Костяной - Провоторов Алексей - Страница 42
- Предыдущая
- 42/84
- Следующая
Но Агап, перебравшись через реку Закоту, что будто бы опоясывала мировой диск, так никогда больше и не вернулся; можно было бы поверить, что он ушел за поля карты, но конь его возвратился к реке, и свидетели видели рану и кровь у коня на боку и репейник в гриве. Конь не смог переплыть реку обратно и исчез в заповедных лугах за нею. С тех пор никто из живущих, кроме божников, за Закотой не бывал.
Может, боги и вернутся, хотя, кажется, уже вряд ли – видно, есть у них еще миры, кроме этого, – но в то, что мир не диск, я верил безоговорочно. Я сам видел книгу, где доказывалось, что мир – это шар; я знал, что Агап видел ее и оставил запись «Просмотрено Агапом из Скун» на последнем листе; и Устина видела книгу тоже. Та, судя по всему, была древней, когда автограф легендарного героя еще не высох.
Об этом думал я, пока наползали тучи и багровело за ними высокое осеннее небо, в лесу, оранжевом и желтом.
Я вынырнул из своих мыслей и остановился, ибо почуял зверя. Не дыхание, не шелест, не лай загоняющий, а взор. И не в затылок или спину, как, бывает, бросают взгляд, желая зла, а в лицо, в глаза.
Я остановился, замер, истинно как статуя, и вгляделся в синие тени, из которых уже выглядывала скорая холодная ночь. Ничего, только полосатая птица перелетела с ветки на ветку, да лист упал с клена.
«…И зверь заговорит…»
Замирать, видно, у меня и правда получалось хорошо. Были тому причины, было и подтверждение: бурундук перебежал дорогу едва ли не в локте от меня, видно, приняв за каменное изваяние. Синица села на плечо. Я выждал еще немного – не из осторожности, а потому что хотел посмотреть на бурундука и синицу, – и шагнул вперед. И тут из теней и кружения листьев, рыжий и седой, как сам лес, вышел зверь. Большой, зараза, в холке мне по пояс. По шерсти его пробегали искры. Он сморщил нос и оскалил желтоватые зубы и темные десны.
– Не заграждай путь, – сказал я и убоялся, что он ответит мне.
– Я не пропущу тебя, – произнес он хриплым высоким голосом, и я увидел, что пасть его черна.
Ну вот, значит, я и дошел до черты, и древние механизмы провернулись на своих осях. Второе совпадение с Божьей книгой за один вечер.
– Почему? – спросил я его.
– Ты идешь на край мира.
– У мира нет края.
– Боги велели людям никогда не заглядывать за него.
– А тебе велели стеречь? Ты не думал наплевать на приказы богов, которых уже полтысячи лет никто не видел?
– Я не предам создателей и не накличу тварей, что живут за краем мира. И тебе не дам.
– Боишься за свой лес? – рассмеялся я.
– Боюсь за весь мир.
– Извини, глупо звучит, учитывая твой вид.
– А ты свой таишь.
– Есть причины.
– Уваливай.
– Как грубо.
– Я могу и порвать.
– Я могу и зарубить.
– Был тут один такой.
– Не такой. Да и его, Агапа, ты как-то пропустил?
Зверь нахмурился, пошуршал лапой в листьях.
– То не я, то был отец моего отца.
– Назвать его дедом, что, вера не позволяет?
– Я верю в то, что боги вернутся.
– Я и не отрицаю. Просто хочу посмотреть, что там за клеткой, которую они для нас отвели.
– Там твари, рыцарь. Но ты не увидишь и их – Гварда остановит тебя, как остановил Агапа.
Я шагнул к нему, и зверь подвинул лапу вперед. Изящную, я бы сказал. Он весь был словно нарисован хорошим графиком, почти утонченный, с золотыми глазами и темной шерстяной маской на рыжей, не то волчьей, не то лисьей морде. Лапы его были подобны волчьим, когти кривы, а хвостов виднелось, конечно, семь.
– Уходи, – сказал я.
– Возвращайся, – сказал он одновременно со мной.
– Нет, – ответили мы хором, и я рванул из ножен меч, а он взвился с места, будто пружина.
Как мог быстро, отскочил я в сторону, и зверь толкнул меня лапой и плечом так, что я полетел в листву.
