Соблазненная роза - Филлипс Патриция - Страница 26
- Предыдущая
- 26/84
- Следующая
Спустя целую вечность они возвратились на землю, умиротворенные и счастливые. Генри все еще держал ее в объятиях, нежно целуя глаза, ощущая на губах слезы, выступившие у нее в минуту высшего телесного восторга. Он провел губами по всему ее лицу, ласково грея его своим горячим дыханием. В его сильных руках Розамунде было гак покойно — она чувствовала себя бесконечно любимой. Мерный стук его сердца казался ей музыкой. Целуясь и любовно воркуя, они постепенно забылись сном.
Спустя какое-то время Розамунда проснулась. Была полная темнота. Она сонно пошарила рядом с собой, но Генри не было.
От сонливости тут же не осталось и следа. Она стала в тревоге озираться и с облегчением увидела, что он стоит у очага, очевидно поправляя дрова. И еще увидела — уже с тяжелым чувством, — что он одет. Она позвала его, и он обернулся и двинулся к кровати. В руках его слабо блеснула… сталь клинка, на остром лезвии играли желтые блики огня.
— Проснулась? Да спи еще, моя милая, еще ночь.
— А что ты собираешься делать этим кинжалом?
Он рассмеялся, увидев ее округлившиеся глаза.
— Во всяком случае не вырезать у тебя сердце, хотя кое-кто счел бы это разумным. — Он снова усмехнулся. Потом зажег от очага все свечки в канделябре, стоявшем на сундучке. — Не бойся, любимая. Я просто собираюсь расплатиться за одну оплошность, допущенную по твоей милости.
Розамунда не посмела спросить, что такое он имеет в виду, и, отбросив одеяло, схватила его руку.
— Так что ты собираешься делать?
Генри опять усмехнулся и старательно укрыл ее оголившееся тело.
— Расплатиться за то, что не устоял перед искушающим пламенем, таящимся в твоем нежном теле.
Розамунда с изумлением наблюдала за тем, как он закатал рукав и резко полоснул кинжалом по запястью, закапала кровь.
— У тебя же течет кровь! — с истошным криком склонилась она над ним, но Генри покачал головой:
— Глупышка, оттого и течет, что у тебя течь не может. — Он приложил рану к простыне и стал смотреть, как по ней расплывается алое пятно. Вот и славно, — удовлетворенно сказал он, зажимая платком порез. — Этим можно ублаготворить даже самых недоверчивых.
Розамунда наконец поняла… Он пекся о ее чести! Кровь на простыне все-таки будет!
— Ах, Гарри, из-за меня тебе пришлось пораниться, — прошептала она, тронутая его самоотверженностью.
— Но не думала же ты в самом деле, что после вчерашней ночки тебе удалось остаться девицей… А, дражайшая моя Джейн?
Он, посмеиваясь, подошел к подносу и, взяв кувшин с вином, полил немного на ранку. Когда кровь остановилась, он швырнул перепачканный платок в огонь.
Розамунде все теперь стало ясно. На душе мигом полегчало, она даже чуть не рассмеялась. Ну как она могла подумать, что Генри выставит напоказ свидетельство ее до срока потерянной невинности. Ну и дура же она! Досада на себя и изумление сменились покоем. Но, увидев, как он бинтует руку, она устыдилась и почувствовала себя очень виноватой — слезы заструились по щекам Розамунды… Но вот он опустил рукав и потянулся за дублетом.
— Куда же ты? Ночь еще.
Генри как-то странно на нее посмотрел:
— Верно. Точнее, только минула полночь. Не тревожься обо мне. А простыню предъявим им завтра, договорились?
Он застегнул дублет, потом надел сапоги и плащ и заткнул за пояс рукавицы, лежавшие на скамеечке у очага. Торопливо съел ломоть хлеба, запив пол-кубком вина.
— Не уходи. Впереди почти целая ночь, — просительно прошептала она, ничего не понимая.
— Я должен идти безотлагательно. К тому есть важные причины. Не бойся. Все у нас с тобой хорошо. А теперь спи.
— Но я хочу, чтобы ты остался. Мы можем снова насладиться любовью. Не бросай меня одну в свадебную ночь.
Лицо его мгновенно сделалось непроницаемым. Обернув плечи плащом, Генри сказал:
— Спокойной ночи, женушка. Увидимся завтра. — И, наклонившись, поцеловал ее в затылок — точно ребенка.
Всполошившись, Розамунда выскочила из кровати и вцепилась обеими руками в полу плаща, однако он твердо, если не сказать грубо, отвел ее руки, при этом явно стараясь не смотреть на ее великолепную наготу. С губ Розамунды уже готовы были сорваться горькие упреки, но, взглянув на это замкнутое лицо, на котором будто снова появилась маска ледяного равнодушия, она не стала ничего говорить.
