Спаситель (СИ) - Прохоров Иван - Страница 7

Его сестра искусно владела всеми способами словесно выводить из себя, но один из ее любимых приемов – говорить пугающими загадками.

Завадский сердился, что приходится как в юности опять играть в эти поддавки, но увы, сейчас он был нуждающимся.

– Знал что?

– Как что? – зазвенел ее голосок, словно она была девочкой, а не тридцатипятилетней женщиной. – Антикоррупционная проверка у нас в регионе. Да, секретно, конечно, но Мишка знает.

Мишка – это муж, и он работает в полиции, не без труда вспомнил Завадский. Только вроде каким-то сержантом был. Может, карьеру сделал.

– Ты бы хоть спросил.

– Ты сейчас серьезно? Ты что думаешь, я во всем этом участвую?

– Не участвуешь?

– Да меня подставили! Обещали помочь с Викторией.

– Мы работаем на восьми работах…

– Аня, послушай, в отличие от него ты моя сестра как минимум наполовину.

В трубке воцарилось молчание, но недолгое. Завадский понял, что она все знает.

– Не знаю, у нас нет лишних денег. У нас младший заканчивает школу, а старшему нужно, чтобы откосить… ну понимаешь, нет лишних.

Сестра принялась читать ему нотации, Завадский в конце концов не выдержал и понял, что совсем не обязан и дальше все это выслушивать. Зайцы опять сумели его загипнотизировать.

– Ты знаешь, что он хотел меня убить? – спросил Завадский, прерывая ее словесный поток.

Ее молчание он принял за обескураженность. Ту, что мечтал увидеть в отце. Вдвойне обидно было ему что Никита и Анна всегда вставали на его сторону. Ведь в отличие от него, их связывала мать. Хоть иногда должна была проявляться эта братско-сестринская солидарность. Но нет, он словно опять окунулся в эту холодную липкую ложь.

Но это была не просто ложь, и не просто предательство. Это был настоящий удар.

– Но ты ведь выжил, – сказала она и Завадский понял, что она знала.

Он судорожно отключил телефон и лицо его перекосило. Все-таки, он оказался прав.

В день суда Завадский проснулся рано. Он чувствовал себя роботом. В голове звенела пустота. Он побрился, надел заранее приготовленный отглаженный костюм, рубашку без галстука – этот вид одежды всегда ему шел и терпеливо сидел на кровати, глядя в стену, рядом с негромко работающим телевизором. Таня не выйдет его проводить, хотя он знал, что она не спит. В дверях появилась Виктория на своем кресле. Она научилась бесшумно передвигаться на нем.

– Пап, я люблю тебя, – сказала она.

Завадский встал, чтобы обнять дочь, но мелькнувшее на телеэкране выхватило что-то из недр памяти.

Он посмотрел на экран и увидел крупный титр: «ХОЛОДОМ ДЕВЯНОСТЫХ ПОВЕЯЛО НА УРАЛЕ».

Завадский взял с кровати пульт, прибавил громкости. На экране показывали московский аэропорт Внуково, людей в полицейской форме.

Голос ведущей вещал с истеричным пафосом:

– Сегодня в Россию из Испании экстрадирован главарь самой кровавой на Урале банды девяностых Александр Богомолов…

Завадский почувствовал, что холодом веет не только на Урале, но и у него в груди.

– Лидер Северской ОПГ, отбывавший в Испании срок за незаконное хранение оружия и наркотиков, в России обвиняется в десятках убийств, в том числе сотрудников милиции и прокуратуры, а также разбоях, вымогательствах, и целого ряда других тяжких преступлений. В аэропорту Внуково приняты повышенные меры безопасности.

На экране показался высокий мужчина в наручниках, сопровождаемый шестью омоновцами в балаклавах. Уже в возрасте, но еще крепкий, сбитый и опасный. Камера медленно приближалась к нему. Он смотрел в пол, но неожиданно поднял лицо, и каким-то звериным движением ударил своей длинной ногой по этой камере. Это было так неожиданно и страшно, что помимо возгласов, в дернувшемся кадре и завертевшейся картинке Завадский успел увидеть испуганные лица вокруг и какие-то суетливые движения омоновцев. Следующий кадр показал произошедшее, снятое на другую камеру. Крупный мужчина создавал вокруг себя суету. Вторая камера предусмотрительно снимала его поодаль несмотря на то, что его теперь держали сразу восемь рук. Завадский, не мигая, словно загипнотизированный смотрел на экран, жадно вглядывался в эти линии, ракурсы, движения. Это было поразительно. В последний момент перед тем, как сменился кадр, главарь Северской ОПГ посмотрел прямо на него, и Завадский узнал эти глаза. Такие же небесно-синие глаза он каждый день видел в зеркале.

