Кетцалькоатль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 44

— Не знаешь, кто в ближайшее время поплывет на север? — спросил я у Лукки.

— Никто, — сразу ответил он. — Течение поменялось на южное, и ветра в ту сторону сейчас дуют редко. Но я спрошу, может, кто-нибудь на лодке поплывет, — и поинтересовался: — А зачем тебе?

— Хочу посмотреть, что там дальше, — сказал я.

— Ничего интересного. Города там меньше и далеко друг от друга. Разве что Ичсма, в котором жрецы предсказывают будущее, но он очень далеко, — рассказал он.

— Дальше, чем до моих земель? — задал я вопрос.

— Нет, конечно! — заулыбался и замахал обеими руками Лукки.

— Сколько дней пути? — спросил я.

— Недели три или больше, точно не знаю, — ответил он и показал на купца, который неподалеку руководил погрузкой на лам купленных товаров: — Спроси у Пурика, он из тех краев.

Пока я прощался с Лукки, у его коллеги случилась неприятность — одна из нагруженных лам подогнула ноги и легла брюхом на землю. Эти животные перевозят где-то от двадцати пяти до сорока пяти килограмм. Цифра зависит не от размера животного, а от его настроения в данный момент. Сегодня может везти сорок килограмм, а завтра сочтет, что и тридцать много, и ляжет. Поднять ламу нереально. Это вам не тупой осел или трусливая лошадь. Видимо, так и случилось в данном случае, потому что Пурик заходился от ярости, угрожая продать на мясо скотину, которая вчера везла намного больше. Он пытался поднять животное, дергая за веревку, привязанную за шею. Ламе это надоело, поэтому плюнула ему в рожу зеленоватую жвачку из полупереваренных кукурузных листьев. Субстанция эта предельно вонючая и, наверное, очень едкая, потому что осчастливленный кинулся к океану, чтобы смыть ее.

— Сколько стоит лама? — спросил я у Лукки.

— Смотря какая… — начал он задумчиво.

— Которая плюнула, — уточнил я и показал бронзовую пластинку намного большую, чем здесь служат деньгами, захваченную из Салины: — Этого хватит?

— Хватит! — весело заверил купец. — Думаю, эту ламу он бесплатно отдаст!

Пурик был другого мнения о цене животного. Правда, торговался недолго. Мы ударили по рукам, ладонь по ладони, скрепив сделку. Купец приказал разгрузить проданную ламу и одному матросу остаться присматривать за товаром, пока не перевезет остальное на постоялый двор, расположенный в северной слободе, и не пришлет за ним.

— Надо успеть обернуться до темноты и купить новую ламу, чтобы рано утром двинуться в путь, — сказал Пурик.

— В Ичсму? — поинтересовался я.

— Нет, в Парамонгу, она ближе, — ответил Пурик.

— Можно присоединиться к твоему каравану? — спросил я.

— Как хочешь, дорога не моя, — сказал он, после чего сделал правильный вывод: — Вместе безопаснее будет.

Когда его рабочие избавили ламу от тяжелой поклажи и она поднялась, я приказал Гуаму нагрузить на нее мое барахлишко. Набралось килограмм пятнадцать или немного больше. Судя по медленному перемалыванию жвачки и смягчившемуся взгляду больших карих глаз, вес нового груза был для ламы удовлетворительным. Она неспешно поплелась в сторону северной слободы. Подгонять лам, как и верблюдов, малоэффективно и даже стрёмно, так что купца мы догнали лишь на постоялом дворе, довольно вместительном, с саманными каморками разной площади для людей и товаров. Для лам был отдельный загон, где им дали свежей травы. Питание одного животного входило в оплату одной каморки. Я расплатился двумя бобами какао, которые тут дороже, потому что на территории Чимора это дерево не растет.

Долго не ложился спать, предполагая, что жрецы не позволят мне покинуть Чан-Ан, но никто так и не пришел. То ли я переоценил жрецов, то ли они меня недооценили, то ли наоборот. Утром в составе большого каравана, почти на полсотни лам, двинулись в путь. Следом за нами шагало около сотни переселенцев, нагруженных личным барахлом. Это молодые семьи и одинокие мужчины, которым пообещали по наделу земли на недавно захваченных территориях. Чем больше людей в караване, тем безопаснее. Как меня предупредил Лукки, на дорогах иногда шалят горцы из разных племен. В каждой стране свои чичимеки.

