Мародёр (СИ) - Швец Дмитрий - Страница 3

— Это что еще такое? — надсмотрщик уставился на меня круглыми от удивления глазами. — Какого черта ты притащил сюда покойника.

— Он жив, — простонал я.

— Он мертв, — покачал головой надсмотрщик. — Если не сейчас, то через час, — свернутый хлыст ударил по раскрытой ладони. — Иди в шахту, раб! Иди, и я забуду, что ты нарушил правила.

Но я не двинулся.

— Ему нужна помощь. Если он отдохнет сегодня, то завтра сможет работать. Дай ему воды и позволь провести день в тени.

— Что?

Хлыст описал в воздухе круг, громко щелкнул, и пошел на новый виток. Спина сжалась, ожидая удара, плечи приподнялись, инстинктивно прикрывая шею, но я не шевельнулся. Хлыст щелкнул у самого уха и упал на землю. В шею вцепилась грязная рука надсмотрщика.

— Ты смеешь противиться мне раб, — прошипел он мне в лицо, обдав ароматом гнилых зубов. — Ты знаешь, что бывает с непокорными рабами? Хочешь к ним? — он кивнул в сторону шестерых распятых на крестах людей.

Еще вчера я делил с ними ужин, а ночью они попытались сбежать. Глупцы. Теперь из них остались в живых лишь двое и те скоро умрут, взрезанные животы, вывалившиеся внутренности и муравьи не дадут им протянуть до вечера.

— Он умрет, — прохрипел я, кивнув на стонущего у моих ног, свернувшегося калачиком, прижимающего тощие грязные руки к животу, мужика лет пятидесяти. — Умрет, если пойдет вниз.

— И что? Вы все здесь покойники. Одним больше одним меньше, — пальцы на шее сжались сильнее. — Или двоих, — ни лице надсмотрщика появилась злобная улыбка, но я ее почти не видел, в глазах становилось темно, воздуха не хватало, а он давил все сильнее. — Выбирай!

— Что здесь происходит? — тихий, сладкий голос заставил надсмотрщика выпустить мою шею, и я рухнул к его ногам, кашляя и пытаясь вдохнуть.

— Этот раб просит, чтобы его дружок не ходил вниз. Говорит, что тот там помрет.

— Он прав, — обладатель сладкого голоса присел на корточки у скрючившегося на земле старика. — Он умрет.

— Мы собственность Его Величества, — сквозь кашель прохрипел я. — Вы убьете собственности императора, если отправите его в шахту.

— И он снова прав, — усмехнулся сладкоголосый и встал.

Чистенький, с зачесанными назад, покрытыми маслом темными волосами, в разноцветном халате, призванном скрыть зарождающееся пузо, он внимательно посмотрел на меня и я его узнал. Халкан Мирир, собственной персоной. Распорядитель шахт, отвечающий за добычу, лично отправляющий императору его долю, старший над всеми надсмотрщиками. Никогда не видел, чтобы он спускался сюда. Обычно он ограничивается камнем над шахтой.

— Почему ты не хочешь, чтобы он умер? — спросил он, глядя мне в глаза. — Освободится место у костра, появится еще одно одеяло. Ты сможешь забрать его вещи. Его смерть выгодна тебе. Так почему?

— Он человек, — прошептал я, встретившись с халканом взглядом.

— Он раб, — плечи его дернулись. — Рабы умирают, такое случается.

— Он раб, — согласился я. — Как и я. Но прежде всего он человек.

— Я думал, ты добавишь, что и ты тоже.

— Я тоже, но сейчас я прошу не за свою жизнь. Вверенный тебе императором раб, смиренно просит сохранить жизнь другому рабу, освободить его от работ на сегодня и позволить отдохнуть. Он еще не мертв. Он может быть полезен.

— Я не зря спустился сюда сегодня, — засмеялся халкан. — Ты меня заинтересовал. Что ж, я принимаю твою просьбу. Я сохраню ему жизнь и дам отдохнуть сегодня.

— Благодарю тебя, благородный халкан.

— Не спеши меня благодарить. Если завтра он не сможет работать, я прикажу его убить, дармоедов император кормить не любит и не будет.

— Благодарю тебя, — я, стоя на коленях, поклонился.

— И снова не спеши, — губы халкана растянулись в улыбке. — Ты же понимаешь, что кормим мы вас, отбросов, не просто так, каждый должен выполнять норму и если он останется здесь, ты должен сделать две. За себя и за него. И не меньше. Норма должны быть выполнена.

Я закрыл глаза. Двойная норма. Двадцать полных кулей пыли. Двадцать кулей из почти выработанной шахты. Последний раз норму удалось сделать больше десяти дней назад. И это удалось не мне. Парню повезло, он случайно нашел жилу. Мне так не повезет.

