Конец заблуждениям - Кирман Робин - Страница 44

Дункан позвал ее по имени и помахал рукой. Когда он приблизился к ней, Джина непонимающе смотрела на него, пока он не понял, что все еще в маске.

– С тобой все в порядке? – спросил он ее, сняв маску и пытаясь понять по выражению ее лица, что она могла видеть. Она казалась слишком спокойной. Оглянувшись назад, туда, откуда он пришел, Дункан заметил лошадь, лежащую на боку. С этой точки Джина могла бы наблюдать падение, но не детали и, как он надеялся, не действующих лиц.

– Это было ужасно, – выдохнула она, явно потрясенная, хотя ровный тон, которым она это сказала, подтверждал, что она не видела, кем был раненый мужчина. Дункан притянул ее к себе и обнял, надеясь, что она не почувствует его дрожь или его ужас – отец Джины здесь, и он, возможно, тяжело ранен из-за него. Это было слишком ужасно, чтобы скрывать от нее, хотя если бы он сказал ей, это ознаменовало бы их конец, он не сомневался в этом. Все его надежды рушились. Если он когда-либо тешил себя фантазией, что однажды Джина, возможно, наконец простит его за ложь, то теперь вдобавок ко всему он не сомневался: она никогда не простит ему произошедшего только что. Осознание этого настолько надломило его, что он испугался: вот сейчас, когда они бок о бок пробираются по трибунам, он непременно споткнется. Он вспомнил все, что происходило с ним в последние дни – свои травмы, свое лихорадочное состояние и душевные муки, и почувствовал, что это новое потрясение снова сделало его уязвимым. Когда они достигли земли, Дункану казалось, что она все еще дрожит от топота копыт. Пока они покидали площадь, влекомые человеческим потоком, Дункан не потрудился отдать Джине ее маску, поскольку был в мрачном настроении и, кроме того, сомневался, что кто-нибудь смог бы заметить их в этом людском море. Некоторое время они просто бездумно следовали за толпой, пока Джина не спросила адрес их квартиры. Дункан вытащил записку, которую спрятал в бумажнике.

– Виа дель Поджо, – прочитал он вслух. – Кажется, мы уже прошли эту улочку. Нам нужно вернуться.

Они попытались это сделать, но идти против потока людей было невозможно, поэтому они подождали, пока толпа не поредела настолько, что они смогли двинуться назад.

Джина позвонила в дверь простого дома из коричневого кирпича, и их встретил хозяин, который представился как Мауро. Он был очень крупным, с большим животом, но в нем чувствовалась легкость.

– Я ждал вас, – сказал Мауро, пропуская их внутрь и показывая маленькую, но очаровательную комнату с окном, выходящим на улицу. Их багаж только что прибыл. – Вы голодны? Мы с женой приготовим для вас ужин.

Дункан поблагодарил его и, после того как хозяин ушел, сообщил Джине, что, по словам клерка, все рестораны уже забронированы и этой ночью город будет переполнен.

– Лучше остаться дома, – вздохнула Джина, – после всех этих путешествий, жары и толпы, честно говоря, мое головокружение только усугубилось. Думаю, одна спокойная ночь мне не помешает.

Дункан с радостью согласился, и после душа они присоединились к Мауро и его жене в столовой. Трапеза была слишком обильной: суп, паста и рыба. Дункан ел медленно, погруженный в невеселые мысли. К счастью, Мауро отвлек Джину болтовней, будучи только рад завязать разговор с хорошенькой американской девушкой.

– Жаль, что моего сына сейчас нет здесь, я бы хотел, чтобы он встретился с вами. Он живет в Риме, вернее, жил раньше. В прошлом месяце он уехал в Барселону, вслед за испанской красавицей. Понятия не имею, вернется ли он.

– Любовь не знает границ, – улыбнулась Джина.

– И уважения к отцам и их кошелькам, – продолжал сокрушаться Мауро. – Я переписал на него квартиру, а теперь она просто стоит пустая. Он не платит даже за техническое обслуживание.

– Тогда вам следует сдавать ее в аренду туристам, – посоветовала Джина. Глаза Мауро расширились.

– За плату за обслуживание вы двое могли бы остановиться в ней, если планируете посетить Рим.

