Знойные ветры юга ч.2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 3

— Говори, — протовестиарий императрицы смотрел на него укоризненным взглядом. — Кто надоумил тебя отравить слуг нашей госпожи?

Императрица Мартина сидела в высоком резном кресле, а ее лицо напоминало застывшую маску. Лишь иногда нервный тик трогал короткой судорогой эту каменную личину, делая молчание повелительницы мира еще более жутким. Роскошь ее одежд и усыпанная камнями диадема лишь подчеркивали усталость и страх этой женщины. Ее муж старел, а пасынок Константин, ставший младшим василевсом, свою мачеху люто ненавидел. Сын эпилептички Евдокии был слаб здоровьем, но уже успел родить наследника. И это еще больше все запутало.

Евнух, стоявший на коленях, вдруг внезапно осознал, что она боится еще больше, чем он сам. Она, в отличие от него, живет в этом страхе долгие годы. Она просыпается в холодном поту по ночам, потому что видит в своих снах, как ее детям отрезают носы и выкалывают глаза. Злейшему врагу не пожелаешь такой судьбы.

— Как же она живет со всем этим? — посетила Василия несвоевременная мысль.

— Отвечай на вопрос! — с нажимом сказал ему слуга императрицы. — Тебе приказал патрикий Александр?

— Никто мне не приказывал, — с отчаянной смелостью крикнул Василий. — И я никого не травил!

— Вот твой кувшин, — показал рукой протовестиарий. — Выпей из него и можешь идти.

— Я не буду из него пить, — побледнел Василий, который внезапно все понял. За ним следили. Даны не стали пить отравленное вино, и нажаловались своей госпоже. — Я не знаю, что там. И я ни в чем не виноват! Госпожа, клянусь! Меня оговорили! Умоляю!

— Сигурд! — Мартина произнесла всего одно слово, и этого оказалось достаточно. На шее Василия сомкнулась гигантская лапа дана, а тщедушный евнух краем затухающего сознания почувствовал, как хрустнула его гортань и шейные позвонки. Он провалился в темноту.

— Это он! — прошептала Мартина. — Я знала, я чувствовала! Это все Константин! Они спелись с Александром! Они ждут, когда наш василевс покинет этот мир! Мои дети в опасности!

— Варанги умрут за вас, госпожа, — сказал Хакон, который удостоился ее милостивого взгляда. — Дайте приказ, и мы перебьем всех ваших врагов.

— Я услышала тебя, Хакон, — мягко сказала Мартина. — Ты и Сигурд — самые преданные мне люди. Я щедро награду вас. — И она отпустила их взмахом руки.

— Слушай, Сигурд, — сказал командир гвардии, когда они вышли за дверь. — Ты смотри, какой ловкий парень этот Коста. Не зря мы накормили его вчера до отвала. Если бы он не сказал нам, как правильно сделать, мы бы эту сволочь просто зарезали, и еще и виноваты остались.

— Да, — почесал косматую башку Сигурд, а потом убежденно сказал. — Хорошо, что я ему руку не сломал. Не иначе, сам Локи поцеловал в колыбели этого проныру. Я вису про него сложил. Хочешь послушать?

— Не хочу! — отрезал Хакон. — Я и так чуть не умер позорной смертью. Не усугубляй моих страданий, дружище, мне и так на редкость дерьмово.

1 Веститоры — евнухи, которые заботились о гардеробе императорской семьи. Протовестиарий — старший веститор. Он помимо одежд, заведовал личной казной членов императорской семьи.

Январь 634 года. Братислава.

Боец пятой роты Дражко все больше и больше становился княжичем Святославом. Теперь его выдергивали из Сотни под разными предлогами не реже раза в месяц. Он то сидел за перегородкой, когда шло заседание боярской Думы, то присутствовал на совещаниях, в которых участвовали самые доверенные люди его отца. Многие знали, что княжич служит в Сотне, но болтать об этом было, мягко говоря, не принято. Самослав, взвесив все хорошенько, решил, что лучше рискнуть секретностью, чем получить через три с половиной года хорошо выученного воина вместо наследника престола. Ну, а новогоднюю неделю князь и вовсе проводил с семьей, уделяя Святославу львиную часть времени.

