Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира - Маринина Александра Борисовна - Страница 16

Входят король Иоанн в короне, Пембрук, Солсбери и другие лорды. Король садится на трон.

А с чего это Иоанн вдруг корону нацепил? А с того, что затеял повторную коронацию. Дело в том, что коронация подразумевает принесение баронами вассальной клятвы (или вассальной присяги), дескать, буду служить тебе, король, верой и правдой и выполнять все твои указания. Поскольку принц Артур действительно имел более веские основания претендовать на трон, после первой коронации многие бароны как-то заколебались в своей любви и преданности монарху. Надо бы королю усилить свои позиции, пусть еще раз присягнут. Артур-то уже не помеха, приказ умертвить принца отдан, стало быть, и исполнение не за горами. Вассалы сейчас принесут клятву, а спустя короткое время им объявят, что принц-претендент скоропостижно скончался, и никаких поводов для недовольства больше не будет. Что ж, план неплох. Только остается неясной одна деталь: вроде король в разговоре велел Хьюберту де Бургу убить принца, а потом речь идет о письменном приказе выжечь глаза. Про «убить» ни слова не говорится. Если же считать, что насчет «убить» договоренность остается устной и тайной, то для чего вообще нужен приказ ослепить? Претендент все равно остается жив и продолжает быть угрозой. В общем, не очень понятно.

Король Иоанн в исполнении актера Роберта Мантелла. Фотография начала XX века.

Итак, Иоанн входит в тронный зал и обращается к баронам:

– Я снова прохожу церемонию коронации. Надеюсь, вы все рады меня видеть.

Ну, может большинство и рады, но есть и сомневающиеся. Например, уже знакомые нам Пембрук и Солсбери. Впрочем, если с Уильямом Длинным Мечом (Солсбери) мы худо-бедно познакомились, когда он приходил к Констанции и рассказывал о том, что Иоанн и Филипп ее кинули, то с Уильямом Маршалом, графом Пембруком, мы практически не сталкивались. Он стоял на сцене в самом начале первого акта (молча), пока Иоанн разговаривал с французским послом Шатильоном, а потом Иоанн велел Пембруку проводить высокого гостя. Так что до настоящего момента Уильяму Маршалу, «самому блистательному рыцарю эпохи», не досталось пока что ни одной реплики.

Так вот, Пембрук и Солсбери открыто выражают королю свое недоумение и недовольство процедурой повторной коронации.

– Для проведения церемонии не было никаких оснований, кроме вашего собственного желания, – говорит Пембрук. – В стране спокойно, мятежей нет, никто не подвергает сомнению ваше королевское достоинство.

– Это все пустое излишество, – подхватывает Солсбери. – Только пыль в глаза пускать. Деньги на ветер.

– Мы, конечно, вашей воле не перечим, ваше величество, но все это напоминает старый анекдот, который уже сто раз рассказывали и который невыносимо скучно слушать, – продолжает Пембрук.

У Солсбери находится еще один весомый аргумент:

– Когда все идет привычным, давно установленным порядком, то народ спокоен. Но если вдруг ни с того ни с сего этот порядок изменить, возникает масса ненужных вопросов: «А что это вдруг? А что случилось? А с чего бы это? Может, грядут существенные перемены, а мы чего-то не знаем?»

Что ж, политология и социальная психология – науки древние, и не надо думать, что если их начали преподавать в вузах только в прошлом веке, то соответствующие отрасли знания лишь в прошлом веке и родились. В Средние века люди не глупее нас были. И ситуации с «повторной коронацией» – придумка не сегодняшнего дня.

Пембрук, в свою очередь, коротко и емко высказывается на тему «лучшее – враг хорошего»:

– Когда умелый ремесленник пытается создать шедевр, у него все равно ничего не получается, потому что превзойти самого себя невозможно, выше головы не прыгнешь, а тот талант, который есть, губится этой тщетной попыткой. Небольшую прореху не всякий увидит, а если наложить на нее заплату – она сразу всем бросится в глаза и привлечет внимание.

