Держи меня, соломинка! - Абалова Татьяна - Страница 8

Жаль, что я поняла, насколько была от него зависима, только здесь, в деревне, когда писала то самое письмо на четыре страницы. Полезно однажды изложить свои мысли на бумаге, чтобы разглядеть себя. Я в какой-то мере была благодарна гадалке, заставившей поковыряться в болезненно ноющей душе. Мне определенно сделалось легче.

Кинув бабушке, смотрящей с дедом телевизор, что я уже вернулась, отправилась на кухню. Вытащив из-под самовара поддон, бросила на него свое послание, достала коробок спичек и только когда поднесла к бумаге горящую головку, поняла, что притащила из дубовой рощи совсем не свое письмо. Я писала на тетрадном листе в клеточку, а сейчас видела гладкую поверхность. Белоснежную и девственно чистую. Никаких затертых уголков и грязных сгибов, что говорило бы о том, что свернутая в несколько раз бумага давно лежала в дупле.

Я забыла о спичке, пока та не обожгла мне пальцы. Шипела, дергая рукой, и пялилась на чужой лист, не понимая, как могла ошибиться. Ладно, там, у дуба, было темно, но я ни разу не взглянула на то, что несу, пока шла по хорошо освещенной улице.

Я села, чтобы не стоять столбом, и только после этого развернула бумагу. Мелькнула мысль, что не меня одну гадалка послала пожаловаться на судьбу к лесному духу. Тогда письмо нужно вернуть, ведь читать чужие излияния неприлично, но первая же строка заставила меня трудно сглотнуть. Размашистым почерком на листе было написано: «Здравствуйте, дорогая Маша!». Руки моментально сделались влажными, как только я осознала, что мое письмо, которое я подписала как «просто Мария», читал посторонний.

Потихоньку, шаг за шагом, я отдалялась от Андрея и его контроля, и мне не хотелось, чтобы о непродуманных отношениях «Марии» с боссом кто-то знал. Я скрывала подробности даже от близких. Наверняка, если по деревне пойдут сплетни, люди осудят бедную Машу за желание сделать карьеру через постель, не понимая, что для прототипа на первом месте всегда были чувства. Я не видела недостатков Андрея, считала его чуть ли не богом.

Сейчас было удивительно осознавать, насколько сильно Андрей Викторович завладел моим умом, и насколько я оказалась податлива. Я потеряла себя. Постоянно оглядывалась на своего возлюбленного и не могла без его одобрения выбрать книгу или наряд в ресторан.

Странно, что я начала приходить в себя только тогда, когда между нами легли километры. Неужели, мои родители просто ждали часа, когда меня можно будет безболезненно от него оторвать? Вмешайся они раньше, и я воспротивилась бы, злилась и цеплялась за него.

Я заставила себя опустить глаза на исписанную ровным почерком страницу.

«Здравствуйте, дорогая Маша!

Я прочел ваше письмо, хотя не имел на то права, и отважился ответить, ведь вы так проникновенно просили совета. Правильно говорят, время лечит, а расстояние проверяет отношения. Все, что происходило с вами, мне видится абьюзом, насилием над личностью. Вы не написали, но я уверен, что со стороны вашего возлюбленного были некрасивые проявления ревности».

Я перестала дышать. Кем бы ни был мой собеседник, он догадался – я переживала ужасные сцены ревности. После одной из них я две недели ходила в одежде с длинными рукавами, чтобы родители не видели синяки, оставленные пальцами Андрея чуть выше локтя. Он вытащил меня из машины рывком и «наказал» тем, что уехал в Альпы кататься на лыжах без меня, хотя билеты были куплены заранее. Я всего лишь рассказала, что познакомилась на выставке с директором конкурирующей компании и выпила в его компании чашечку кофе. Все мои уверения, что я хотела узнать о конкурентах побольше, напросившись к ним на производство, в расчет не принимались.

– Дура, он затащил бы тебя в постель. Я Холмогорова знаю, он только для этого знакомится с хорошенькими женщинами. А ты моя. И только моя.

Почему, ну почему после слов «Ведь мне самому не составило труда затащить тебя в постель», я не отвесила ему пощечину и не ушла? Влюбленная дурочка.

Я вздохнула и вернулась к чтению.

«На вашем месте я использовал бы свой отпуск для общения с людьми. Хорошо было бы, чтобы вы оказались в коллективе, объединенном одной захватывающей идеей. Чем больше будет людей вокруг вас, тем лучше. Вам нужно лечиться от одиночества, ведь, согласитесь, с Андреем вы стали одиноки. Он отгородил вас от друзей и знакомых. Не удивлюсь, если узнаю, что в итоге ваш босс посадил вас в отдельный кабинет, чтобы к вам можно было зайти в любой момент, когда ему того захочется».

