Канатоходец. Записки городского сумасшедшего - Дежнев Николай Борисович - Страница 31

— Живу здесь поблизости!

— А вы не боитесь, что я окажусь серийным убивцем и грабителем? — усмехнулся я, вспоминая разговор с капитаном.

— Это вряд ли, — хмыкнул дед, — тем более что я вижу вас в бинокль! Он у меня морской, с двенадцатикратным увеличением…

— Ну, тогда конечно! — усмехнулся я, невольно оглядываясь. В детективах, которые не пишу, незнакомец сказал бы, что разглядывает меня в оптический прицел, и приказал положить руки на капот.

— Кроме того, — продолжал со смешком дедок, — номер вашего автомобиля известен моему племяннику, а он милицейский генерал…

— Вот как! — хмыкнул я, не скрывая сарказма. — И что же, на этом основании вы рассчитываете понудить меня согласиться на вашу цену? Сколько, кстати, предлагаете?

— Ну, не знаю… — едва ли не обиженно протянул мой собеседник, — думаю, триста-четыреста! Не предполагал, что вы станете торговаться…

— Сколько?.. — не поверил я своим ушам. — Четыреста тысяч? Она, конечно, подержанная, но меньше чем за полмиллиона не отдам…

— Миллиона? — сдавленным голосом пискнул старикан, и я испугался, что его вот-вот хватит кондрашка. — За обыкновенную, пусть и редкую книгу?..

Разговор начал напоминать беседу глухого с немым.

— Какую, к черту, книгу?

— Ту, что у вас на полке за задним сиденьем, «Игра в слова»…

— А я-то думал, — засмеялся я, — вы торгуете у меня машину! Такую малость я вам подарю, только при чем здесь милицейский генерал?

— Ну вот, — облегченно вздохнул дед, — слава Богу, разобрались. Дело в том, что книжку эту я давно ищу. Если бы вы уехали, не позвонив, я нашел бы вас через племянника. Тем более что к нему уже обращался, когда к вашему авто подогнали эвакуатор. Не прошло и трех минут, как с сиреной появилась патрульная машина и так обормотов напугала, что они готовы были от полицейских откупиться… Ну так как, зайдете?

— Зайду, — хмыкнул я, — а то чувствую, с вашими-то связями арестуют и приведут пить чай в наручниках…

Через десять минут с тортом в руках я уже звонил в дверь выходившей окнами на торговый центр квартиры. Был и правда старику благодарен за деньги, что не пришлось платить уродам, а больше за сохраненные нервы и время. Вместе с тортом отдал старику книжку:

— Подарок!

Возил ее одно время с собой для ментов в надежде, что поможет в случае чего отбояриться, но те окончательно оборзели и брали теперь только наличными. Аргумент, что этим они подрывают отечественную литературу, на них не действовал. Это был один из моих старых романов, изданный добрый десяток лет назад. Читать его можно было с любого места, а добравшись до конца, продолжить с первой страницы и дойти до той, с какой началось чтение. Идея замкнутого текста интересовала меня всегда, хотя дорожные хищники вряд ли бы ее оценили. По истечении времени найти книгу в продаже было практически невозможно, небольшой тираж давно разошелся. Не попадался ее текст и в Сети, хотя целенаправленно я не искал.

Хозяин квартиры протянул сухую, прохладную руку:

— Василий Лукич! Вас как величать?

Назвавшись, я ее пожал. Спросил, сбрасывая с ног полуботинки:

— Зачем она вам понадобилась?

Дед сразу не ответил, зажег в ванной свет и показал рукой на полотенце. Потом проводил меня в комнату и усадил за стол. Чай в маленьком чайнике уже заваривался.

— Сами-то книжку читали?

— Да как-то не пришлось! — пожал я плечами, и это было правдой. — Наверное, кто-то забыл, а мне и дела нет…

— Понятно, подрабатываете извозом, — заключил Василий Лукич и вздохнул: — Трудные времена. Человек, по всему видно, вы интеллигентный, наверняка с образованием, а вот приходится…

Я не стал его разубеждать, пропустил момент, когда можно было сознаться, что роман мой, да и роли в общем-то это не играло. Старик между тем пощипывал в задумчивости седую, с желтизной под носом, щеточку усов. Сильно в возрасте, но сухощавый, с прямой спиной, он мне кого-то напоминал. Впалые щеки, тонкие, порядком поредевшие волосы, таким я представлял себе героя моего давнишнего рассказа «Любовь», который, к великому сожалению, мало кто понимал. Влюбленный до войны в девушку, тот был отвергнут, а придя с фронта, сошелся с женщиной и прожил с ней в мире и согласии долгие годы. Прямо вопрос о том, что такое любовь, я, естественно, не ставил, большинство же читателей принимали за нее довоенную влюбленность.

