Дорога из пепла и стекла - Белецкая Екатерина - Страница 1

Холодным ветром закушу. Холодным ветром.

Поля… Вокруг – одни поля. Сплошные мины…

И с каждым метром все страшнее. С каждым метром.

И я иду, молясь в душе. Пропащий. Инок.

А. Залищук

Глава 1

.

Халвквина

Холодный, наполненный тяжелой солёной влагой ветер заполаскивал ветхую ткань, и норовил хлестнуть углом подвязки по лицу. Угол то и дело приходилось поправлять, потому что левый глаз, по которому угол уже несколько раз попал, слезился и болел. К сожалению, заправить этот угол как следует не получится, потому что Рифат не любит, когда останавливаешься, и занимаешься не тем, чем было приказано. Угол снова хлестнул по левому глазу, и рука сама потянулась к нему, чтобы заправить, но…

– Скиа, что ты делаешь? – раздался позади раздраженный голос Рифата. – Собирай плавник, кому сказано! Ты что, хочешь, чтобы она замёрзла? Чтобы мы все замерзли? Отвечай!

– Не хочу.

– Правильно. А чтобы было тепло, надо собираться плавник, – наставительно произнес Рифат. – Собирай плавник. Поняла?

– Да.

Спорить или просить было бесполезно, поэтому пришлось подчиниться. Сухие, обглоданные волнами и солнцем куски дерева, имелись на берегу в изобилии, проблема была в том, что как топливо они были, мягко говоря, плохи, потому что прогорали слишком быстро, и поэтому требовалось их много. Очень много. Три часа в сутки уходило на сбор плавника, полтора часа утром, и полтора часа вечером, потому что собрать надо было с запасом, на случай бури или дождя.

Угол проклятой повязки снова хлестнул по глазам, но поправлять его сейчас не представлялось возможным – потому что Рифат смотрел, снова смотрел, и взгляд его был в тот момент словно бы отстраненным, но в то же время строгим, тяжелым, и поблажек не обещающим.

– Собирай плавник, – повторил Рифат. И, наконец, отвернулся. Ну, хоть так. И на том спасибо.

***

Всё это началось, если, конечно, слово «началось» тут вообще уместно, около двух месяцев назад. То есть момент «включения», если, опять же, тут это слово применимо, произошел два месяца назад, и, по мнению Скрипача, лучше бы этого момента не было вовсе. Он осознал себя… нет. Неправильно. Всё не так, и всё неправильно. Потому что на самом деле было вот что.

Скрипач пришел в себя, именно пришел в себя, на берегу холодного неспокойного моря, и очнуться его заставила боль, дикая боль в левой руке, от ключицы до кисти. Когда удалось открыть глаза, он понял, что полусидит, прислоняясь спиной, к холодному мокрому камню, находившемуся у линии воды. Сознание мутилось, плыло, он попытался встать, но боль резанула с такой силой, что он тут же упал обратно, ударившись о камень. От боли темнело в глазах, и несколько минут он просидел в полузабытьи, но потом всё-таки сумел собраться, потому что осознал, что нужно хотя бы попробовать оглядеться.

Ита он нашел после третьей попытки отойти от камня на несколько шагов, за небольшой скальной грядой, у самой воды. В первые секунды он подумал, что Ит мёртв, но тут же понял, что ошибся. Ит был жив, но, судя по тому, что видел Скрипач – ненадолго. Потому что не получится прожить долго в мокрой одежде, на ледяном ветру, дующем с моря, с таким количеством переломов, ран, и с такой кровопотерей. Скрипач тогда просто молча сел рядом с Итом на мокрый камень, и замер. Сознание снова стало мутиться, плыть, ветер вытягивал из тела остатки тепла, и Скрипач в тот момент подумал, что они оба, видимо, совсем скоро умрут, и что, наверное, с этого берега у них есть шанс попасть на тот, эфемерный, запредельный, и это, кажется, будет хорошо и правильно, и поскорее бы.