Монотонный голос судьи убаюкивал. Минул третий час заседания. Поначалу Завадский всего пугался – большого количества людей, вошедшую через отдельный вход женщину в черном балахоне с белыми подшивками, конвоира, похожего на двухметровый знак вопроса, и конечно клетки у стены. До нее было рукой подать и ему все хотелось потрогать руками прутья. Когда его усадили за обычный похожий на парту стол по соседству со «скользким» адвокатом, Завадский немного расслабился. Он пытался вникать в происходящее, но адвокат шепнул ему, что все закончится быстро, ему надо только признать вину и вести себя хорошо, ему назначат штраф около ста тысяч и после обеда они пойдут по домам. Усталость – следствие бессонных ночей и нервного перенапряжения давала о себе знать. В какой-то момент Завадский перестал различать говорящих – так одинаково монотонны были речи и такая откровенная скука к происходящему в лицах обвинителя и судьи, что не было сомнения – для них это рутина похуже лекции по охране труда. Под этот бубнящий гул Завадский стал клевать носом, как студент после бессонной ночи, понимая, однако, что это совсем неприлично он периодически заставлял себя вслушиваться, но нить смыслов неизменно терялась на каком-нибудь четвертом или пятом деепричастном обороте бесконечной юридической канцелярщины. Он понял только, что во всем виноват Лопатин и по какой-то причине его дело выделено в отдельное производство.

– … так, судом установлено, что Завадский Филипп Андреевич, являясь…. незаконные действия в пользу взяткодателя, а также за обещанное… с целью получения незаконной материальной выгоды и покровительство…

Завадский понял, что спит, только когда увидел, что на трибуне с гербом сидит, свесив ноги какой-то сильно сутулый носатый старик, в черном плаще, похожий на ворону, и укоризненно смотрит на Завадского.

– Э, брат, да ты совсем никчемный…

Завадский хотел было сказать, что это возмутительно, но проснулся и увидел, что женщина в мантии покидает зал суда через свою отдельную дверь, напоминавшую вход в какую-то каморку.

– Перерыв, – выдохнул кто-то.

Завадский посмотрел на адвоката, тот что-то быстро писал в кожаном блокноте, одновременно заглядывая в папку, на которой было начертано «Батыршин/Корнеев».

– Вы и другими делами успеваете заниматься? – спросил Завадский в надежде задеть адвоката.

Тот даже не поморщился, но серебристо-матовый «Монблан» в его руке зашуршал быстрее.

– Долго еще? – Завадский флегматично поглядел на удаляющихся из зала секретаря и обвинителя. Только «знак вопроса» продолжал переминаться у стены.

– После перерыва приговор объявят и все, по домам. – Сказал адвокат, захлопнув папку.

Завадский ощутил давление на мочевой пузырь.

– А в туалет успею сбегать?

Адвокат молча посмотрел на него поверх очков, забавно съехавших на кончик носа.

– Или лучше не стоит? А то опоздаю, как в школе, обидятся еще…

– Успеете, – произнес адвокат после небольшой паузы, – но не задерживайтесь, а то еще неуважения к суду нам не хватало…

Завадский вышел из зала, поражаясь обилию людей в коридоре. Большая часть из них размещалась в противоположном крыле. Они сидели на скамьях и стояли плотно у стен, как в какой-нибудь советской поликлинике, некоторые в руках держали профессиональные фотоаппараты. В воздухе стоял спертый запах пота и тихий напряженный гомон, как у дверей аудитории, где принимают экзамен. Впрочем, тут поводов поволноваться было больше.

Туалет на втором этаже оказался ожидаемо переполнен. Завадский постоял немного в очереди, узнав из разговоров, что причина всего этого столпотворения – громкий судебный процесс над бандой черных риэлторов, проходящий в главном зале и решил поискать удачи на других этажах. На первом ему повезло – в туалете оказался всего лишь один крепкий черноволосый мужчина перед умывальником.