Крэйг - Страница 12

Против нее выступает группа, настаивающая на том, что в борьбе за политическую власть, вертикальная организация того или иного рода — обязательное условие, без которого группа обречена на провал. Эта группа также подчеркивает важность достижения краткосрочного экономического роста в менее «развитых» регионах нынешнего мира для того, чтобы иметь необходимые средства для перераспределения выгод.

Таким образом, складывается картина не просто двусторонней борьбы, но скорее политического поля из четырех групп. И это всех очень сильно путает. Путаница, оказывается, одновременно интеллектуальной, моральной и политической. И это еще больше усиливает неопределенность исхода.

Наконец, такого рода неопределенность обостряет краткосрочные проблемы существующей системы. Эта неопределенность одновременно и радостная (чувство того, что действие имеет значение), и парализующая (ощущение, что мы не можем двигаться, поскольку краткосрочные последствия столь неопределенны). Это верно как для тех, кто получает выгоду от существующей системы (капиталистов), так и для обширных низших слоев.

Таким образом, резюмируя, можно сказать, что современная мировая система, в которой мы живем, не может продолжаться, потому что она слишком отклонилась от равновесия и больше не позволяет капиталистам бесконечно накапливать прибыль. Равно как и низшие классы больше не верят, что история на их стороне и что их потомки унаследуют мир. Как следствие, мы переживаем структурный кризис, в котором идет борьба за систему-наследника. Хотя исход этой борьбы непредсказуем, мы можем быть уверены, что та или другая сторона победит в грядущие десятилетия и установится основная разумно устойчивая мировая система (или ряд мировых систем). Все, что мы можем предпринять, — это попытаться проанализировать исторические мнения, сделать свой моральный выбор касательно предпочтительного исхода и оценить оптимальную политическую тактику его достижения.

История не занимает ничью сторону. Мы все ошибочно судим о том, как нам следует действовать. Поскольку исход внутренне, а не внешне непредсказуем, наши шансы получить желаемую мировую систему — пятьдесят на пятьдесят. Но пятьдесят на пятьдесят — это много, а отнюдь не мало.

Долгосрочная структурная слабина в капитализме сегодня выходит на передний план. Это техническое замещение человеческого труда машинами, к чему ведет компьютеризация и распространение информационных технологий в последние двадцать лет. Сейчас этот процесс ускоряется и уже угрожает существованию среднего класса. Мой тезис не слишком оригинален. У Маркса также была концепция технологического замещения, основанная на внедрении машин на фабриках, хотя свою аргументацию он совмещал с рядом других теоретических механизмов, включая экономические циклы и понижение нормы прибыли (а современные неомарксистские теории говорят также о финансиализации и финансовом кризисе). Я, однако, хочу сделать упор на том, что этот процесс технологического замещения труда, дойдя до определенного предела, породит долгосрочный и, вполне возможно, окончательный кризис капитализма, причем сам по себе, даже без содействия других процессов, о которых говорят марксистская и неомарксистская теории. Экономические циклы могут выглядеть нечеткими и спорными в том, что касается их датировок, значений высших и низших точек. Таковы и хозяйственные циклы Кондратьева, и миросистемные гегемонии на глобальном уровне. Финансовые кризисы имеют во многом случайный характер и могут предотвращаться при помощи правильных политических мер. Ну и что? Структурный кризис технологического замещения перекрывает собой любые конъюнктурные экономические колебания и финансовые пузыри. Это глубинная угроза для будущего капитализма. Да, существуют краткосрочные кризисы, вызываемые финансовыми, циклическими и прочими механизмами. Но я здесь обращаю ваше внимание на долгосрочный структурный сдвиг, который с большой долей вероятности подорвет капитализм в течение следующих тридцати-пятидесяти лет.

Я вовсе не утверждаю, что правильно и досконально воспроизвожу полученный от Маркса урок. Современная социология если в чем-то и уверена, так это во множественности процессов, причин и парадигм, соотносимых по-разному с избираемыми нами аспектами окружающего мира. В некотором важном смысле в социологии Вебер торжествует над Марксом: все мы теперь заняты интерпретациями класса, политики, культуры, а также гендера. Тем не менее остаются моменты, где множественность причин и парадигм уступает перед лицом одного большого структурного кризиса. Здесь — при всех наших мультидисциплинарности и торжестве интеллектуального разнообразия — как раз тот случай, когда, как мне кажется, одна из теорий, описывающих кризис и направление наиболее долгосрочных структурных изменений, оказывается на голову выше других. Теория, которую я так превозношу, — это до предела упрощенная версия фундаментального предсказания, высказанного Марксом и Энгельсом еще в 1840-х годах.

Это крайне усеченный марксизм — без трудовой теории стоимости, без отчуждения от человеческой сущности, без отсылок к лишению рабочего класса доступа к средствам производства. Здесь не будет онтологических утверждений и не постулируется никакого окончательного освобождения в конце кризиса. Я свожу марксизм к теории долгосрочного экономического кризиса. Чтобы понять, что станет ответом на кризис, тем более какая организация политики и общества возникнет после него, нам лучше обратиться к другим направлениям в социологии. Такой усеченный марксизм не содержит ни теории взятия власти в результате экономического кризиса, ни даже теории революции. (Лишь в конце статьи я вернусь к вопросу о том, что теперь известно социологам о причинах революций.) И хотя выводы из такой версии марксизма подводят нас к будущему социализму, это и не теория социализма и тем более не теория того, как сделать так, чтобы социализм мог работать в будущем лучше, чем в прошлом. Нет, первейшим и главным образом это — теория кризиса капитализма.

Технологическое замещение — это способ сэкономить на труде и оборудовании путем внедрения инноваций, произвести больше с меньшими силами и меньшими затратами. Маркс и Энгельс показали, что главное для капиталистов — это стремление увеличить прибыль в конкуренции друг с другом, а те, кто терпит в этом неудачу, вытесняются с рынка. Но по мере того, как трудосберегающая техника заменяет рабочих, растет безработица и сокращается потребительский спрос. Технический прогресс сулит процветание, но потенциальная продукция не находит сбыта, если лишь немногие имеют достаточный доход, чтобы ее купить. Экстраполируя эту основополагающую системную тенденцию, Маркс и Энгельс предрекали крах капитализма и его смену социализмом.

Почему тогда этого не произошло за 160 лет с тех пор, как была впервые сформулирована эта теория? Как ныне хорошо известно, ни возникновение социалистических режимов, ни их падение никак не связаны с кризисами капиталистического хозяйства. Краха капитализма из-за технологического замещения до сих пор не случалось. Маркс и Энгельс в своих давних предсказаниях упирали на одни последствия замещения труда рабочего класса, а на самом деле сработали совсем другие последствия, которых они не предвидели, и возник обширный средний класс «белых воротничков», образованных профессионалов, управленцев и клерков. Капитализм успешно пережил XX век. Но именно поэтому я и говорю теперь о возвращении кризиса технологического замещения. Вплоть до 1980-1990-х годов механизация в первую очередь замещала ручной труд. Но последняя технологическая волна принесла с собой замещение управленческого труда и первое сокращение среднего класса. Информационные технологии — это технологии коммуникации, и они открывают вторую великую эпоху сокращения рабочих мест, замещения коммуникативной деятельности, которой, собственно, и занимается средний класс. К механизации сейчас добавились роботизация и электронизация — безобразные и нескладные термины, вошедшие в набор уродливых терминов, которые будут определять наше долгосрочное будущее.