Самый лучший коммунист (СИ) - Смолин Павел - Страница 9

Впереди — последняя, самая сложная страна в виде Албании. Отношения с ними были испорчены Никитой Сергеевичем вследствие легендарного «развенчания». Албанские власти восприняли это как оппортунизм — что, в общем-то, понять можно — и до сих пор, несмотря на активную работу обновленного правительства, дипломатические отношения на ладан дышат. Я бы охарактеризовал нынешнюю Албанию как «Северную Корею-лайт»: у власти сидят зашоренные догматики, границы — на замке, а народ существует в кольце врагов, предавших высокие идеи коммунизма. Это если по верхам смотреть, так-то подобные ситуации всегда складываются из комплекса факторов. Лично меня албанцы любят — я же сталинист, как и большая часть местных. Некоторые, конечно, невольно, по прямому приказу правительства.

Тоталитаризм цветет и пахнет, народ жестко промывают на тему внешнего врага: каждая семья обязана соорудить для себя бомбоубежище, запрещены религии — все, целиком, и не как у нас, а прямо ЗАПРЕЩЕНЫ, и нельзя носить бороды. Рулит Албанией Албанская партия труда во главе с Энвером Ходжа, тем еще козлом. В 68-м, в ответ на ввод Красной армии в Чехословакию, Ходжа продавил выход из Варшавского договора, что, конечно, добавило населению чувства безопасности. В моих глазах — чистейший кретин, и убедить его в чем-то будет очень сложно. Мне и программу порезали: никаких лекций и телевизора, просто схожу в музей, а потом дадим с Олей по концерту.

Однако дед надежды не теряет: со мной едут товарищи, которые предложат албанцам кредит, условием получения которого станет коррекция экономической модели и возобновление дружбы в полный рост. Со своей стороны помогают китайские товарищи — они тоже дают Албании кредиты и всячески помогают. Помощь в случае отказа прикрутят, и тогда у албанцев не останется выбора, кроме как перестать вставлять палки в колеса общему делу. «Один пояс — один путь» это когда один пояс и один путь! Америка поможет? А вот и нет — Ходжа же не «свой сукин сын», а всамделишный, как ни крути, диктатор, помогать которому невместно. Да он и сам под Америку ложиться не станет — понимает, что в этом случае у власти долго не просидит, к огромной радости накопленных за десятки лет врагов. Короче — товарищи едут ломать Ходжу через колено.

Стоя у окошка в коридоре въехавшего в Тирану — столицу Албании — поезда, я любовался потертыми домиками, скромно одетыми людьми и поливающим это всё дождиком. Вскоре декорации сменились, и «историческая» застройка сменилась привычного вида «панельками». Соцблок вообще архитектурно очень похож, но в других местах города выглядят поприличнее: сколько частные инициативы и страсть человека к эксплуатации другого человека не ругай, а на одном государственном управлении не вывезешь — доказано практикой.

Но страна живет, и это хорошо видно по дымящим трубам заводов, несущим в авоськах всякое людям и играющим на детских площадках детям.

— Вот так выглядит социализм курильщика, — ткнув в окно пальцем, поведал я Оле. — Завинчивание гаек там, где не надо, полный пофигизм на все, кроме личных привилегий и экономическая депрессивность.

— Я думала, тут лучше, — согласилась Оля. — Побережье все-таки, и тепло — почти курорт.

— Курортная зона должна быть, — кивнул я. — Но нас туда не пустят.

— Даже посольство закрыли, уроды, — фыркнула она. — То же мне страна — вас и на карте-то не видно, а все туда же! Не понимают, что мы им добра желаем.

— Главная наша проблема, — поддакнул я. — Мы им добро и внятный план на будущее всего человечества несем, а они носы воротят. Могу понять капиталистическую часть — там и уровень жизни, как ни крути, нормальный, и социальные лифты работают. А тут… — махнул рукой. — Вот так придурки у власти работают: ни себе, ни людям, и еще и общему делу вредят. Без иностранных кредитов местную верхушку снесут лет за пять — репрессивный аппарат Ходжа выстроил на загляденье, но пустой холодильник и не такое побеждал.

— Жалко албанцев, — вздохнула Оля.

