Хочу тебя жестко (СИ) - Шварц Анна - Страница 7

— Как же ты меня бесишь! Я скину тебе координаты. — обрываю его я. Пусть убедится сам, ткнется в дорожные работы и вернется обратно домой. — Напишу в мессенджер.

— Давай. — недовольно произносит брат и я сбрасываю вызов.

— Второй этаж, ваш номер - восьмой. — слышу я голос девушки, и возвращаюсь обратно к стойке, на которую она положила ключ-карту и документы. — И вот канцелярский нож. Подойдет?

— Конечно, если не сломается. — бормочу я, забирая все, и делая вид, что не чувствую подозрительного взгляда напротив. Развернувшись, я было топаю в сторону лестницы на второй этаж, как слышу за спиной голос профессора:

— Этот “обвал” называется оползнем, Цветкова.

— Ох, ну спасибо за подсказку. Повесьте себе медаль на грудь. — выхожу я из себя, огрызнувшись. — За эрудицию и за хороший слух.

Черт, ему ведь даже не сорок и не тридцать пять, откуда такое занудство? Девушки из института пытались узнать его возраст, но ни страницы Вконтакте, ни каких-либо данных в интернете не нашли. Кстати... у меня ведь его паспорт в руках.

Я украдкой открываю документ и смотрю на год рождения.

Тридцать семь!

Какого черта?! Это что, какой-то обман или ошибка?

Если только часть своей жизни он не провел в криокамере. Я прекрасно отличу тридцатисемилетнего мужчину от молодого. Как ты не молодись, чем ни питайся, со временем та же кожа на лице начинает сдавать свои позиции. Я еще ни разу не ошибалась, определяя чужой возраст, и была уверена, что профессору максимум тридцать, а скорее и еще меньше.

Может, это паспорт его брата? Вроде бы, имя правильное... По фото не очень похож, но и я в своем паспорте больше похожа на алкоголичку в запое, чем на нормального человека. Послушайте, неужели ему реально под сорок, и оттого он такой зануда?

Я на автомате перелистываю странички в самый конец. Графы “Семейное положение” и “Дети” девственно чисты.

Что ж, у сотен студенток появился призрачный шанс. Если только их не смутит разница в возрасте, но когда человек откровенно выглядит на двадцать семь вместо тридцать семь - это ведь и не такая проблема?

Задумавшись, я прикладываю ключ-карту к черной штучке у двери номера, и, по-прежнему держа в руках открытый паспорт захожу в интимную полутьму маленькой прихожей. Увидев выключатель, я делаю шаг, и в этот момент обо что-то спотыкаюсь, полетев вниз, а заодно выпустив из рук и документы, и свои туфли.

— Вы что делаете?! — издаю вопль я, поняв, кто подставил мне подножку. Я пытаюсь встать, но к полу меня внезапно прибивает нога, которую профессор ставит мне на бедро.

Обернувшись, я смотрю на эту темную скалу, возвышающуюся надо мной. Единственные цветные пятна на ней - та самая красная веревочка, которая опутывает руки профессора.

— Захлопнись, Цветкова. — глаза профессора в этот раз выглядят реально бешеными, словно он сейчас полоснет меня, и все на этом. Поэтому все возмущения встают поперек моего горла. — Лучше ответь на вопрос - кто тебе разрешал совать нос в мой паспорт?

Вот черт. Он заметил?

— Я случайно. Обещаю никому не говорить, что вам тридцать семь и вы не женаты.

Господи, неудивительно, кстати, что он не женат. Какая женщина его выдержит? Наверняка от кандидаток в жены он требует носить ему тапочки в зубах.

Похоже, мои извинения не делают лучше, а еще сильнее бесят профессора, судя по тому, как он на меня смотрит.

— Если я услышу, как ты болтаешь об этом - можешь забыть про диплом.

— Я не стану. Расслабьтесь. — хмурюсь я. Боже, вот так тайны Мадридского двора. Будто бы я в паспорт звезды заглянула, скрывающей свой возраст и семейное положение. Чего он так взбесился?

— Режь веревки, Цветкова.

— Хорошо, хорошо. — я поднимаю с пола ножик, доставая лезвие и, поднявшись, наклоняюсь к рукам профессора. Кожа кажется еще холоднее, чем прежде. Мне даже становится стыдно. Похоже, когда он просил достать меня из кармана карточку и документы - ему действительно было сложно, потому что руки попросту онемели. На его месте я бы тоже начала нервничать и срываться по пустякам.

