Трагическая связь (ЛП) - Бри Джей - Страница 11

Я замолкаю, потому что каждое слово словно лезвие бритвы, режущее меня и заставляющее истекать кровью. Нокс не настаивает на большем, он просто смотрит на меня еще секунду, затем убирает свои руки от моего лица, разрывая эту маленькую связь между нами, и переворачивается на спину рядом со мной. — Я унесу это с собой в могилу, Олеандр.

Это клятва, которой я могу доверять, и я не чувствую необходимости отвечать ему тем же, потому что, конечно, я бы никогда и словом не обмолвилась о его прошлом. Мысль о том, чтобы вот так предать его доверие, доверие, которое он был вынужден оказать мне благодаря своей смерти и нашей душевной связи, вызывает у меня тошноту.

Я также знаю, что это заставило бы мои узы не испытывать ничего, кроме жажды крови и насилия, всех их самых опасных чувств.

Мы погружаемся в напряженное молчание, в котором оба явно застряли в своих собственных головах, разбираясь со всей информацией и травмами, в которые были вынуждены вникать и извлекать из самых глубоких, темных тайников внутри себя. Чем дольше длится молчание, тем больше мне становится не по себе. Нокс не двигается, и его лицо ничего не выдает, но чувство вины за то, что я сделала со своими родителями, терзает меня. Мне хочется вылезти из собственной кожи.

Когда я больше не могу этого выносить, я выпаливаю: — Мне уйти?

Нокс закрывает глаза, его голова опускается обратно на подушки. — Делай, что хочешь.

Это очень милый способ спустить меня с крючка, и я не заслуживаю такой доброты. Вместо того, чтобы принять пас, я достаю его еще немного. — Что изменилось? Что ты увидел в душевной связи, что изменило… все это для тебя? Или мы собираемся завтра выйти из этой комнаты и забыть, что все это когда-либо происходило, и вернуться к тому, что ты ненавидишь меня за то, что я вообще существую?

Он лежит с закрытыми глазами, его лицо обращено к потолку, как будто он молится какому-то богу, созданному им самим, и молчит так долго, что я предполагаю, он никогда мне не ответит. Я позволяю себе снова уткнуться в подушки, говоря себе, что всего через минуту встану и оставлю его в покое. Еще минутку, чтобы насладиться этим пространством с ним, прежде чем я отвяжусь от него.

Он не должен терпеть меня в таком состоянии.

— Ты видела каждую частичку меня, а я — тебя. У меня не осталось ни вопросов, ни пробелов. Ты можешь уйти сейчас, если хочешь, но не уходи ради меня, потому что… я бы предпочел, чтобы ты осталась.

Господи.

Хорошо.

Сколько раз мне нужно заставить этого человека сказать мне, что он хочет видеть меня здесь, прежде чем я поверю ему?

— Быть Привязанным с тобой — это не то… что я себе представлял. Это многое перевернуло в моей голове, заставило вспомнить то, с чем я не хотел иметь дело вновь, но связь душ ответила на вопросы, которые я бы не стал — не мог — просто задать тебе. Я бы все равно никогда не поверил тебе, какими бы ни были твои ответы. Тот факт, что мы Привязанные, больше не является… худшим из того, что можно себе вообразить.

Я медленно киваю, мой живот скручивается, но не из-за того, что он мне говорит. В его словах нет жестокости или грубости. Это честность, чистая, необработанная и ужасная.

Чем больше я думаю об этом, тем больше мне хочется блевать, мой нос морщится. Слово «Привязанная» для нас двоих теперь словно яд во рту, едкий и горький до такой степени, что хочется найти зубную щетку и избавиться от этого привкуса.

— Я не хочу, чтобы ты называл меня этим словом. Знаю, что ты, наверное, и не собирался, но мне нужно это сказать. Я не против Оли или Олеандр. «Яд» тоже подойдет.

Он пожимает плечами. — Я — яд. Я тот, кто просочится в эту группу и уничтожит все, к чему прикоснется. Я говорил Норту об этом. Он не послушает, даже сейчас, когда из-за меня напивается до смерти.

Именно тогда я вижу, яснее, чем когда-либо, что независимо от того, как сильно Нокс Дрейвен ненавидел меня в прошлом, независимо от того, как сильно он обижается на меня сейчас, даже вопреки себе: больше всего он ненавидит самого себя.

