Знойные ветры юга ч.2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 14

Именно так они и договорились с Фокой, и тот удовлетворенно кивнул. Сейчас парень подменит кости, и партия закончится.

— Согласен! — сказал Хакон.

— Согласен! — вторил Сигурд. — Локи любит Сигурд! Сигурд сделать себе цепь толщиной в рука! Все завидовать Сигурд!

— Ну, тогда я согласен, — сдался Фока. — Я как все.

— Вы бы, почтенные господа, поостереглись, — пугливо сказал парнишка-слуга. — Неровен час, случится чего. Вон золота на столе сколько, а на улице неспокойно сегодня.

— А чего там? — спросил Фока, до которого и, впрямь, донеслись какие-то вопли и стоны.

— Да бродяги какие-то с патрулем данов сцепились, — пояснил парнишка, а Фока побледнел, как полотно. — Даны их перебили всех. Кровищи — жуть! Хоть стены крась!

— Четыре! — азартно крикнул Сигурд и разочарованно уставился на тройку и единицу.

— Матерь божия! — Фока побледнел, как полотно. Он вскочил и кинулся к двери. — Да что там такое творится?

— Сядь и играй, — спокойно сказал Хакон, до которого дошел ход. — Мои парни свое дело делать. Мы сейчас закончить, и я разобраться.

— Да, прости, — вытер пот Фока. — Бросай.

— Два! Молю тебя, Локи! — сказал Хакон, тряся стаканом. — Я тебе принести в жертву барана и овцу. Два!

— С ума сойти! — выдохнули все, увидев две двойки, который упали на стол.

— Я победить! — торжествующе сказал Хакон и сгреб золото к себе, похоронив кости в груде монет. — Вы домой идти, парни! Тут больше ничего вашего нет.

— Да как же так! — позеленел Фока. — Мне ведь теперь конец!

Он моментально все понял. Не он в этой игре был охотником. Напротив, он стал дичью, впервые в своей долгой жизни.

— Господи! Господи! — шептал он побелевшими губами. — Хоть бы его даны прирезали! Молю тебя, господи!

Он вышел на улицу и бессильно привалился к стене харчевни. Милосердный господь остался глух к его мольбам. Тела налетчиков и убийц лежали рядком вдоль стены, но Глыбы среди убитых не было. Фока повернулся к худому парню, который по-свойски беседовал с данами на каком-то лающем наречии. Те смеялись и похлопывали его по плечу. Служка из таверны стоял рядом с ними и улыбался во весь рот.

— Ты обманул меня, сволочь! — завизжал Фока и бросился к худому.

— Умей проигрывать, — лениво ответил тот, глядя, как шулер корчится на земле, хватая воздух. Стоявший рядом Хакон коротким ударом сбил его с ног. — Ведь так ты говоришь тем, кого лишаешь последнего?

— Ты обманул, — обреченно прошептал Фока. — Я проклинаю тебя!

— Вот ты неблагодарный все-таки! — возмутился худой. — Я вообще-то, тебе жизнь спас.

— Как это? — открыл рот Фока.

— Вот эти, — парень ткнул в лежавшие тела, — тебя должны были прирезать и забрать деньги. Их хорошенько расспросили перед тем, как добить. Если не веришь, сам у стражников спроси.

— Господин ждет тебя! — рядом с Фокой нарисовался мальчишка лет десяти. — Не дури, мужик, тебе не уйти, все улицы вокруг перекрыты. Просто иди за мной.

— Так почему золотые тессеры? — крикнул Фока в отчаянии. — Я хочу узнать перед тем, как умру! Стой! Я понял! Металл мягкий, легко нужную форму придать. И двоек там было больше, чем нужно. Почему именно золото? Чтобы я свои кости из рукава не вытащил. Проклинаю тебя, сволочь! Ты же меня на лютую смерть обрек!

— Не говори ерунду, — укоризненно посмотрел на него парень, — ты не умрешь. Ты просто проиграл в кости, так иногда бывает. Тебе сегодня не повезло, видно ты прогневал господа нашего. Иди, тебя уже заждались. Я не думаю, что ты умрешь раньше, чем выплатишь все до последнего нуммия. Если Бог смилуется над тобой, глядишь, и выкрутишься как-нибудь со временем. Можешь не благодарить за спасенную жизнь, Фока. Хотя, если честно, я тебе совсем не завидую…

— Скажи, хозяин, — сказал, наконец, Миха, когда деньги были посчитаны и разделены. — Зачем было так все усложнять? Почему вы просто не прирезали его и не забрали деньги? Кто этим двум данам что-то может сделать? Они ведь самой императрице служат, а он обычный жулик. Его же половина Константинополя знает. Или ты опять справедливости захотел?

