Меж двух времен - Финней Джек - Страница 35

• Предыдущая
• 35/85
• Следующая

Я кивнул:

— Согласен. Я и сам собирался рассказать доктору Данцигеру, можешь мне поверить. Но как ты узнал?

— Мы все знаем. В нашем хозяйстве, кроме тебя, немало других мелких и нудных деталей. Ты у нас прима-балерина, и мы не пристаем к тебе со всякими винтиками и гаечками. Но наблюдение за проектом ведется всеми возможными способами, и никакие личные соображения — не оправдание. Понял?

Это было предупреждение и, если угодно, угроза, но я заслужил ее, а потому снес покорно:

— Понял.

Рюб улыбнулся своей широкой улыбкой, той самой, которая так понравилась мне с самого начала. Выпрямился на стуле — тот смаху стукнулся передними ножками в пластиковый пол — и встал.

— Ну что ж, тогда назад, в «Дакоту». Пошли, счастливчик, я тебя подвезу.

На этот раз, выйдя из «Дакоты» на Семьдесят вторую улицу с саквояжем в руке, я чувствовал в себе уверенность. Я двинулся налево, к Сентрал-парку, лежащему по ту сторону улицы, и хотя никакой заметной разницы не было, я твердо знал, в каком я времени. И когда через перекресток впереди проехала повозка с сеном, запряженная парой лошадей, меня это ничуть не удивило.

Но я кое-что вспомнил, поэтому на углу, вместо того чтобы пересечь улицу и направиться в парк, повернул к северу. Я вспомнил незастроенное пространство, сквозь которое смотрел с балкона несколько ночей назад, черную пустоту между «Дакотой» и Музеем естествознания. Теперь я хотел взглянуть на это пространство при дневном свете, и полминуты спустя, когда оно вдруг раскрылось передо мной, я остановился, пораженный, и тут же расхохотался.

Уж не знаю, что я ожидал увидеть, — вероятно, все что угодно, только не это, — и, все еще посмеиваясь, я достал из саквояжа альбом для эскизов. Я сделал грубый, но достаточно точный подробный набросок и позже закончил его. Обитатели домишек четвертой улицы и Сентрал-парк-уэст, этих лачуг, построенных явно собственными руками, занимались сельским хозяйством! Я не преувеличиваю — они выращивали овощи и держали скот, и я слышал блеянье овец, хрюканье свиней, гоготанье гусей и одновременно грохот надземки вдали.

Наконец я направился дальше, пересек Сентрал-парк и надземкой добрался до центра. Дом девятнадцать на Грэмерси-парк оказался давним знакомцем. Он и сейчас стоит там, и мне случалось проходить мимо него и мимо других солидных старых домов, окружащих квадратик маленького парка. Насколько я могу судить, дом не изменился и поныне: простой трехэтажный дом из бурого песчаника, с белыми крашеными оконными рамами, чисто выскобленными каменными ступеньками и черными витыми чугунными перилами. В углу одного из окон на первом этаже маленькая бело-голубая вывеска сообщала: «Комнаты и пансион».

Я стоял на тротуаре, сжимая ручку саквояжа и разглядывая дом с чувством человека, которому предстоит прыгнуть в воду с вышки куда более высокой, чем все, на какие он дерзал подниматься до сих пор. Теперь я собирался предпринять нечто неизмеримо большее, чем мимолетное обращение к прохожему. Как бы осторожен и осмотрителен я ни был, теперь мне предстояло окунуться в жизнь этого времени с головой, и я все стоял и глядел на вывеску, бледнел и краснел от волнения и любопытства, но никак не решался сделать первый шаг.

А надо было — в любую секунду может открыться дверь, кто-нибудь выйдет и увидит меня торчащим здесь без дела. Я заставил себя приблизиться, быстро взбежать по ступенькам и, пока не растерял решимости, крутанул блестящий бронзовый набалдашник в центре двери; по ту ее сторону резко звякнул звонок, и я услышал шаги. Теперь уж не отвертеться — к лучшему или худшему, но я буду вовлечен в события.

Дверная ручка повернулась, дверь приоткрылась внутрь, и я поднял глаза. На пороге, вопросительно глядя на меня, стояла девушка лет двадцати с небольшим в сером бумажном платье и длинном зеленом фартуке; зачесанные вверх волосы были замотаны белой тканью наподобие тюрбана, а в руке она держала тряпку.

— Да?

