И.О. Древнего Зла, или мой иномирный отпуск (СИ) - Чернышова Алиса - Страница 74

Какая прелесть! Впору восторженно всплакнуть: моя деточка научилась складно врать! Правда, скоро ей придётся учиться говорить правду и при этом морочить собеседнику голову, что в разы тяжелее. Но пока что — умничка, хвалю!

— Вот что, — хмыкнула я, — не собираюсь я твоей сестрице мастера Лина отдавать. Я его, может, для себя хранила! На опыты. Так что нечего пальцы к моей добыче тянуть! И вообще, если ты пришла сюда в надежде меня добить, разочарую тебя: я в порядке.

С этими словами я небрежным щелчком пальцев материализовала одного из своих пауков, моего кленового друга, чтобы он помог нести тело мастера Лина, оставшееся пока бесхозным.

Никому другому я бы его в любом случае не доверила.

Грудина тут же отозвалась болью: эта проблема, ясное дело, и не думала никуда исчезать.

— Ты точно не пострадала? — спросила Шийни.

— Не рассчитывай.

Шийни фыркнула и вздёрнула нос:

— Не надейся! Я только собиралась тебе сказать, чтобы не притворялась умирающей и не спихивала на меня ещё больше работы! А то знаю я тебя, паучиху полоумную…

— Ничего не знаю, — ухмыльнулась я, — на меня только что напал возлюбленный и тем самым почти разбил мне сердце. Ближайшие дни я обираюсь глубоко страдать, желательно — с тем новым сборником весенних рассказов, который привезли вчера…

— Даже не думай!

— Я бы посмотрела на того, кто мне запретит.

— Ты!

Ну вот, теперь Шийни больше похожа на себя: сердито размахивающий лапками возмущённый паучонок. А то повадилась быть умной да взрослой, мне от этого даже скучно как-то. Не слишком ли быстро?

Я сама с себя посмеялась: воистину, даже я не избежала типичной родительско-учительской “не слишком ли быстро они взрослеют?” ловушки. Впрочем, к лучшему, что Шийни такая способная: времени у нас, в любом случае, не так уж и много.

…

Говоря откровенно, после всех увеселительных мероприятий, которые выпали мне в этот чудный день, я хотела одного — отдохнуть, привести мысли в порядок и хоть немного зализать раны. Но, как видно, мир считал, что никакого покоя я пока что не заслужила.

Все мои надежды на нормальный отдых пошли прахом, когда Шийни завалилась следом за мной в мои же покои.

— Ты хочешь потереть мне спинку или послужить ужином? — спросила я.

— Ты не выносишь, когда слуги тебе помогают мыться, а насчёт ужина… Если тебе правда нужно что-то такое, чтобы восстановить силы, то опиши, кто тебе нужен, и будет тебе обед. Все равно у меня полная темница убийц, которых послала эта полоумная шлюха из Долины Рек; там есть несколько магов. Их казнят так и эдак, так что можешь закусить их силой.

Так…

— Шийни. Я не пойму, ты решила пойти по стопам своего так называемого дяди? С чего ты так жаждешь кому-то кого-то скормить? Могу тебя заверить, в подобных техниках очень мало полезного. Они всегда разрушительны для мага, будь он светлым, тёмным или оранжевым в зелёную крапинку.

Шийни деланно безразлично пожала плечами. Я подумала, что она ведёт себя особенно странно с тех пор, как мы остались одни. Во что она играет?

— Может, у меня настроение такое.

Ну-ну.

— А если честно? Опять какого-то дерьма в дядюшкиной библиотеке начиталась? Я тебе говорила не раз и не два: будь добра, советуйся по поводу его наследия, чтоб не закончить, как не-дядя. Не со мной, так хотя бы со своим другом…

— Я видела, что этот так называемый светлый маг тобой сделал, — перебила Шийни резко. В глазах у неё что-то дрогнуло, яростное и опасное.

О.

Вот как.

— Значит, твоя паутина передавала ещё и мыслеобразы?

Шийни прошлась по комнате.

— Он напал на тебя первым, — сказала она холодно. — Ты доверяла ему, любила его, а он ранил тебя. Они одинаково неадекватные, что он, что его так называемая ученица. Они заплатят за это!

…

Эм.

Ну слушайте, что-то идёт не так!

— Как-то ты недостаточно рада, — заметила я. — Сама же кидаешь на меня убийственные взгляды по семь раз на дню. Ну вот, кто-то за тебя подсуетился…

— Дура! — возмутилась Шийни и отвернулась. Плечи её были подозрительно напряжёнными.

