Конец заблуждениям - Кирман Робин - Страница 26

«Я уверена, что это, должно быть, очень страшно слышать, и Грэм мог предположить, что я ушла от него только потому, что я не в себе. Но я – это я, папа, я действительно такая. Этот несчастный случай поверг меня в шок. Я проснулась словно чужая в собственной жизни, и внезапно мне стало так ясно – я жила не так, как мне нужно. Одна вещь, которую я почувствовала с некоторой грустью, но и с облегчением, потому что вовремя спохватилась: я не хочу быть замужем за Грэмом Бонафером. Он хороший человек, я это знаю, и он любит меня, и, может быть, я даже немного люблю его. Но этого недостаточно. Не так, как я хочу любить человека, за которого выйду замуж. Что же касается Дункана…»

На этом моменте Дункан остановился, обдумывая, что именно можно было бы сказать о себе. Он мог бы, например, написать, что они воссоединились и путешествуют вместе, но он беспокоился, что сделать это сейчас – значит усилить тревогу Грэма.

– Видите, – сказал бы Грэм, – она явно не в себе, если так быстро побежала обратно к Дункану.

А вот если бы Джина путешествовала одна в течение нескольких недель, а затем решила дать Дункану еще один шанс, то кто мог бы придраться?

«Я прекрасно понимаю, что Дункан причинил мне боль в прошлом. Но этот несчастный случай заставил меня почувствовать, что мне нужно дать себе немного времени, чтобы разобраться в своих эмоциях. Теперь я решила немного попутешествовать одна. Может быть, поеду в Рим, или в Париж, или в Будапешт – я напишу тебе снова или позвоню, как только немного освоюсь, но сейчас я хочу, чтобы ты знал: у меня все хорошо и тебе не нужно беспокоиться.

А пока, я надеюсь, тебе не очень жарко летом в Санта-Фе. Носи шляпу – может быть, я подберу тебе новую, что-нибудь стильное из Парижа или Рима. Скучаю по тебе, папочка, и люблю тебя.

Твоя дочь,

Когда Дункан закончил и немного поразмыслил, письмо показалось ему подходящим для отправки. Конечно, это давало достаточно убедительное объяснение тем событиям, которые Грэм, возможно, уже изложил отцу Джины. Но какая из двух версий более правдоподобная? Что Джина решила сбежать, дабы обдумать свое будущее и предложение Грэма, или что ее похитил Дункан, держа в состоянии постоянной иллюзии? Вторая история звучала настолько возмутительно, что если бы он не жил в этой дикой реальности ежедневно, он бы сам в нее не поверил. Письмо вышло так хорошо (даже почерк соответствовал почерку Джины), что Дункан представил, как он будет писать снова. По этой причине он сохранил и открытку Вайолет, на случай, если у него появится повод написать ей.

Ему тогда и в голову не приходило, на какой большой риск он шел, держа эти вещи при себе. Ведь однажды Джина может наткнуться на них и он попадет в ситуацию, подобную той, с которой столкнулся сейчас.

Стоя перед ним в их номере, потерянная, но в то же время решительная Джина описывала события прошлой ночи, которые заставили ее спросить о Грэме Бонафере.

– Я не могла уснуть и подумала, что надо бы написать письмо, поэтому пошла искать бумагу. Я не смогла найти канцелярские принадлежности, но помнила, что ты хранишь их в своей папке, и решила взять оттуда листочек. Я достала один – и тут выпала открытка с адресом Вайолет и обратным адресом из «Отель де Рим». Ты не упомянул, что мы там останавливались, поэтому я позвонила им из любопытства, и они сказали, что для меня оставили сообщение. Некий Грэм Бонафер.

Дункан молча стоял, слушая все это. На его лице выступил пот. Он был в шаге от того, чтобы открыть правду, которую, как он предполагал, она уже знает. Если она зашла так далеко, то ничто не помешало бы ей поговорить с Грэмом, который рассказал бы ей всю историю от начала до конца. Но даже если они и не разговаривали, Джина, должно быть, сама дошла до определенных выводов. Ее брови нахмурились, глаза расширились, лицо одновременно выражало замешательство, страх, надежду и, как Дункан почувствовал, подобие нежности.

«Она не знает», – мелькнуло в голове. Значит еще есть шанс.