– Черт! – выругалась я и закрыла глаза. Все так.

Как только мы стали любовниками, меня повысили до должности начальника отдела внешних связей и перевели на другой этаж. Я представляла нашу компанию на мировом рынке, благо закончила спецшколу с глубоким изучением романо–германских языков. Деловая переписка, реклама, загранкомандировки и личный контроль босса. Рядом с моим кабинетом находились архив и техническая библиотека, куда заглядывали заводские инженеры и офисные технари. В столовую я спускалась по центральной лестнице, и никто не знал, что в мой кабинет ведет еще одна, служебная, по которой и поднимался Андрей. Ему нравилась острота ощущений, когда за стеной в архиве слышались голоса, а он целовал меня и расстегивал пуговицы на блузке. Он выкладывал все три свои телефона рядом и отвечал на звонки, даже когда мы занимались любовью.

– Как я могла? – я закрыла ладонями лицо. – Он же пользовался мною! А я ждала и радовалась, если у него выпадала минутка заглянуть ко мне.

Я смахнула слезы стыда и продолжила чтение.

«Уверен, скоро вас настигнет прозрение. А следом придет ощущение свободы, и вряд ли вы захотите вернуться к прежнему образу жизни. Во всяком случае, я в это верю.

P.S. Не хочу прощаться с вами. Вы взволновали меня своей историей. Я хотел бы видеть, как вы меняетесь, выздоравливаете. Сделайте переписку со мной своим лекарством. Обещаю, что ни словом, ни намеком, ни жестом не упрекну вас.

Всегда ваш, Дубровский».

Концовка меня поразила. Понятное дело, что Дубровским он назвался только потому, что я подписалась Марией. А это означало одно: он не поверил, что это мое настоящее имя. Кто-то, кто строил скамейку вокруг дуба, нечаянно обнаружил мою записку и не смог не откликнуться на крик о помощи.

Я должна была написать ему, что нехорошо читать чужие письма, что всю историю я выдумала, шутя обращаясь к лесному духу, но… не хотелось. Может быть, мне на самом деле сделается легче, если я выговорюсь незнакомцу? В поезде я большей частью ехала лицом к стене, но волей-неволей слышала разговоры своих попутчиков. Они легко рассказывали о себе, порой даже такое, о чем не поделишься с близкими. Люди были уверены, что никогда не встретятся вновь, и могли присочинить. В дороге мы становимся более раскованными и откровенными.

Дубровский не знает, кто я, я не знаю, кто прячется за чужим именем, так почему бы не продолжить игру? В деревне почти две тысячи жителей, не считая дачников и гостей. Мало ли, какая Мария крутится у клуба, где намечается спектакль? Гадалку вон тоже зовут Марусей.

Я вернула самовар на место, передумав жечь записку. Выпив стакан парного молока, пошла к себе и села за ответное письмо.

«Дубровский, здравствуйте!

Спасибо за участие, но с первым советом вы опоздали – я уже нахожусь в кругу людей, которые заставили забыть о… о прошлом. Вы, наверное, уже слышали, что в клубе ко Дню деревни готовится спектакль про Красную Шапочку? Мне не придется участвовать в постановке, так как мой отпуск закончится раньше, но я обязательно найду себе занятие по душе.

И да! Спасибо вам за скамеечку у дуба. Она чудесная, как и природа вокруг. Не ругайтесь, я воспользовалась ею, как подставкой. Чтобы добраться до дупла, мне пришлось бы лезть на дерево белкой.

Р.S. Пожалуйста, напишите о себе. Я уверена, что вам тоже не помешает душевная терапия.

Маша».

Я написала, что не буду участвовать в спектакле, по двум причинам. Первая – я на самом деле скоро уеду домой. Вторая – не хотела открывать своего инкогнито. Мы незнакомцы, пусть так и останется. Если я скажу, что получила роль, то вычислить меня будет совсем несложно. Еще очень хотелось узнать, сколько Дубровскому лет и как он выглядит. Ведь могло случиться, что я переписываюсь с пожилым дачником (а тон письма и умение разбираться в ситуации как раз об этом говорили), но своими расспросами я побоялась вызвать ответный интерес. Вступив в подобную игру, мы рано или поздно вычислили бы друг друга по приметам в сообщениях, а я предпочла бы, чтобы меня не ассоциировали с мямлей Машей, оказавшейся в руках абьюзера. Поэтому не стоило начинать.