Благодаря продуманной ирригации, возле Чан-Ана много полей, на которых растет кукуруза, опять кукуруза и еще несколько раз кукуруза, а так же картошка, перец, помидоры, хлопок… Эта благодать заканчивается километров через двадцать. Дальше идет сухая пустыня с сильными ветрами, в которой зимой, когда гаруа случается часто, растет трава, и тогда здесь пасут лам-самок. Летом, которое только началось, можно за весь день не увидеть ни человека, ни зверя, только птицы кружат в небе, в основном лысые гифы с бурыми маховыми перьями, растопыренными веером, как пальцы у блатного через жопу заводного. Слева высоченные горы, справа океан. Неприветливая земля. Наверное, поэтому народ здесь, что сейчас, что в будущем Перу, более суровый, замкнутый в сравнение с другими латиноамериканцами и только с ними.

57

Стоял я в Лиме пару раз. Впечатления не лучшие. Будто попал в девяностые годы двадцатого века в Сочи. Однажды в выходные взял машину на прокат, чтобы прометнуться по городу и окрестностям. Автобусы в Перу, как и почти все остальное, грязные, обшарпанные, набитые битком, что в жару особенно неприятно. В планах была и поездка в Мачу-Пикчу на следующие выходные, если простоим в порту долго. Ума хватило арендовать машину всего на день. Это был убитый «хенде-соларис» с пробегом около ста тысяч и зеркалами на цепочках. Когда я спросил, зачем цепи, мне в ответ посоветовали ездить с закрытыми окнами и ни в коем случае не опускать стекла при остановках на светофоре, какой бы спектакль ни разыгрывали мальчишки возле машины.

На первом же перекрестке, где я остановился первым на красный свет светофора, под машину кинулся щуплый и смуглый до черноты, словно сын трубочиста, пацаненок лет восьми-девяти и довольно артистично изобразил, что его сбили. Я такое уже видел в Москве, только в исполнении старушки, которая, видимо, собирала деньги на свои похороны, которые при таком занятии должны были случиться вот-вот. Один из его корешей бросился помогать жертве, а еще пять или шесть принялись скакать, как обезьяны, вокруг машины, тарабанить кулаками в стекла и что-то орать. Тогда у меня испанский был не очень, понимал только отдельные ругательства. Детворе вторили взрослые с тротуара. Видимо, приняли меня за тупого и потому богатого гринго. Когда загорелся зеленый свет, «артисты», погрозив кулаками напоследок, убрались на тротуар, потому что автомобили позади меня начали сигналить. Кстати, перуанские водители жмут на клаксон при каждом удобном и не очень случае, чем напоминали египетских. Кучи мусора на улицах и во дворах и недостроенные дома с торчащей сверху арматурой тоже как будто перенеслись сюда из Александрии или Суэца. Пустыня — она и в Южной Америке пустыня, а похожий ландшафт порождает одинаковое поведение. С Донбассом эту часть Перу роднил пыльный воздух. В белой рубашке ходишь первые полчаса, а дальше — в серой. При этом ландшафт не назовешь похожим, потому что родной мне Донбасс — это степь, и терриконы явно уступают Андам по размеру.

Интересен только старый центр Лимы, построенный испанцами, и районы для богачей Сан-Исидро, Мирафлорес и, может, еще какой, я не весь город объехал. Остальные разной степени убогости. Есть даже свои фавелы. Видел дом на выступе скалы, издали похожий на скворечник, как по расположению, так и по форме и размеру. Дороги убитые и с высокими «лежачими полицейскими». Иногда перед ними есть дорожный знак, иногда нет, а иногда есть, но препятствия нет, Единственная более-менее приличная дорога — Панамериканское шоссе. По нему все едут, вдавив педаль газа в пол.

Живых дорожных полицейских на шоссе не видел, хотя, казалось бы, именно там и ловить за превышение скорости. Как позже понял, там просто не остановятся, даже если поставить поперек полосы полицейскую машину. В основном в этом подразделении служат женщины. Видел несколько раз, как остановленные водилы, выйдя из машины и отчаянно жестикулируя, орали на полицейских и потом спокойно уезжали, не заплатив.