— Простите, пожалуйста. — произношу я под гнетом чувства вины. Ножик достаточно уверенно пилит веревку, и она расходится во все стороны пушистыми ниточками. — Я думала, там, внизу, вы надо мной издеваетесь ,а у вас правда руки не двигались. Простите меня. — повторяю я в отчаянном раскаянии и в этот момент мой нож резко срывается, пропилив остатки веревки и с мерзким звуком задевает профессору руку.

***

После я в ужасе роняю нож на пол, глядя как кровь, кажущаяся из-за полутьмы черной, начинает бежать из пореза.

— Это твои извинения, Цветкова? — судя по тихому, но смертельно угрожающему тону профессора, он хочет меня убить. Пошевелив кистями, он распутывает часть веревок, а оставшиеся натягивает между руками. — Будешь продолжать стоять и трястись? Поднимай нож.

— Я... я случайно. — находясь в предобморочном состоянии выдавливаю я, быстро наклоняясь, и дрожащими руками освобождаю профессора от плена окончательно. В последнюю секунду меня начинает мутить, я снова роняю нож из рук, и, пошатнувшись, падаю вперед лицом.

От встречи с полом меня спасает сильная рука, на которой я висну, словно тряпка. Из-за того, что я упала немного правее, профессор ловит меня порезанной рукой, и я чувствую сквозь шок, как намокает тоненький топ в районе груди.

— Идиотка. —- подводит итог профессор.

Будто бы я это специально сделала. К сожалению, мне досталось тельце, которое отчаянно боится вида крови.

В чувство меня приводит достаточно ощутимая и обжигающая пощечина. Не знаю, специально ли профессор хотел мне сделать больно, или у него просто рука тяжелая, но дурнота отступает, когда тело встряхивает порция адреналина.

Я вздрагиваю, схватившись за лицо. Щека начинает гореть.

— Вы... — начинаю я, а профессор просто без всяких церемоний сбрасывает меня с руки на пол, и я шлепаюсь на зад, что вводит меня в еще больший шок. — Вы специа...

Он молча перешагивает через мои коленки, которые стоят у него на пути, и уходит в комнату отеля, заставив меня замолчать и недоуменно моргать.

Он что?...

Он дал мне пощечину?...

Мне? Девушке?

— Ах ты!... — издаю я тихий рык, схватив лежащие на полу обрезки веревки и сжав их в руках. — Да что ты за психопат хренов?

Задушить его, что ли, вот этим? Вот это пренебрежение. Мне действительно было плохо, неужели нельзя как-то нежнее привести меня в чувство? Я уже не говорю о том, чтобы взять меня на руки и отнести, хотя бы, на диван. Если бы профессор так поступил - земля бы налетела на небесную ось, не меньше. Но достаточно было просто легонько похлопать по щекам!

Пока внутри медленно закипает ярость, словно вода в чайнике, я нервно отдираю от груди топ с уже подсыхающим пятном крови, которое оставил на память мне этот псих. Хорошо хоть Света подогнала мне для этого безобразия еще более безобразную вещь - силиконовые наклейки на грудь, скрывающие соски. Потому что иначе бы мне пришлось отдирать это от нежной кожи.

Черт, с этим пятном на топе я точно не выйду на улицу. Его нужно отмыть. А еще...

Я ощупываю идиотский аксессуар, все еще обхватывающий мою шею, пытаясь найти ремешок. Но, похоже, его нет. Есть некое подобие замочка. Вот сволочь профессорская.

Поднявшись с пола, и потирая ушибленную задницу, я решительно иду искать ванную в номере. Возле нее я сталкиваюсь с профессором, который, похоже, тоже направляется туда.

Он бросает на меня пренебрежительный взгляд, а я обгоняю его на пару шагов и становлюсь поперек входа. Подняв коленку, я упираюсь ею в косяк, преграждая профессору путь, и мысленно матерюсь, чувствуя, как занозы в деревянном косяке рвут мне колготки.

— Здесь будет занято. — сообщаю я. — Мне нужно отстирать топ. И снимите с меня, наконец, этот хренов ошейник!

— Отойди, Цветкова.

— Нет. — я набираюсь смелости. — Я больше вам не подчиняюсь. Вы можете перевязать руку и в комнате, а мне еще какое-то время придется потратить на стирку и на дорогу обратно из отеля. Так что я первая в очереди.