Ну как бы…

— Что-то ты окончательно перестала меня бояться, — вздохнула я. — Я ведь правда разозлиться могу.

— Можешь, конечно. Но тебя ведь уничтожить невозможно, правда?

Мы помолчали.

С малышкой было что-то глубоко не так, и я не совсем понимала, что.

— Уничтожить можно всех…

Шийни стремительно ко мне обернулась.

— Но ты ведь не просто кто-то там! Ты ведь великое зло, сама говоришь так. Это значит, что ты бессмертна!

— …Никто не бессмертен. Просто одни живут дольше других.

Шийни сверкнула глазами.

— Нам надо как-то разобраться с этой шайкой полоумных, что выдаёт себя за светлых праведных магов! Эта сумасшедшая из рода Фаен…

—..Имеет все причины на меня злиться.

— Пф.

— Девочка, ты делаешь несомненные успехи в магии, но балансируешь на опасной грани. Здесь и сейчас ты не должна позволять себе гнев, особенно слепой и необъективный. Я всего лишь древнее зло, играющее в свою игру; и так же природно для светлых героев пытаться остановить меня. Но тебе мудрее всего будет занять позицию выжидания; когда зло сражается с добром, подлинно побеждает тот, кто сумел переждать в сторонке с попкорном наперевес и вовремя выбрал сторону победившего добра.

— …А что такое попкорн?

Вот так и учи её мудрости!

— Не важно. Сам факт: не спеши делать выводы о вещах, о которых ничего не знаешь… И исчезни уже из моих покоев, наконец!!

Но Шийни исчезать не пожелала.

— Твои слова постоянно звучат, как бред, занудство или шутка, — сказала она вдруг. — Но я спрашиваю себя, что происходит в твоей голове на самом деле. Что ты делаешь? Чего добиваешься? В чём ещё окажешься права?

Интересный поворот.

— А в чём я уже оказалась права?

— …Помнишь людей, над которыми издевался мой не-дядя?

— Да, помню. И?

— Один из них очнулся. Ну, тот маг, о котором я тебе рассказывала, бывший ученик моего отца. С ним изначально было больше надежды, потому что он сильнее прочих. Я попробовала восстановить его душу с помощью нитей, и у меня получилось вернуть его в сознание…

— Вот как, — малютка всё больше впечатляет, — но в чём же я была права? Пока это выглядит, как твоя победа.

— Он сказал, что не хочет жить и что ты была права. Сказал, что я лицемерка и он ненавидит меня.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Шийни, ну правда… А что ещё он тебе может сказать — после всего, что пережил, учитывая его состояние? Но ты, если уж взялась спасать кого-то, то спасай до конца. Такие вещи не делаются наполовину. И да, если уж он сумел после такого прийти в себя достаточно, чтобы говорить о ненависти… Назначь ему срок, за который попытаешься сделать его жизнь лучше, и постарайся стабилизировать его физическое и ментальное состояние. Я вообще не думала, что кого-то из них удастся привести в сознание. Если ты это сумела провернуть, то уж с его телом точно придумаешь, что делать.

— Но что если он всё равно не захочет…

— Значит, не захочет. Твоё дело — сделать всё, зависящее от тебя, чтобы дать ему альтернативу. Если он всё ещё не сумеет смириться с произошедшим, если ты не сумеешь его вытащить… Что же, вещи случаются. Но знаешь, если бы я придавала такое большое значение чужим защитным реакциям, то давно бы скормила тебя паукам. За беспросветную наглость.

Шийни дёрнула плечом.

— Думаешь…

— Ты уже победила, — сказала я ей честно. — Даже если в итоге проиграешь. Но твоё дело в данной ситуации — продержаться ещё немного. Это даже твой долг, если уж ты за это взялась. Нет смысла спасать наполовину; тогда уж лучше не спасать вообще.

В груди заболело особенно сильно. Я опустилась на диван, стараясь, чтобы движение выглядело непринужденно.

—..В этом горькая ирония, — сказала я Шийни, сама точно не зная, зачем это говорю. — Человека очень легко растерзать. Люди на самом деле хрупкие, как стекло, и уязвимые, как цветы морозной ночью. Ради власти, ради силы, из мести, из ненависти и страстей… Ломают обычно быстро, яростно, стремительно, с насмешливой улыбкой, или безумной жаждой в глазах, или отчаянием, или яростным оскалом… Чинить людей сложнее. До конца вообще невозможно, увы. Но даже частично… Это долгий, кропотливый, порой ужасно неблагодарный труд. Проще прикончить множество, чем спасти и восстановить одного. Тела, души, умы и сердца — очень хрупкие вещи.