Камин в гостиной весело потрескивал сухими до звона дубовыми дровами. Княгини сели на диваны, расправив пышные тяжелые платья. Они чутко, словно наседки, следили за младшими детьми, которые носились по зале, оглашая комнату истошными воплями. Милица качалась на своем кресле и просто смотрела на огонь. К керосиновой лампе она уже привыкла, и не обращала на нее больше ни малейшего внимания. Берислав погрузился в очередную книгу, подаренную ему теткой Марией. Он рос робким и застенчивым мальчишкой, которому было интереснее с сестрой Умилой, чем со сверстниками. Та тоже любила читать. Бериславу едва стукнуло шесть, но он уже читал запоем, иногда даже засыпая с книгой в руке. Князь не возражал, да и глупо было бы.

Владимир и Кий поколотили друг друга не на шутку. Их растащили в стороны, и теперь они ревели в голос, протягивая в сторону обидчика сжатые кулачки. Радегунда скромно спряталась в гуще маминых юбок, и смотрела на дерущихся мальчишек с жадным любопытством. Ей было жутко весело. Она явно начинала понимать всю жестокую правду жизни, преподанную ей многоопытной матерью.

Святослав что-то показывал в своей новой книге невесте, в которой теперь сложно было узнать диковатую степную замарашку. Напротив, Юлдуз нарядили не хуже княгинь, а ее черно-смоляные непокорные волосы были тщательно расчесаны и убраны под расшитую мелким жемчугом повязку. Чистая нежная кожа девушки словно светилась изнутри, вызывая завистливые вздохи обеих княгинь. Калым за юную ханшу уже был отправлен в степь, а приданое получено, пересчитано и положено в ее личную казну. Теперь расторжение будущего брака могло закончиться только войной, ибо позор необычайный.

— Ненавижу все эти тряпки, — шепнула она едва слышно. — Так неудобно в них.

— Потерпи, так нужно, — выдохнул Святослав. — Это семейный вечер. Ты же княжна.

— Это что такое? — ткнула она пальцем в очередную картинку. — Почему конь в железе весь. Я такого не видела никогда.

— Это персидские катафракты, — пояснил Святослав. — Их легкая конница великого Александра в пух и прах расколотила. Я, правда, так и не понял, как они это сделали.

— Твой дядя пишет, — отозвался князь, который по своей привычке смотрел на огонь с кубком в руке, — что арабы без доспехов и сейчас персов колотят. Вот тебе и тяжелая конница, сын.

— Да как же так? — удивился Святослав. — Нас учат, что сильнее мораванского всадника и нет воина на свете. А тут какие-то арабы полуголые.

— Вас учат правильно, — кивнул князь. — Но, видишь ли, араб не станет ждать, когда клибанарий разгон возьмет и проткнет его копьем на всем скаку. Он в сторонку уйдет, и тяжелого всадника измотает постоянными наскоками. Арабские лошади очень подходят для такой войны, они выносливы просто невероятно. А конь в тяжелом железе устает быстро, ему отдых нужен.

— Так что же делать? — растерялся княжич.

— Головой все время думать, — постучал себе по лбу Самослав. — Военное дело не стоит на месте. Оно все время меняется, а ты должен меняться вслед за ним, иначе непременно проиграешь. Вот лет через пять — десять у франков неплохая конница появится. Не как у нас, конечно, но очень даже ничего себе. Как думаешь, кто с ней биться будет?

— Другая конница, — непонимающе посмотрел на отца Святослав.

— Этак мы совсем без конницы останемся, сын, — хмыкнул князь. — Два-три сражения, и все. Война — это не дурацкий подвиг, как у тебя тогда, в Тергестуме… Война — это, прежде всего, логистика.

— Чего? — растерялся княжич. — Я и слова такого не знаю.

— Еда в достатке, чистая вода, госпитали, здоровый личный состав, место для ночлега, — пояснил князь. — Походные кузни, запас стрел и даже хорошая обувь. Ну что, догадался, наконец, кто с конницей франков биться будет?

— Пехота? — осенило вдруг княжича. — Против обычной конницы мы фулкон учимся ставить. А если таранный удар готовится, то нужны копья длинные, вагенбурги и рогатки. А за ними — рота арбалетчиков. Залп в упор не каждый доспех выдержит.

— Молодец, — кивнул довольный князь. — Вот теперь ты понял, что такое война. Твой враг еще только свою конницу учит, а ты уж придумал, как ее бить будешь. Война еще не началась, а ты уже на шаг впереди врага идешь.