Белый шаман (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 31

Инженеры потихоньку переходили на повышенные. Есаул поморщился от громких голосов. А мне стало хорошо. Словно я у себя в кабинете, и мы с Петровичем под водочку обмозговываем очередной заказ. У нас с Жуковым и посильней стычки бывали. Могли и за грудки друг друга подергать. Эх, как ты там, дружище⁈ Достали тебя мои родственнички, наверное. А я тут вот опять один. Накатила такая беспробудная тоска. И тут Роецкий хлопает ладонью по столу, вырывая меня из черной мелонхолии:

— Никак не могу согласиться, Николай Георгиевич!

С чем он там согласиться не может? И вообще надоели! Так хорошо сидим, а они ругаться надумали! Коньячок слегка ударил в голову, и я неожиданно для самого себя вмешался в разговор:

— Не спорьте, господа инженеры. Мост надо строить в Кривощеково, — я важно поднял палец вверх.

В комнате повисла мертвая тишина. Все с удивлением посмотрели на меня, только во взгляде Ефтина проскользнуло одобрение и едва различимая веселая ирония. Нет, ну а что? Я тоже инженер, и удешевление проекта без потери качества это же главное в нашей работе.

— Позвольте узнать, почему Вы так решили? — наклонив голову на бок, с любопытством спросил Михайловский, а Роецкий так вообще смотрел, как на какую-то неведомую зверушку. Не, ну это хамство! Я конечно не знаменитый инженер, как они, но тоже кое-что знаю и помню. Тем более про этот мост споры не утихали и в мое время.

— Я так понимаю, выбор стоит между двумя вариантами, через Колывань и через Кривощеково, где уже есть гуртовые переправы[iv]? — Михайловский с улыбкой кивнул. Улыбайся-улыбайся. Сейчас обосную. Я налил себе еще коньяка, выпил в одного и продолжил: — Времени на такие изыскания вам дали слишком мало. Чтобы не ошибиться, в первую очередь необходимо хорошо изучить сезонное поведение реки в выбранных местах, — брови инженеров тихонько поползли вверх, — И вот тут я отдаю должное гению Викентия Игнатьевича, ­– уважительно кланяюсь Роецкому. Поляк криво усмехнулся, но по глазам было видно, что моя лесть его тронула. На, а мне не жалко, заслужил человек. — Вы, господин Роецкий, в нереально короткие сроки сделали удивительно точные выводы. Во-первых, Обь в районе Скалы[v] имеет довольно пологие берега, подтапливаемые каждой весной, что существенно удлинит конструкцию моста, а это удорожание. Государь Император хозяин рачительный и деньги считать умеет, — Роецкий с Михайловским согласно кивнули, уже без всякой иронии и высокомерия, а я продолжил, — В районе же Кривощеково, берега скалистые, высокие, и сезонное подтопление там не опасно. При этом высота моста за счет рельефа даст возможность прохождения под ним речных судов. Здесь же, в Колывани, вам придется решать этот вопрос, искусственно поднимая конструкцию.

— А я что говорил! — восторженно, как ребенок, хлопнул ладонью по столу Роецкий, — На каждую опору удорожание не меньше ста тысяч, по моим расчетам!

— Кстати, Викентий Игнатьевич, выбранное Вами место надо переносить саженей на 200 выше. К руслу Каменки

— С чего Вы взяли? И откуда Вы, вообще, знаете, какое место я выбрал, — тут же ощетинился гордый поляк.

Откуда, откуда? От верблюда! Читал. Да и, вообще,что-то я расслабился, разоткровенничался. Надо сворачиваться. И не пить больше. Говорлив, оказывается, я стал. Раньше не был таким. Но отвечать что-то надо. Вон как все на меня смотрят.

— У Каменки донный грунт более подходящий. Скалистый. И глубина поменьше.

— И все же, Дмитрий Никитич, — вмешался Михайловский, — Откуда Вы узнали о планах Викентия Игнатьевича?

Вот же пристал, настырный!

— Так я же шаман, — развожу руками и улыбаюсь самой обаятельной обезоруживающей улыбкой, всем видом показывая, что больше никаких пояснений давать не буду, — А сейчас, господа, прошу меня простить, вынужден Вас покинуть. Устал, — и, откланявшись, я быстренько сбегаю, от греха подальше. А то еще чего-нибудь наплету, потом совсем не расхлебаю.