Из полузабытья его вывел раздавшийся рядом звук шагов, а потом – шорох осыпающихся мелких камней под чьей-то ногой. Скрипач кое-как открыл глаза, и увидел, что рядом с ними стоит рауф, мужчина, точнее – глубокий старик, одетый в какую-то рванину; стоит молча, не произнося ни звука, и смотрит на них. Потом старик отвернулся, и медленно пошел между камней прочь. Скрипач глянул на Ита, потом встал, придерживая истерзанную левую руку правой, и пошел следом за стариком – в эту секунду он даже толком не осознавал, зачем он это делает, потому что никакой надежды у него не было, и бороться – понять бы ещё, с чем – у него не осталось ни сил, ни желания. Догнать старика он смог минут через десять, тот, разумеется, слышал, что Скрипач идёт за ним, но даже не обернулся.

– Помогите, – произнес Скрипач на всеобщем. – Пожалуйста, помогите нам…

Старик, наконец, остановился, повернулся – холодный, безразличный взгляд, абсолютное равнодушие.

– Иди вон, – сказал он тоже на всеобщем. – Прочь пошла. Иди прочь.

Он говорил с чудовищным акцентом, но понять сказанное можно было бы и без слов вовсе.

– Помогите нам, – снова сказал Скрипач.

– Пошла прочь, – снова повторил старик.

– Пожалуйста…

– Пошла! – старик замахнулся. Не ударил, нет, именно замахнулся. Скрипач отступил на шаг, старик повернулся, и снова побрел по едва заметной между камней тропинке, уводящей от берега к линии низкорослых облетевших деревьев, виднеющейся неподалеку.

– Помогите… – снова безнадежно произнес Скрипач, но старик шел, не оборачиваясь, и не замедляя шага.

***

Скрипач шел в результате за Рифатом – тогда, конечно, имени старика он не знал – больше получаса, едва ли не плача, и умоляя помочь. Наконец, Рифат не выдержал, и остановился. Почему – Скрипач по сей день так и не понимал, но да, Рифат остановился, и, прищурившись, посмотрел на Скрипача, впервые за всё время внимательно, едва ли не оценивающе.

– Что с лицом? – спросил он с неприязнью.

– Что? – не понял Скрипач.

– Что с твоё лицом? – снова спросил Рифат. – Почему такой лицо?

– Какое? – Скрипач опешил.

– Ты халвквина. А выглядеть как шрика. Почему?

– У нас все так выглядят! – с отчаянием сказал Скрипач.

– Обычный лицо? – кажется, старик удивился.

– Да, – кивнул Скрипач. – Обычный.

– Десант? – спросил старик.

– Что? – снова ничего не понял Скрипач.

– Вас бросать десант? Там, камни, вода, – старик указал рукой в сторону моря. – Десант бросать? Бить, потом бросать?

На всякий случай Скрипач кивнул, и, кажется, этот кивок удовлетворил любопытство старика целиком и полностью. Он с минуту подумал, видимо, что-то решая про себя, а затем произнес:

– Иди к ней. Я вернуться. Иди.

***

Он действительно вернулся, почти через час, и принес с собой большой кусок ткани, весь в прорехах, но, кажется, относительно крепкий. Расстелил эту ткань рядом с Итом, подумал, а затем объяснил:

– Тащить. Я не могу носить, я старый. Ты не можешь, слабая, рука сломана. Надо тащить.

– А донести некому? – спросил Скрипач.

– Нет. Никого нет, – покачал головой старик. – Помогай мне её класть. Будем тащить, пока не умрёт.

– Почему умрёт? – спросил Скрипач.

– Ты дура? – удивился старик. – Ты не смотреть? Кости сломан, весь низ сломан. От пояса. Кто это сделал, убивал. Тебя убивал, её убивал. Бросил, чтобы не брать греха. Не совсем убил. Шрика так любят делает, не убил, нет греха. А теперь старый меис будет брать на себя чужой грех. Когда тащить убивать. Помогай, зачем встала?

Конечно, толком помочь Скрипач ничем не мог, потому что сам едва не терял сознание от боли, но они всё-таки кое-как справились, и сумели переложить Ита на ткань, а затем потащили по всё той же тропинке, в сторону от берега, к лесу. Дорога эта запомнилась Скрипачу как долгое, изнуряющее, непрекращающееся истязание, потому он старался как-то помочь старику, но любое усилие при попытке воспользоваться правой рукой отдавалось дикой болью в раздробленной левой. Сломано, кажется, было всё, действительно всё, и к концу пути Скрипач уже с трудом понимал, где они находятся, и что делают. Вдвоем они затащили Ита в какое-то помещение, Скрипач почувствовал, что в помещении этом тепло, и нет, о чудо, этого проклятого ледяного мокрого ветра.