Клинок свистнул, рассекая холодный воздух, и зверь прянул вперед, ниже меча, чтобы ударить меня лапами в грудь. Я отступил в сторону и развернулся, не опуская клинка.
Зверя занесло в листве, но он повернулся на удивление быстро, распахнул пасть и снова припал к земле перед прыжком. Я подал руку от плеча вперед, и клинок вошел ему в пасть.
Мне оставалось лишь дожать удар.
Вместо этого я медленно, медленно потянул клинок на себя, по языку зверя. Металл скрежетнул о зубы.
За спиной зверя, выкатившись из леса, стояли два маленьких волчонка. Пушистых, неуклюжих.
– Твои? – спросил я.
Тот кивнул, осторожно.
Теперь я понял, что это самка. Боги, почему иногда я так туп?!
– Я оставлю вас в покое, если ты дашь мне пройти.
Еще одно согласное движение головой.
Я достал меч. Он был чист, ни капли крови.
Охапкой осенних листьев я вытер его.
– Но ты будешь плакать кровавыми слезами, когда увидишь край мира, – сказала волчица, или кто она там. – Я бы не дала тебе пройти, несмотря ни на что. Но есть шанс, что тебя остановят другие. Пока он есть, я не буду рисковать детьми.
– Я бы не тронул твоих детей в любом случае, – признался я. – А теперь я ухожу. Живи и дай жить другим.
– Ладно, я-то что. Так, просто предостережение. Гварда разберется.
– Спасибо, конечно, теперь я уведомлен. И пойду по своим делам.
– Ты не вернешься, – предупредила волчица.
– Я уже слышал это. Когда-нибудь я вернусь, отведу тебя к краю карты и покажу земли, что лежат за ним.
С этими словами я пошагал дальше. Мне казалось, что она вцепится мне в шею, но она осталась стоять там, где стояла. Когда я не выдержал и обернулся, ее уже не было, только низкая ветка качнулась. Как ладонь, отгоняя: иди, мол.
Невидимое за ветвями и тучами солнце скатилось за горизонт и погасло, наступила ночь, а ночью пошел снег, и тонкий лед снова звенел у меня под ногами. К утру лес стал черным и белым, только иногда алый лист проглядывал из-под покрова. Я прошагал целый день и целую ночь, ожидая стука медных копыт, но его не случилось. Никаких препятствий. И никакой зелени.
Снова наступило утро, и я подумал, что скоро уже станет видна Закота.
Я вышел к ней спустя час. Не стал доставать карту, не стал ничего сверять. Это была та самая река, которая опоясывала мир. Если верить карте, конечно. Как могла река течь, если ей некуда было течь, если она не имела начала и конца? В Божьей книге, написанной нашими предками под диктовку самих божественных исполинов, было записано, что вращение диска придавало ей движение. Море на карте мира размещалось в центре диска.
В другой же древней книге, на неизвестном языке, но с прекрасными иллюстрациями, мир был шаром. Ни я, ни Устина не нашли на тех картах нашей страны, но, честно, я не так уж хорошо представлял себе, как ее там искать. Я и не был во многих ее местах; сюда же, на Запад, я отправился лишь потому, что именно на Гварду Западного пути некогда нашел управу Агап. А значит, ключ этого Гварды точно описывался в старых фолиантах божников, которые Устина осталась читать после моего поспешного отбытия.
И этим ключом был цвет. Теперь уже я знал и это, и какой именно цвет. Жаль, его здесь не было.
…На реке лежал лед. Наступала зима, подкрадывалась от края мира, края, которого не может быть; и маленькую лодочку, вмерзшую в ил у самого берега, припорошил снег. На скамье пестрели свежие следы белки: маленькие ладошки и ступни. Отчего-то они подняли мне настроение.
Я осмотрелся в прозрачном стылом воздухе и начал спускаться к берегу, придерживаясь за плети багровой, как вчерашний закат, прибрежной ежевики. Все ягоды на ней уже засохли, и все листья стали из зеленых багровыми.
Конечно же, я не собирался возвращаться: ведь Олефир, скорее всего, близко, да и как знать, не пришлось ли уже бежать Устине, оставив свое убежище. Божники не теряли времени; раз меня поджидала Теореза, приманивая зеленью, значит, они уже знали, что мне известен ключ. Они знали это не от Устины – тогда птицы от подруги я уже не дождался бы, – а просто потому, что ведали, что же написано в книгах, которые мы украли.
- Предыдущая
- 42/84
- Следующая