На улице после душной комнаты свежо, вдыхаю чистый, пахнущий лесом, рекой и навозом воздух. Меня слегка ведет. Надо привести себя в порядок. Совсем окосел что-то. Я же крайний раз нормально пил черт знает сколько лет назад с Петровичем. Чтобы вот так с разговорами, да под закусочку. Вот и расчувствовался, расслабился.

Набрал из стоящего на крыльце ведра пригоршню холодной колодезной воды и, плеснув на лицо, растерся. Ух, хорошо! В голове вроде даже прояснилось чутка. Из открытой в горнице форточки послышались голоса, хорошо различимые в вечерней тишине. Я насторожился, говорили явно про меня.

— Какой исключительно образованный молодой человек, — громко заметил Михайловский.

— В этот раз соглашусь с Вами, Николай Георгиевич, — подхватил Роецкий и фыркнул, — Шутник! Шаман он. Вędzie z niego szaman jak z diabła kościelny[vi]. Наверняка от моих бездельников что-то услыхал.

— Про дно реки тоже? — возразил Михайловский.

— Не знаю, — в голосе Викентия Игнатьевича послышалось раздражение, — Я специально местных опрашивал про донный рельеф. Ничего такого мне не сообщали. А Дмитрий… — поляк запнулся, но все-таки договорил отчество, — Никитич говорит о скальном ложе, как о чем-то хорошо известном. Завтра же еду в Кривощеково, — заявил Роецкий, — Хочу лично убедиться в словах господина Уколова.

— Думаю, Вы не разочаруетесь, — а это тихий голос Ефтина.

— Вы что-то знаете, Иван Степанович? — в голосе Николая Георгиевича слышалось плохо скрываемое любопытство.

— Это всего лишь догадки, господа. Позвольте их оставить при себе. А сейчас, вынужден откланяться, служба.

Ну и мне пора, не хотелось бы, чтобы меня застали подслушивающим чужие разговоры. Но, черт побери, что за догадки по моему поводу посетили Ефтина? Иван Степанович дядька не простой, проницательный, жизнью битый. Эх, так и не получилось поговорить с Володей да с ним, на счет документов. Не при инженерах же заводить разговор. Ничего, завтра поговорю. Тянуть смысла нет.

Но завтра и даже послезавтра, переговорить с офицерами не получилось. Володя вместе с Роецким уехал в Кривощеково, а Ефтин по делам сотни убыл в Томск, вернувшись только через четыре дня. А вот Осипов застрял с поляком на промерах дна. Ожидаемо. Дело это не быстрое, требующее определенной сноровки и подготовки.

Хотя время я зря не терял. Наладил контакты с рядовыми казачками. И опять засветился по самое не хочу! Хреновый из меня Штирлиц! Да, и плевать мне на конспирацию, пусть думают, что хотят. Преступлений я не совершал, а про документы скажу, что потерял. Очнулся в тайге без них. И кто я, откуда, не помню. Только имя вот в памяти и осталось. Может и не мое вовсе. Пусть проверяют. И да, с Ефтиным, после его возвращения из Томска удалось переговорить на счет документов. Обещал подумать. А я считаю, просто время взял пробить меня по своим каналам, разузнать кто таков, да откуда взялся. Ну-ну. Бог в помощь, господин есаул. Были бы на меня хоть какие-то зацепки в местных архивах, я б к тебе не подходил, официальным путем пошел бы.

Дней через пять после наших посиделок с инженерами решил пройтись по Колывани. Засиделся. Поснедав с нет-нет бросающей на меня украдкой интересные взгляды хозяйкой и ее пятью ребятишками, принарядился в новый костюм и вышел за ограду.

— Ваше благородие, — тут же окликнул меня знакомый голос. Оборачиваюсь, давешние казаки. Караулили меня что ли? А что не зашли? Я вроде не прячусь ни от кого, — Ваше благородие, — выступает вперед задиристый Семен, — Вы простите меня Христа ради. Я думал, стало быть, Вы подсыл от купцов. Опять, стало быть… Ходят тут… А нам расхлебывай… Офицеры ругаются, стало быть… А мы что… Разве углядишь за всеми? — и тут же получил тычок под ребра от дядьки Степана за лишние разговоры. Взрослый казак, перебив ставшего вдруг косноязычным Семена, вмешался в разговор:

— Ваше благородие, Дмитрий Никитич, прощения просим за встречу не ласковую. Не побрезгуйте казацким столом. Всей сотней просим. Помянем братов. Ведаем, что это Вы за них отомстили и хорунжего нашего у супостатов отбили. Рассказывал нам то его благородие.