Меня еще раз охватило ощущение чуда, свершившегося со мной, и я безмолвно уставился на нее. Она начала хмуриться, готова была сказать еще что-то, но я опередил ее:

— Я ищу комнату.

— С пансионом? Другими мы не располагаем.

— Да, да. С пансионом.

— У нас есть две свободные, — неуверенно произнесла она, будто раздумывая, не отказать ли мне. — Одна фасадная, окнами в парк, десять долларов в неделю. Другая окнами во двор, семь долларов двадцать пять центов. Цены включая завтрак и ужин…

Я ответил, что хотел бы посмотреть обе, и она пропустила меня в переднюю, выложенную черными и белыми плитками; стены были оклеены обоями, а львиную долю площади занимала огромная вешалка со стойкой для зонтов и вделанным посредине зеркалом во весь рост. Пока она затворяла дверь, я в зеркале разглядел изящную шею, на которую из-под тюрбана выбился завиток волос. Несмотря на волнение, я улыбнулся: что-то невинное и притягательное есть в девичьей шее, если волосы зачесаны вверх. До меня, наконец, дошло, что девушка хороша собой.

Вслед за ней я поднялся по лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Она подобрала платье у колен, и я увидел черные, застегнутые на пуговицы ботинки со слегка стоптанными каблуками и толстые бумажные чулки в белую и синюю полоску. На секунду мелькнули икры, полные и круглые, и я оценил, несмотря на уродливые чулки и ботинки, что у нее красивые ноги. «Она ведь давно мертва, — молнией пронеслось у меня в сознании. — Уже много лет, как она умерла…» Я затряс головой, стараясь отогнать эту мысль; на площадке девушка обернулась, жестом приглашая меня в комнату, и улыбнулась — я увидел вблизи живую реальность ее лица, небольшие морщинки, собравшиеся в уголках глаз, быстрое движение ресниц, когда она моргнула, и вся она вблизи была такая живая и такая молодая, что мимолетная мысль потеряла всякое значение.

Я оглядел комнату, а девушка ждала, стоя в дверях. Комната оказалась большая, чистая, хорошо освещенная — два высоких окна смотрели в парк. Обставлена комната была старомодно… да нет, конечно, вовсе не старомодно. Деревянному креслу-качалке, тяжелой резной деревянной кровати, приткнувшемуся между окон маленькому столику, накрытому зеленой бархатной скатертью с бахромой, исполнилось не больше десяти лет отроду. На полу лежал зеленый с розовым, местами истертый ковер с узором — то ли исполинские розы, то ли кочаны капусты, выбирайте, что нравится. Под одним из окон притулилась кушетка, обтянутая красным бархатом, на окнах висели накрахмаленные, кое-где подштопанные кружевные занавески. У двери красовалась гравюра в позолоченной рамке — пастух в домотканой рубахе посреди овечьего стада, а обои несли на себе свирепый коричневато-зеленый узор из мученически искривленных линий. Был еще темного дерева комод с фарфоровыми ручками и белым мраморным верхом, а на комоде — кувшин и большая чаша. Ванная, общая для всех жильцов, сообщила мне девушка, находится в конце коридора.

— Мне нравится, — сказал я. — Очень нравится. Я беру эту комнату, если можно.

— У вас есть какие-нибудь рекомендации?

— К сожалению, нет. Я только что прибыл в Нью-Йорк и не знаю здесь ни одного человека. Кроме вас, разумеется. — Я улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку. Она нерешительно мялась, и я сказал:

— Правда, я беглый каторжник, профессиональный фальшивомонетчик и убийца-любитель. Кроме того, я вою по ночам на луну. Но зато я опрятен…

— Ну, в таком случае добро пожаловать. — Я все-таки заставил ее улыбнуться. — Как ваше имя?

— Саймон Морли. Очень рад с вами познакомиться.

— Меня зовут Джулия Шарбонно, — сказала она сдержанно, даже несколько свысока, но я понял, что мы уже друзья. — Дом этот принадлежит моей тетке; вы встретите ее за ужином, который будет в шесть. — Она повернулась, чтобы уйти, взялась за дверную ручку, но приостановилась и снова обратилась ко мне:

— Поскольку вы приезжий, то запомните, что это газ, — она кивком показала на круглый светильник наверху и на рожок над кроватью, — не керосин и не свечка. Газ нужно не задувать, а выключать.

• Предыдущая
• 35/85
• Следующая