Любовь по науке, или На практику в другой мир - Миленина Лидия - Страница 46

– Хм… – сказал Гарвер, поглядев на меня с истинным уважением.

Гарон, кстати, тоже смотрел весьма уважительно, что меня порадовало. Он еще не знает, что если второго (вернее, третьего!) дракошу оставят тут, то это будет моим способом заставить Великого и Ужасного ревновать!

– А без формальностей нельзя? – уточнил Гарвер. – Я готов пойти в отбор и доказать, что ни один из этих мальчишек не достоин тебя так, как я!

Гарон усмехнулся.

– Я бы попросил! – бросил Дренер.

– Поживешь с его – тоже будешь своих нынешних ровесников мальчишками называть, – внезапно вступился за Гарвера декан. – Я одобряю план Марии. Пожалуйста, Гарвер, не разнеси Академию, хотя бы пока Совет не примет решение. И… после этого тоже, – насмешливо поглядел он на конкурента.

Этим вечером Совет заседал во второй раз. Снова собрались ученые мужи и дамы под предводительством магистра Дарбюра. Только в отличие от прошлого заседания на нем присутствовали мы все.

Я сидела на задней парте в окружении своей «личной гвардии». Гарвер и Гай с Милессой – отдельно, словно на скамье подсудимых.

Кстати, теперь, когда появился новый кандидат, остальные трое как-то сплотились и не донимали меня своей ревностью и конкуренцией. Теперь они были друг для друга «свои», а Гарвер – чужой, ненужный.

Складывалось ощущение, что каждый из троих готов это принять, если я достанусь другому, но кому-то из них. А вот если Гарверу – то нет!

Сейчас мы сидели и перешептывались, как компания студентов на скучной лекции. Гриша тоже проникся важностью момента и говорил очень тихо. В основном повторял слова на местном языке, которые активно заучивал (сам по себе, птица ведь у меня гениальная!)

Сперва заслушали дело Гая и Милессы. Эх, решение по нему меня, конечно, не порадовало, ведь они будут страдать. Но, видимо, оно было самым оптимальным, так что воевать я не полезла. Все одно ничего лучше придумать не могла.

– Адепт Гай должен получить наказание на усмотрение магистра Гарона – не доходящее до отчисления, ведь так или иначе его участие в эксперименте предоставляет нам новые научные данные. Милесса же должна на неделю уехать на родину. Если за это время она утратит несвоевременное влечение к адепту Гаю, а течение ее жизненных функций вернется к прежнему уровню юного возраста, то будем считать, что все обошлось. Если же процесс окажется необратимым, то Милессе следует вернуться и создать пару с адептом Гаем – если, конечно, оба этого пожелают.

Милесса при этих словах прижалась боком к Гаю и, кажется, шепнула, что это пытка, но самое лучшее, что могли постановить. Ведь она никогда не утратит чувств к нему…

А вот по делу Гарвера никаких особо изящных решений не нашли. Покачали головами: как это «еще один претендент»? Потом порадовались, какие же интересные результаты дает эксперимент! И не нашли ничего лучшего, как все же оставить дракона проходить отбор. Ибо…

– Ибо разделение расстоянием не поможет – свободный дракон Гарвер ощутил свою истинную с другого конца континента. Мы не можем обречь живое существо на вечную разлуку с Избранной, не дав ему шанса! – сказал Дарбюр, почесав бороду. – Остается лишь этот выход. Просим адептку Марию потерпеть сложившуюся ситуацию. А тебя, дракон Гарвер, обязуем занять любую должность на факультете, чтобы приносить пользу в свободное от отбора время. На усмотрение магистра Гарона, разумеется.

При этом губы Гарона сложились в нехорошую усмешку.

«Похоже, назначит Гарвера старшим помощником младшего дворника. Или в подручные мадам Гарунде отправит», – подумала я и мысленно захихикала.

Ладно, где три кандидата, там и четыре. Потерпим.

– Все же оставили этого змея! – прошипел Дренер у меня над ухом. – Ну я ему устрою серпентарий!

И это стало последним комментарием, который я услышала.

Решения были приняты, голосовали магистры единогласно. Повисла тишина. Совет и мы все просто не знали – расходиться или будет что-нибудь еще.