– О, я не… – Джина выжидающе посмотрела на Дункана, и ему пришлось заставить себя прислушаться. – Может, махнем в Рим? Что скажешь?

– Почему нет? – Он постарался улыбнуться настолько широко, насколько мог в тот момент, хотя образ, который он представлял себе, вытеснял мысли о Риме, Париже, Нью-Йорке, любом будущем, где бы оно ни было. Он все еще видел ужасную сцену на площади – Фрэнк Рейнхольд с окровавленным лбом, этот сильный мужчина, которого медики тащили, словно мешок картошки.

Образ отказывался покидать его даже ночью, в постели, и он знал, что не сто́ит надеяться на то, что сон посетит его. Он не мог перестать задавать себе вопросы. Где сейчас мистер Рейнхольд? Все ли с ним в порядке? Люди, случалось, умирали от столкновения с лошадьми – что, если и он умер?

Только злодей мог продолжать находиться рядом с Джиной, зная, что ее единственный оставшийся родитель в опасности из-за него.

Уже неоднократно во время их путешествия Дункан ускользал посреди ночи, пока Джина спала, но этот раз, несомненно, был самым опасным. Спустившись на цыпочках вниз, он был удивлен, обнаружив, что Мауро не спит так поздно, и сказал хозяину, что просто идет прогуляться, а сам вышел с путеводителем, чтобы найти больницу. Незнакомые, населенные бродячими пьяницами и освещенные тусклыми фонарями улицы, похожие на лабиринт, вызывали беспокойство. На границе старого города Дункан чудом обнаружил свободное такси.

– Больница Виале Марио Браччи.

– Пятьдесят тысяч лир, – потребовал водитель; Дункан сообщил ему, что у него только тридцать.

Они пришли к согласию, хотя Дункан чувствовал, что с него все еще взимают завышенную плату, и беспокоился, как ему удастся вернуться домой, если он потратит все свои деньги сейчас. Он быстро отбросил это беспокойство, не уверенный, вернется ли он вообще. Как много всего могло пойти не так! Отец Джины, возможно, не один. Что, если они с Грэмом объединились в своих поисках? Возможно, они привели с собой полицию и Дункана могли поймать. Приближаясь к больнице, он понял, что, войдя внутрь, он рискует никогда не покинуть это здание свободным, и все же он пошел дальше в смутной надежде, что каким-то образом все наладится.

Больница была простой и современной. Очередь на прием тянулась почти до двери, все места в зоне ожидания были заняты. Дункан не смог привлечь чье-либо внимание даже после того, как спустя полчаса он дождался своей очереди.

– Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Мне нужно навести справки о Франклине Рейнхольде. Он был ранен во время гонки.

– Non capisco[22], – отвечали работники, пока на него не обратила внимание старшая медсестра, стоящая в стороне:

– Кто вы?

– Зять Фрэнка Рейнхольда.

Дункан не получил ответа. Вместо этого старшая медсестра пробормотала что-то остальным по-итальянски.

Пока медсестры переговаривались, Дункан пытался понять, являлся ли он объектом их обсуждения – это он, преступник! – и начал бояться, что поступил опрометчиво, признавшись, кто он такой, хотя после нескольких минут игнорирования ему стало казаться, что он не столько разыскиваемый человек, сколько забытый.

– Прошу прощения? – неуверенно напомнил о себе Дункан.

– Рейнхольд, trecentoquarantatre[23], – сказала одна медсестра и, видя замешательство Дункана, нацарапала номер палаты на листе бумаги.

Поднимаясь на лифте, Дункан приготовился к тому, что может его ожидать. Подойдя к палате, он заглянул через стекло в двери и с облегчением отметил отсутствие внутри посетителей и какой-либо активности. В комнате находились три кровати, хотя, стоя снаружи, он не мог определить, какая из них принадлежит отцу Джины. Войдя, он увидел мистера Рейнхольда, спящего на центральной койке. Мужчину подключили к аппарату, который пищал рядом с ним, а из его руки торчала трубка, через которую поступали препараты. В жутком свете флуоресцентных ламп его кожа выглядела желтой, восковой, будто он находился при смерти.