Я взглянул на улыбающееся, довольное собственной шутке, лоснящееся от жира лицо халкана и снова закрыл глаза.

— Не соглашайся, сынок, — в стопу мне спились костлявые пальцы старика. — Не соглашайся, ты столько не сделаешь. Пусть уж лучше умру. Не губи себя.

— Я согласен, — кивнул я.

— Вот и отлично, — улыбка на лице халкана стала шире. — Я прикажу выдать тебе новое кайло и запас камней огня. Но я запрещаю тебе выходить из шахты, пока у тебя не будет двадцать кулей. Полных кулей! Если ты выполнишь норму, я позволю старику жить, а вы оба сможете провести ночь у костра. У большого костра. Но если ты меня обманешь, если ты меня подведешь, и не выполнишь норму, тогда вы умрете оба. Ты меня понял, раб?

— Я понял.

Я опустил глаза в землю. Выдаст он новое кайло, как же, дождешься. Даст старое и сломанное и камней штуки три в лучшем случае. А их мне и до полудня не хватит.

— Посиди, отдохни, наберись сил, они тебе сегодня понадобятся, — халкан повернулся к надсмотрщику. — Выдай ему лучшее кайло, камни я сейчас принесу сам. И смотри, чтобы кайло было действительно лучшим! Не обмани меня! Или вернешься в шахту. Ты же помнишь, как там внизу.

Надсмотрщик помнил. Он поднял дрожащую руку к шее и прикоснулся к рабскому ошейнику. Когда-то он был одним из нас, и вместе с нами спускался вниз, но проявив жестокость, заслужил право издеваться над вчерашними собратьями по рабскому ошейнику. Ничего. Ничего, оно к нему еще вернется. Все возвращается, я знаю это. Но не знаю откуда.

Я сел у камня и привалился к нему, ощущая голой спиной его прохладную шершавую поверхность. Закрыв глаза, попытался заснуть, но спасенный мною старик не позволил. Он подполз ко мне и, ткнувшись лицом в грязные задубевшие, огрубевшие стопы, запричитал, благодаря за спасение его никчемной жизни. Я не слушал его, хотя спать его бормотание и стекающие по пальцам горячие слезы не позволяли.

— Прибереги воду, старик, — прошептал я. — Она нужна твоему телу. Уйди в тень, сядь там, а лучше поспи, пока не принесут кормежку. Затем съешь все. Только быстро не глотай, станет дурно. Жуй тщательно.

— Я прослежу, чтобы никто не отобрал у него еду, — на песок упал полный мешок камней огня. — Ты, — палец халкана ткнулся в грудь держащего на плечо кайло надсмотрщика. — Ты проследишь. Если узнаю, что старик не съел пайку сам, а я узнаю, ты знаешь, что узнаю, ты пойдешь в шахту. Ты понял?

— Да, халкан, — надсмотрщик низко поклонился, аккуратно опустив новое блестящее кайло к моим ногам. — Я прослежу.

— Ну, — халкан повернулся ко мне, — ты готов. Солнце еще не в зените, до ночи у тебя есть время. Много времени.

Я встал, подхватил кайло, закинул на плечо сумку с камнями и зашагал в сторону штольни. У самого входа меня догнал грязный мальчишка, и молча сунув в руки мех с водой, сложил пальцы в знаке благословления. Как жаль, малец, что ты не священник. Улыбнувшись ему и кивнув, я шагнул в темноту шахты.

Размах. Удар. Отступить назад, позволить сломанной породе упасть на землю, поставить кайло, упасть на колени, откинуть мусор из камней, бережно собрать кусочки Соли. Еще бережней ссыпать их в куль. Подняться. Взять кайло. Размах. Удар.

Спина покрылась потом, руки ныли, тяжелые, словно каменные мышцы не желали шевелиться. Плечи, скрипя суставами, едва справлялись с тем, чтобы поднять кайло. Я больше не вкладывал в удар силу, я ронял инструмент, выбивая из камня крохотные кусочки. Все. Я выдохся. Мне нужен отдых.

Я поставил кайло на землю, сел рядом с ним, поднял мех, встряхнул. Вода еще есть, ее мало, но она пока есть. Зубами вытянув пробку, я влил в рот пару капель воды. Спасибо халкану, расщедрился на свежую воду, а не ту тухлятину, что обычно выдают нам. Заткнув мех, я покатал воду во рту, смывая с языка и зубов пыль, и проглотил. Закрыв глаза, насладился прохладой прокатившейся по горлу и упавшей в желудок. Хочется есть, но у меня нет даже сухаря. Зря не попросил у халкана, он сегодня добрый, мог бы и дать.