Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович - Страница 83
- Предыдущая
- 83/113
- Следующая
— Вы в прошлом были друзьями закадычными с Федор Федоровичем, так не обессудьте, попытайтесь с ним по старой дружбе сойтись, помочь ему надобно. С кем не бывает, авось человек и станет на путь истинный…
На следующий день над Камчаткой посвежело, посыпал снег, вокруг все побелело… Экипаж разгружал «Диану» на зиму, перетаскивая пожитки на берег, в казарму. Уже было решено, что командир по зимнику отправится в Петербург, а Рикорд с экипажем летом перейдет в Охотск и двинется следом. Рудаков недавно женился на дочери отставного капитана из Нижнекамчатска.
Жил он в добротной просторной избе и поселил у себя Мура.
— Правильно поступили, — похвалил Головнин, — он у вас забудется скорее о прошлом.
— Я его на зверя завлеку, он охотник заядлый, а у меня и ружье ему припасено.
— Только присматривайте за ним, чтобы не набедокурил.
Пока Рикорд занят был на шлюпе, Головнин пригласил Мура и выздоровевшего Хлебникова.
— Знаете вы, сколь Петр Иваныч и команда наша приложила усердия, дабы нас из плена вызволить? Вскоре мы соберемся всем экипажем и отпразднуем наше освобождение.
Хлебников и Мур, улыбаясь, переглянулись.
— Так я надумал, — продолжал командир, — Петру Иванычу от нашего имени спасенных сочинить достойный адрес. Надеюсь, вы мне в том поможете, только чур, чтобы он о том не проведал…
В середине ноября в большом доме компании собрался экипаж «Дианы». Чествовали освобожденных и освободителей. Вечеринку открыл командир «Дианы». Хлебников передал ему коленкоровый переплет и он, отступив на шаг, повернулся к сидевшему рядом Рикорду.
— Великодушный, Петр Иванович! — непривычно приподнято начал читать Головнин приветственный адрес. — «Судьбами Всевышнего угодно было ввергнуть нас в плен к народу, по своим нравам и обыкновениям весьма малознаемому в просвященной Европе… Несчастье было велико, и едва ли история бедствий человеческих представляет пример подобно нашему беспомощному состоянию. Но Всемогущий Бог соблаговолил по двух годах и трех месяцах пленения нашего вновь узреть нам любезное свое отечество. — Размеренный голос командира иногда от волнения прерывался. — Действуя по чувствованиям своего сердца, — продолжал он, — вы троекратным плаванием к японским берегам совершили два великие дела необыкновенною решительностью и благоразумной доверенностью, приведшими в великое удивление японцев, заставили уважать справедливость народных прав в народе столь хитром и даже непонятном между сильнейшими азиатскими государствами и восстановлением мирных связей с Россией побудили их быть внимательными к великой соседственной нации, что при сношении с вами они отступили во многом от коренных и непреложных своих законов, — Головнин перевел дух. — Сим возвратили вы нам жизнь для отечества. Благодарим господ офицеров, служивших под вашею командою, и потому разделявших труды и опасности к избавлению нашему. Благодарим всю команду за сердечную радость, которую она выразила, узрев нас опять среди своих… Примите излияние сердечных чувств наших, и да послужат они вечным памятником никогда неизменной нашей благодарности. Спасенные вами капитан-лейтенант Василий Головнин, мичман Федор Мур, штурман Алексей Хлебников, матросы Дмитрий Симанов, Спиридон Макаров, Михаил Шкаев, Григорий Васильев, курилец Алексей Чекин. Ноября, пятнадцатого дня, тысяча восемьсот тринадцатого года, в гавани „Святых Петра и Павла“.
Головнин сложил папку, вручил ее Рикорду, и они обнялись. В комнате прорвало тишину, все загалдели, но тут же замолкли. Командир поднял бокал:
— Выпьем, друзья, за наше морское братство!..
В первый зимний день ударили морозы, установилась дорога, и Головнин на собачьей упряжке отправился в далекий путь. Два месяца сопровождал его верный друг Петр Рикорд до Гижиги. Весну Головнин встретил в Охотске, дальше двинулся верхом на оленях, в Якутске пересел в повозку и по зимнику добрался до Иркутска в конце апреля. Две недели пережидал он в городе весеннюю распутицу, почти каждый день гостил у губернатора Николая Трескина, рассказывал местным чиновным людям о своих злоключениях в плену у японцев.
Как-то получилось, но никто из иркутских старожилов не обмолвился Головнину, что здесь нашел свое последнее пристанище один из пионеров освоения Русской Америки, Григорий Шелихов. А зря. На церковном погосте, где он покоился, выбиты были на постаменте знаменательные посвящения друзей своему покойному приятелю. Эпитафия Гаврилы Державина гласила:
…После Иркутска небольшой привал сделал Головнин в Красноярске. Здесь в церковном приделе обрел вечный покой один из тех, кто взбудоражил в свое время Страну восходящего солнца, Николай Резанов. Его друзья как-то быстро о нем позабыли…
В стольном городе Сибири, Тобольске, Головнин рассчитывал встретиться с генерал-губернатором Иваном Пестелем. Но, как оказалось, тайный советник большую часть времени проводил в Петербурге и оттуда управлял Сибирью. В это раз у него была действительная причина. Столица ожидала возвращения из Парижа кавалергардов, среди которых служили два сына сибирского наместника…
Скрипучая почтовая карета в начале июля доставила камчатского моряка в первопрестольную. Унылые картины обгоревших усадеб и домишек, развалившихся и прокопченных стен, заросшие лопухами опустевшие дворы. С детских лет запомнился величавый Кремль, Иверские ворота. Кое-где еще зияли незаделанные проломы, черная копоть на зубцах Кремлевской стены проглядывала местами…
Московский тракт в северной столице переходил постепенно в Невский проспект. День в день и, можно сказать, час в час, через семь годков возвратился Головнин на берега Невы.
«22 июля 1807 года, — отметил он в записной книжке, — я оставил Петербург и точно в том же часу (в десятом пополудни), в котором ныне приехал сюда; следовательно, дальние путешествия мои продолжались ровно семь лет».
Столица жила в ожидании возвращения из заграницы гвардейских полков. Командир «Дианы», не успев отряхнуть дорожную пыль, отправился в Адмиралтейский департамент.
«Диана» покидала Россию при Морском министре Павле Чичагове. Он давно оставил свой пост и бесславно закончил карьеру. По воле императора стал вдруг командующим сухопутной армией, проворонил отступавшую армию Наполеона у Березины, чем завоевал всеобщее негодование и подозрение в измене. Сославшись на болезнь, укатил в Париж, где и осел навсегда.
Нынче третий год апартаменты Морского министерства осваивал небезызвестный маркиз де Траверсе…
Первым делом командир «Дианы» представил рапорт о награждении подчиненных ему моряков. Как ни странно, уже спустя неделю его вызвали в Адмиралтейский департамент и объявили высочайшую волю.
— Всемилостивейше пожалованы государем императором, — монотонно читал правитель Адмиралтейской канцелярии Никольской, — Василий Головнин, Петр Рикорд чином капитана второго ранга, единовременно тысячу рублей и в пансион и в штатное по капитан-лейтенантскому чину жалованье…
- Предыдущая
- 83/113
- Следующая