— Справедливости, — прошептал Коста едва слышно. — Той, которой я служить поклялся верой и правдой, до конца дней своих. Справедливое возмездие — вот истинная добродетель перед ликом Мораны.

Он помолчал, а потом произнес громко и отчетливо.

— Сказано в Писании: Душу за душу, око за око, зуб за зуб! Какой мерою мерите, такой и отмерено будет вам. Вот почему я с ним так поступил! Так святые отцы заповедали. Понял?

— Хозяин! — удивленно посмотрел на него Миха. — Там совсем не так было. Я давеча у причастия стоял, так святой отец прочел: «И сказал им: замечайте, что слышите. Какой мерою мерите, такой отмерено будет вам и прибавлено будет вам, слушающим». Там как бы смысл другой совсем. Там точно не про месть!

— А! — махнул рукой Коста. — Начхать! Я на проповеди так слышал.

— А где это ты слышал? — заинтересовался Михаил.

— Там! — махнул рукой Коста. — Далеко отсюда. Там тоже в Иисуса Христа веруют, но они как-то по-своему слово божье толкуют. И мне их толкование очень нравится, Михаил. Куда больше, чем здешнее.

Через неделю. Апрель 634 года. Братислава.

Главная улица Братиславы была полна народу. Ее и делали для таких случаев широченной, без малого в пятьдесят шагов. И теперь горожане толпились у фасадов богатых домов, пропуская княжеский выезд. Давненько они не видели такого пышного зрелища. Как будто половина города снялась с места и поехала куда-то. Княжеская охрана, сверкающая позолотой доспехов и оружия, выехала из ворот замка первой, окружая карету княгини-матери. Рядом с ней ехал сам государь, которого сопровождала молодая княжна-степнячка, которая притягивала к себе взгляды людей яркой, немного диковатой красотой. Жеребец, на котором она ехала, стоил просто неимоверных денег. По слухам, сам княжич Святослав ей его подарил. Обе княгини ехали рядом, сидя спиной друг к другу на чудных бабских седлах. Длинные шлейфы их платьев, уложенные хорошо продуманными складками, доставали до конского хвоста. Языческая часть горожан приветствовала Людмилу восторженными криками, радуясь безмерно, когда удавалось поймать её взгляд или улыбку. К ней тянули руки, к ней протягивали детей, чтобы она коснулась их, но воины отгоняли страждущих. Благословляла княгиня только на капище.

— Вуйко! — Липка, которая стояла в толпе вместе со всеми, толкнула локтем брата. — А куда они все собрались-то?

— Говорят, в Солеград едут, — ответил Вуйк. — Княгиня Людмила назад вернется. Она государя провожает.

— До чего же молодая княжна хороша! — завистливо сказала Липка. — Как живой огонь прямо! Волосы какие, я просто помру сейчас! Словно искрами переливаются!

— Да ты у меня не хуже, — подбодрил ее брат. — Вот Вацлав вернется, на руках тебя носить будет. Ты же ему такого сына родила!

— Я жертвы Богине приносила за сына, — Липка оглянулась в сторону дома, где с малышом сидела старуха-приживалка, взятая для домашних дел. — Когда же Вацлав вернется, Вуйко? Я все глаза выплакала! Словно вдова какая живу!

— Летом будет, — уверенно ответил Вуйк. — Мне в Приказе шепнули по секрету. У него служба государева, сестренка. Боярскую шапку задаром не дают.

— Мне муж живой нужен, а не эта шапка проклятая, — с тоской сказала Липка, жадно вглядываясь в разноцветную княжескую свиту.

— Смотри, какое ожерелье у княгини! — ткнул пальцем Вуйк в Людмилу, которая как раз проезжала рядом. — С ума сойти!

— Я перед родами на капище была, — похвалилась Липка, — она сама благословила меня. Потому-то я и родила легко.

— Да слышал уже, все уши прожужжала! — поморщился Вуйк, которому эта история, рассказанная в сотый раз, уже изрядно надоела. — Смотри лучше, как княжна Юлдуз в седле сидит. По-мужски! Ох! Да она в штанах!

— И впрямь! — удивилась Липка, пытаясь разглядеть степнячку из-за чужих голов. — Надо же! И как государь дозволил?