И тут, когда тишина начала казаться гнетущей, произошло нечто.

Для меня это было как обухом по голове!

Я ожидала чего угодно, но не этого…

В гнетущей тишине вдруг поднялся Гарон. Обвел присутствующих чуть насмешливым взглядом. Все в недоумении уставились на него. По-прежнему – в молчании.

– Кроме того, я прошу включить в отбор меня, – спокойно произнес Гарон.

Если бы я не сидела, то, наверное, упала бы. К тому же, как на грех, в тот момент его взгляд застыл на мне. И я даже не знаю, как описать то, что увидела в его глазах.

В них были и привычная насмешка, и странная боль. Горечь, досада, что ли. И ласка. Такая теплая, гладящая ласка. Которую ни с чем не спутаешь.

Если бы я не находилась в таком шоке от его заявления, то, разумеется, начала бы краснеть.

Парни вокруг меня застыли, будто их ударили. Только Дренер прошептал:

– Он с ума сошел?!

– Л-любовь моя! – шепотом ответил Гриша.

И все. Больше звуков не было.

Потому что все в зале сидели такие же ошарашенные, как я.

Гарон спокойно держал театральную паузу. Кажется, ему даже доставляла удовольствие реакция окружающих.

– Хм. Кгм… – наконец нарушил тишину магистр Дарбюр. – О чем ты, магистр декан?

– Всего лишь о том, что я прошу включить в отбор для адептки Марии также и меня. На моих деканских обязанностях это не скажется, обещаю. А где четыре участника – там и пять. Не находишь, адептка Мария? – с улыбкой обернулся ко мне.

– Ммм… – только и выдавила я. Кажется, от всего этого утратив дар речи.

– Интер-ре-сненько! – ответил за меня Гриша, лукаво поглядывая на Гарона.

– Кгм… Но с чем связана твоя просьба, магистр Гарон? Ведь все эти молодые люди участвуют в отборе, потому что на них подействовали эманации адептки Марии и она оказалась их истинной парой. А тебе это зачем? Ты не делал заявлений, что Мария – твоя истинная пара. Хоть это и не исключено, учитывая твою драконью природу.

– Не делал – и не сделаю, – серьезно ответил Гарон. – Мои отношения с адепткой Марией или кем-либо еще – наше личное дело.

У меня в голове пронеслось: «А что, у нас отношения?»

– Равно я никак не буду комментировать мои чувства к адептке Марии.

«Ого, а у него, оказывается, чувства! Где же они были-то в Серебристой роще?!»

Но, несмотря на все ехидство мыслей, сердце залило золотистой радостью. А вот попробуй выйди перед всеми и заяви о своих чувствах! Вернее, скажи так, что всем станет понятно – чувства есть. Это не каждый может! Весьма оригинально!

– Чувства? – растерянно переспросил Дарбюр.

– Наличие чувств к адептке Марии – это первое, что сейчас должен был предположить почтенный Совет, – краешком губ улыбнулся Гарон. Опять прямо не сказал, но мне стало еще радостнее. Еще золотистее. Даже голова поплыла, как у влюбленной дурочки на первом свидании.

Одновременно весь зал, прежде изумленно молчавший, взорвался звуками. Перешептываниями, вздохами, покашливаниями.

Плотину прорвало.

– Это… что-то немыслимое, магистр Гарон! – достаточно громко сказала Гайдора. – Мы все равно не понимаем твоих мотивов, если ты не говоришь прямо!

«Вот именно! Нет чтобы сказать: любовь такая – прямо не могу! Пустите меня в отбор, всех там порву и женюсь на ней!»

Как женщина, Гайдора, вероятно, поймала мою мысль. Осознание этого вырвало меня из возвышенно-влюбленного состояния.

Гарон усмехнулся и поднял руку, призывая к тишине.

– Повторяю: про чувства и прочую романтику комментариев не будет. Однако у меня есть и научный интерес. У нас четыре кандидата, утверждающих, что они – истинная пара Марии. И я – с которым у Марии сложилась, хм… своеобразная близость. Некая связь.

Зал загудел сильнее, но Гарону хоть бы что!

«Близость, значит! А когда ты обиделся, что я не рассказала тебе про Гая? Это тоже был акт близости?!» Но… приятно, что он тоже сознает: связь между нами – есть.