— Прошу тебя, — в последний раз попыталась она воззвать к его милосердию, — не оставляй меня одну.
— И рад бы, но не могу, — вздохнул он. И направился к двери… А уходя, даже не оглянулся.
В полном смятении Розамунда рухнула на пуховые перины. Генри ушел от нее! В свадебную ночь! Как будто и не было этих часов любви и страсти. Горькие слезы подступили к глазам, и она яростно их отирала. Заново пережитая любовь превратила ее в какую-то плаксу! Никогда в жизни она столько не ревела… а нынче ее как прорвало. Но ведь раньше она и не догадывалась, что можно испытывать такую обиду и боль… и с ними ничего нельзя поделать.
Хотела она того или нет, сердце ее разрывалось от любви. Стиснув зубы, чтобы утишить слезы, Розамунда вспомнила, что он так ни разу и не сказал, что любит ее. Ласки его огневые и сладкие, на них он для нее не скупится, это верно, но даже в самые заветные минуточки она так и не дождалась от Генри признания.
Совсем отчаявшаяся Розамунда подошла к окну. Ночная прохлада освежила ее заплаканное лицо. Еще раз всхлипнув, она — в который уж раз! — утерла слезы. Коли ему нет до нее дела, зачем же тогда он так с нею миловался? Ушел, как и не был… Нет, где уж ей понять эдакие фокусы: слишком мало она его знает. Неужто все дворяне такие? Кто их разберет. До нынешнего Рождества она видала их большей частью издали. Может, у них все не по-людски. Она невольно вспомнила, как разочаровалась в сэре Исмее. Неужто за благородными манерами ее милого тоже скрывается черствый себялюбец?
Из окна сильно дуло, но Розамунда не отходила.
Яркий лунный свет серебрил зубчатые крепостные стены. Луну называют помощницей влюбленных. Розамунда грустно усмехнулась: сама-то она точно влюблена, а Генри видит в ней только развлечение, утеху для своей похоти.
Внизу справа послышались чьи-то голоса. Розамунда стала всматриваться и увидела, как в потайную калитку выезжает всадник на великолепном жеребце. На таком ездил сэр Исмей, однако сердце ее екнуло, подсказывая, что под плотно запахнутым плащом скрывается кто-то иной. Возможно, жеребец тех же кровей, что и вороной ее отца? Сэр Исмей вполне мог подарить эдакого красавца впридачу к дочкиному приданому: из хвастовства, либо надеясь смягчить крутой норов будущего зятя.
Розамунда вытянула шею. выжидая, когда всадник въедет в полосу света. Кто-то выступил из тени. Наверняка это слуга: вот он попридержал голову коня, потом передал поводья. Жеребец был до того велик, что всаднику пришлось пригнуться, чтобы не задеть арку ворот. Сердце новобрачной заныло — она была уверена, что это ее муж. И через несколько мгновений ее подозрения подтвердились: до се ушей донесся знакомый голос. Он всего лишь пожелал слуге спокойной ночи, но Розамунде было достаточно и этих двух слов.
Всадник направил коня вброд через ров, наполненный водой. Она распознала бы его и в целой толпе точно так же одетых странников, пришпоривающих точно таких же коней. «Что заставило его покинуть замок в столь поздний час, пренебрегши декабрьским морозом? Мчаться куда-то в свадебную ночь?» — с горечью спрашивала она себя. По всему, он очень торопился: Розамунда слышала по топоту копыт, как безжалостно он гнал своего коня. А что, если он торопится к другой женщине? От страшной догадки замерло, а потом мучительно заныло сердце. Оттого и поехал вброд, чтобы не поднимать часовых у подъемного моста. Для таких оказий у него имелся верный слуга, — видать, не впервой помогает своему хозяину уехать незамеченным. Однако от всех глаз не укроешься, а особенно от глаз жены!
И Розамунда снова заплакала: от ярости и боли. Окаянный! А она-то думала, что все у них сладилось. Нет, слишком много ей выпало за эти два дня… Душевные силы Розамунды были на исходе. Она вспомнила, с каким страхом ожидала разоблачения и кары за утерянную невинность, и ее одолел безудержный хохот. Не иначе, совсем потеряла после истории с маской голову — тряслась, как какая дурочка. И чего тряслась? Генри и не рассчитывал на ее невинность — которой и быть не могло после той ночи. Любая девушка, втрое ее глупее, сразу бы все смекнула. Ладно бы только это, от большого своего умишка она почему-то возомнила, что столь могущественный и богатый лорд может быть верным мужем. Ведь на себе же успела испытать его нрав… Хранить верность женщине не в его привычках, тем более жене, которой он дорожит не более, чем породистым скакуном. Что она, в самом деле, себе напридумывала? Однако злость на себя ничуть не умаляла боли, которую причинило ей отрезвление.
- Предыдущая
- 26/84
- Следующая