— Иду вчера из магазина, — рассказывал тем временем Василий Лукич, — смотрю — лежит! В точности такая же, какую принесла внучка, но я ее… — улыбнулся мягко. — Задремал на лавке в парке, сумку и свистнули, а в ней и были-то только книжка да очки. Половины не успел прочитать…

Я огляделся по сторонам. Квартирка аккуратная, чистенькая, с цветами на окне. Живет, видно, один, привык, родственники навещают.

— В первую очередь меня привлекло название, — продолжал старик, нарезая торт, — впрочем, занятен и сюжет. Пробовал найти в книжных магазинах, так продавцы о ней и не слышали…

Это было неудивительно. Торговая сеть относилась к книгам, как к йогурту или кефиру: пара недель и убирали с полок. Напасть на роман можно было только случайно. Опустившись на стул напротив, Василий Лукич положил на скатерть легкие, в возрастных пятнах руки.

— Угощайтесь! Я, видите ли, военный врач, но давно уже увлекаюсь философией. Вышел на пенсию, дети выросли. Жена… — не договорил, побарабанил пальцами по столешнице. Пододвинул ко мне вазочку с вареньем и розетку. — Кушайте, не обращайте на меня внимания. — Спохватился: — Ложечки-то, ложечки! — Принес с кухни старинные, с вензелем на гнутой спиралью ручке. — Угостил бы вас наливочкой собственного изготовления, только вы ведь за рулем…

Книжка лежала тут же на столе. Иллюстрации к романам я, как правило, подбираю сам, и «Игра в слова» не стала в этом отношении исключением. На ее обложке была воспроизведена картина Мухи «Ирисы». Старик провел по ней ладонью, пожевал бледными губами.

— Внучка советовала почитать, она у меня умница…

— И что же такого сказала? — поинтересовался я, как если бы из вежливости и для поддержания разговора. Отхлебнул из стакана в серебряном, судя по всему, подстаканнике.

— Что?.. — повторил старик и на мгновение задумался. — Сказала, фантазия у автора богатая, умудрился вывернуть себя наизнанку…

— Как это? — не понял я вполне искренне.

— Трудно сказать, я мало прочел, — развел руками Лукич, — да и интерес у меня свой, специфический. Не хотелось бы только, чтобы выдумка автора оказалась болезненной, а то, знаете ли, наворочают от избытка рвения такого, святых выноси…

Мне бы тоже этого не хотелось. Дед между тем смотрел на меня с хитрым прищуром, и я подумал, что раскрыт. Но как? На задней стороне обложки фотографии моей вроде бы не было.

— Готов биться об заклад, — произнес с интригующей улыбкой Лукич, — вам не удастся сказать глупость, такую, чтобы в ней нельзя было найти смысла! — Задребезжал мелкими смешочками. — Хотите попробовать?.. — Махнул рукой. — И не пытайтесь! Произнести настоящую бессмыслицу чрезвычайно трудно. Мозг человеческий настолько изощрился, что что-нибудь да найдет…

Довольный собой, взялся за пузатый чайник, подлить в заварку кипятку. Из окна комнаты просматривался вход в торговый центр. Удивительно, насколько старик сохранил интерес к жизни, думал я, наблюдая за чехардой рекламных огней, и это в то время, когда молодым все подряд фиолетово. Научиться любить жизнь невозможно, с этим Божьим даром, как с серебряной ложкой во рту, можно только родиться.

— Скажите, вы ведь философию изучали, она вам не чужда?

И еще как, подтвердил я его догадку кив-. ком головы, особенно марксистско-ленинская! Сроднился с ней, когда на первом курсе выгнали пинком под зад с экзамена. И, надо признать, за дело. Для сдачи требовался конспект работ Ильича, и он у меня был, написанный женским почерком. Но проблема состояла в другом: у первой страницы тетради напрочь отсутствовали поля. Сдавать с ней ходила вся группа, и каждый раз виза преподавателя аккуратненько отрезалась, о чем не знать он не мог. Я же шел последним, на мне доцент и выместил свое неудовольствие необходимостью преподавать этот бред. Впрочем, глубиной знания предмета я его тоже не потряс.