Глава 5

Оли

Изнеможение снова настигает нас обоих, и я засыпаю в кровати Нокса рядом с ним, его теневые существа окружают нас, пребывая в более глубоком сне, чем когда-либо прежде, пока мы все восстанавливаемся после слияния душ и смерти Нокса.

Когда я просыпаюсь, его лицо находится настолько близко к моему, насколько это возможно, фактически не касаясь меня, то, что раньше заставляло меня чувствовать себя такой опустошенной и отчужденной, но теперь стало признаком доверия между нами.

Это не его узы повлияли на наше расположение.

Это не была какая-то тайная полуночная вылазка богов, живущих внутри нас. Просто Нокс пристроился так близко, как только позволяли ему его собственные границы. Я никогда по-настоящему не задумывалась, насколько это интимно — находиться в такой близости к кому-то, чтобы обмениваться дыханием, но нигде не соприкасаться.

Это сдвигает что-то в моей груди, что, я не уверена, когда-нибудь вернется на место, какой-то тайный кусочек головоломки, который внезапно прекрасно вписывается внутрь меня, как будто так было всегда.

Если я закрою глаза, то все еще смогу почувствовать его руки, прижатые к моим щекам, и мягкий поток его дыхания, когда он шептал мне тихие успокаивающие слова. Перемена от Нокса Дрейвена, поврежденного ученого, который ненавидел само мое существование, к Ноксу Дрейвену, человеку, которому я посвятила свою жизнь и с которым меня связывают душевные узы, одновременно драматична и неуловима.

Та же напряженность, которую я всегда чувствовала в нем, все еще присутствует, тот же кипящий гнев на мир и даже на меня. То, что мы были в полной гармонии друг с другом, ничего этого не изменило. Невозможно исцелить то, что было сделано с ним, точно так же, как невозможно исцелить то, что было сделано со мной. Восстановление — это не просто вытирание доски. Восстановление — это обучение тому, как функционировать с учетом всех шрамов и открытых ран внутри нас.

Нет ничего, чего бы я хотела больше, чем иметь возможность исцелить внутреннего ребенка внутри Нокса, того, кто был предан самым худшим из возможных способов единственным человеком, который должен был защищать своего сына от подобных вещей. Но я не могу этого сделать. Точно так же, как Нокс не может вернуться назад во времени и помешать моим узам проявиться в той машине, или спасти меня из лагерей Сопротивления, как бы ему ни хотелось вырвать нож из рук Сайласа Дэвиса и воткнуть его ему в грудь.

Я медленно двигаюсь по комнате, оглядывая всех спящих среди нас теневых существ, названных в честь ангелов и демонов, которым Нокс так долго молился, отчаянно надеясь, что они спасут его.

Теперь я знаю их всех.

Каждый из них встречает мой взгляд, когда я оглядываю комнату. Я никогда раньше не чувствовала угрозы ни от кого из них, лишь однажды кто-то из них проявил интерес к защите Нокса от меня на том ужасном ужине, на котором я оговорилась. Но даже тогда я знала, что они не причинят мне вреда и просто хотят, чтобы я остановилась.

Азраил прижимается к моей груди и животу, короткие вдохи шелестят по моим волосам — небольшой сюрприз, потому что обычно он не обладает достаточной формой для такого. Вздох, который я не знала, что сдерживала, наконец-то вырвался наружу при виде его рядом.

— Никогда больше не оставляй меня, — шепчу я ему в нос, прижимаясь лицом к его морде, беззвучные слезы стекают по моим щекам на его тенистую шерсть.

Та маленькая часть Нокса, которую мне подарили его узы, та крошечная часть его, которую мне было позволено любить в течение нескольких месяцев до этого момента, значит для меня больше, чем я когда-либо смогу выразить словами.

Нокс спит под мои тихие всхлипывания в шерсть Азраила, и мне приходится заставлять себя успокоить дыхание настолько, чтобы взять себя в руки.

Я тихо сползаю с кровати и направляюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок. Плитка здесь все еще не закончена, но туалет и раковина работают достаточно хорошо. Азраил следует за мной, чтобы сидеть у моих ног и охранять меня. Как будто он беспокоится, что со мной что-то случится в пяти шагах от моего Связного.