— Нас жалко, — поправил я. — Вот это экономически депрессивное дерьмо нам придется спонсировать из своего кармана, в то время как Ходжа будет кривить носик и противиться экономическим реформам, которые за два этих года объективно показали свою полезность так, что почти весь соцблок на вооружение взял.

— Азиаты не взяли, — заметила Оля.

— Вьетнамцы взяли, — уточнил я. — Да забей, Азия вообще к резким переменам не склонна — у них восприятие времени другое. Для условного китайца нормально всю жизнь сидеть и вытачивать из камня какого-нибудь Будду. Ему от этого хорошо, потому что его отец и дед Будд вытачивали, и потомки так же будут. Все они там крутятся в колесе перерождения. Когда у тебя в голове цикличность и десять лет — это даже не срок, а так, не достойный внимания миг, резких движений делать не хочется — зачем? Ничего, время идет, и по ту сторону континента рано или поздно тоже станет хорошо. И ладно деньги, проблема в другом, и она гораздо круче: каждая типа-социалистическая страна, которая сбилась с общего пути, становится вот такенным, — развел руками. — Рычагом, который капиталисты используют в качестве пугала: вот, мол, смотрите на нищую Албанию. Хотите так же? Нет? Ну-ка на завод тогда эксплуатироваться, и обязательно расскажите всем знакомым, как ужасен коммунизм.

— Не переживай ты так, — с улыбкой ткнула она меня локтем под ребра. — В Кремле не дураки сидят, везде побеждают. Победим и здесь! Давай просто концерты отыграем и поедем домой, отдыхать.

Встряхнувшись, я выкинул несовершенство мира из головы:

— Давай!

И мы разошлись по купе переодеваться — прибудем на вокзал через десять минут.

Концерт шел как по маслу: крупнейший стадион Тираны стоял на ушах, махал транспарантами со Сталиным и всячески отрывался. Тридцать тысяч человек — для моих целей вполне достаточно. Контингент — самый подходящий: студенты, старшеклассники и молодые рабочие. Читай — пассионарии, которые уже успели осознать, в каком направлении ведет их страну мудрый лидер Ходжа, но не успели к такому режиму привыкнуть и обрасти семьями. Когда за спиной ничего, кроме топорной пропаганды и скудного уровня жизни нет, а впереди маячит надежда на светлое будущее, лезть на баррикады легко и приятно.

Страшно, но слиться я себе позволить не могу — старшие товарищи, конечно, поймут и простят, но такого шанса больше не будет, а отношение ко мне волей-неволей изменится не в лучшую сторону. Соляга закончилась, и я подошел к микрофону:

— Товарищи, Албания — прекрасная страна.

Народ ответил свистом и аплодисментами.

— У вас замечательные пляжи, красивые леса и приветливый, трудолюбивый, гостеприимный народ.

Толпа продолжила ликовать.

— Энвер Ходжа сделал для Албании очень много, — продолжил я. — Отстоял ее свободу и право самой решать свою судьбу.

Народ дисциплинированно похлопал — любить национального лидера велит репрессивный аппарат.

Получится ли? Не попробуешь — не узнаешь.

— Но дает ли это ему право править Албанией единолично, словно древний монарх?

Народ начал затихать.

— Почему маленькая, гордая Албания лишена защиты своих прямых союзников? Почему Энвер Ходжа вышел из Варшавского блока? Разве Чехословакия утратила суверенитет после событий 68-го года? Пока Советский Союз и его союзники с каждым днем становятся сильнее, что прямо сказывается на уровне жизни народа, албанская верхушка готовится к войне со всем миром! Почему вы должны строить бомбоубежища? Почему прибавочная стоимость убивается на строительство бункеров или литье снарядов? Останься ваша страна в Варшавском блоке и Совете экономической взаимопомощи, вам бы не пришлось терпеть лишения во славу личной власти переродившегося в монарха Энвера Ходжи!

Момент истины — либо это молчащая и пытающаяся выдавить из головы годы «прошивки» толпа закидает меня камнями, либо…

— Да!!! — раздался полный решимости и адреналина рёв многотысячной толпы, отозвавшийся ледяными мурашками вдоль моего позвоночника.