– Грэм – друг твоего отца. Бывший его ученик. Художник из Санта-Фе.

Дункан слегка удивился, что так буднично изложил эту информацию. Джина тоже казалась несколько обезоруженной его спокойным объяснением.

– И почему друг моего отца звонит мне?

– Джина, – мягко начал Дункан, пытаясь потянуть время, – я понимаю, что тебя сейчас одолевают смутные сомнения. Ты задаешься вопросом, не нарочно ли я спрятал эту открытку. И должно быть, думаешь, что если я это сделал – значит, я скрываю от тебя другие вещи.

– Ты так и не отправил письмо моему отцу! – выпалила она. – Я и его нашла в папке.

– Хорошо, да. Я могу все это объяснить. Я собирался… я не планировал вечно держать тебя в неведении, но ты пережила травму, и я не хотел сразу давить на тебя. – Дункан сделал шаг от нее, скрестив руки на груди и обдумывая дальнейшие слова. – Итак, начнем с Вайолет. Ты права, я какое-то время скрывал ее адрес – хотя сохранил его только потому, что знал: мы нанесем ей визит в какой-то момент, когда ты будешь готова. Вот только Вайолет непредсказуемая, и если бы мы навестили ее, она могла бы сказать что-нибудь…

– Сказать что?

Он взял ее за руку, подводя к кровати, создавая ощущение заботы, хотя на самом деле ему просто требовались дополнительные секунды, чтобы сформулировать свой ответ.

– Это был нелегкий год для тебя, и после несчастного случая еще бо́льшая дезориентация стала бы, скажем прямо, вовсе не тем, что тебе необходимо.

– Ну теперь-то я справлюсь! – настаивала Джина, хотя на ее лбу появились озабоченные морщинки. – Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты рассказал мне.

Дункан вздохнул.

– Произошла ссора.

– Ты уже говорил, с Вайолет.

– Нет, я так сказал, чтобы защитить тебя. Разлад был с твоим отцом.

– С моим отцом?

– Вы перестали разговаривать, поэтому я не мог допустить, чтобы ты звонила или отправляла ему письма. Или встретилась с Вайолет, если уж на то пошло, поскольку она не из тех, кто держит рот на замке.

Джина недоверчиво, искоса смотрела на него.

– Но что такого ужасного мог сделать мой отец?

– Я не говорил, что нечто ужасное. Он человек, он тоже иногда эгоистичен.

То, что началось как ложь, сказанная из соображений целесообразности, становилось маленьким актом мести. Было время, когда Дункан умолял отца Джины помочь смягчить ее гнев, направленный на него, убедить ее простить его ошибки, однако мужчина отвернулся от него.

– Расскажи мне, что случилось, Дункан, – попросила она, теряя терпение.

– Я не хотел заставлять тебя переживать это заново, но ладно. Ты поехала в Санта-Фе навестить его, и он пытался убедить тебя остаться. Отдохнуть от Нью-Йорка на некоторое время. Ты знаешь, как он постоянно настаивает на том, чтобы проводить с тобой больше времени, и он очень хотел, чтобы ты была только с ним, подальше от меня.

– Значит, проблема в тебе? – Подозрительный взгляд снова вернулся.

– Нет-нет. Я имею в виду, он не самый большой мой поклонник, но ты и так это знаешь, однако твоя ссора не имела ко мне никакого отношения. – Джина, казалось, уже была готова во всем обвинить его. Дункан не должен давать ей никаких оснований для этого. – Пока ты там гостила, мне позвонил художественный руководитель «PS 122». Он хотел, чтобы ты спродюсировала пьесу для их весеннего фестиваля, и я пытался сообщить тебе, вот только твой отец предпочел не передавать эту информацию. Тебе пришлось бы вернуться в Нью-Йорк, а он не хотел, чтобы ты уезжала.

Дункан наблюдал, как Джина восприняла эту информацию, понимая, насколько значимым было бы это приглашение, и зная, насколько убедительной была история, потому что в основном она была правдивой. «PS 122» было местом, которое она впервые посетила с Вайолет еще в школе; представление, которое она там увидела, вдохновило ее на фантазию о переезде в Нью-Йорк. Поставить там собственную работу означало бы осуществить одно из ее мечтаний.