– Вот почему мы считали ненужным проводить повторную коронацию, – заканчивает объяснение граф Солсбери. – Но вы не последовали нашему совету, ваше величество. Что ж, так тому и быть, ваше слово – закон, наше дело – подчиняться.

Иоанн не снисходит до аргументированного ответа.

– Я уже ранее говорил вам, почему мне нужна эта коронация. Но есть и другие причины, намного более веские, я о них потом скажу. Скажите-ка, какие улучшения в жизни страны видятся вам первоочередными и необходимыми? Я готов вас выслушать и исполнить все, что вы посоветуете.

Слово берет Пембрук:

– Тогда я возьму на себя смелость высказать от имени присутствующих наше общее желание: нужно немедленно освободить принца Артура из тюрьмы. Это необходимо для нашей общей пользы. Люди ропщут, они не понимают, зачем держать в заключении принца, если ваша власть совершенно законна и не подлежит никакому сомнению? Если вы правите страной легитимно, то почему ребенок находится в тюрьме вместо того, чтобы учиться и предаваться радостям детства? Чтобы враги престола не могли воспользоваться волнением и страхами народа, мы очень просим вас дать принцу свободу. Нам не нужно ничего лично для нас, а свобода Артура послужит всеобщему благу и вашему благу, государь.

С точки зрения политики – все идеально верно, а вот с точки зрения аргументов – не так чтобы очень. Артур – ребенок? Ему в момент пленения 15 лет, он возглавлял войска. И всему, чему надо, его давно уже обучили, образование закончено, ибо начиналось года в три и велось очень интенсивно (так было принято в дворянских и тем более в королевских семьях). Какие могут быть «потребные детству развлечения» в таком возрасте? Детство давно позади, в 15 лет иные короли уже на троне восседали. Кстати вспомним, что до Жан-Жака Руссо даже понятия такого не было: детство как золотой период беззаботной и легкой жизни. Были некие дети, маленькие и несознательные, которых нужно было как можно быстрее всему обучить и сделать взрослыми и самостоятельными, чтобы помогали, а не требовали внимания и заботы.

Но короля Иоанна пассажи про сочувствие к маленькому ребенку нимало не смущают, и он благосклонно говорит:

– Вы правы, я так и сделаю. Поручаю вам воспитание принца.

Ага, полководца, герцога Бретонского и графа Ричмонда еще и воспитывать надо, оказывается.

Входит Хьюберт.

– Что скажешь, Хьюберт? – спрашивает его король.

Авторской ремарки больше никакой нет, но, судя по происходящему на сцене, Хьюберт подходит к королю и что-то потихоньку ему докладывает, а Пембрук и Солсбери, наблюдая эту картину, обмениваются мнениями.

– Это тот самый тип, которому поручили убить принца, – тихонько говорит Пембрук. – Он получил письменный приказ и показывал его одному моему другу, а друг мне пересказал. Вид у него мрачный, угрюмый, небось уже выполнил заказ и пришел отчитаться.

И снова «письменный приказ об убийстве». Да что ж такое-то! Всего лишь в предыдущей сцене этот самый приказ был о том, чтобы выжечь глаза.

– А король то бледнеет, то краснеет. Похоже, у него в душе как будто зреет нарыв, – замечает Солсбери, поглядывая на Иоанна.

– Как созреет – так брызнет гноем во все стороны, а в результате пацан погибнет, – качает головой Пембрук.

Иоанн выслушал сообщение Хьюберта и громко объявляет:

– К сожалению, я не смогу выполнить свое обещание и удовлетворить вашу просьбу по независящим от меня обстоятельствам. Дело в том, что принц Артур внезапно скончался.

– Видимо, болел чем-то неизлечимым, – скептически комментирует Солсбери.

А Пембрук даже и не думает скрывать, что не поверил в официальную версию:

– Ага, он еще сам не чувствовал, что заболел, а мы уже все слышали, что смерть его близка и он умирает. Ничего, виновные рано или поздно за все ответят, – с дерзким вызовом бросает он.