До мозга костей (ЛП) - Вульф Триша - Страница 26

— Я не буду кусаться… в этот раз… — говорит Джек, и на его губах появляется едва заметный намек на улыбку, когда он повторяет мои слова. Я колеблюсь ещё мгновение, прежде чем перешагнуть через порог. Взгляд Джека падает на мои швы, пока он встает и засовывает руки в карманы. — Заживает нормально?

Я киваю, делая несколько шагов дальше в тускло освещенную лабораторию.

— У меня был неплохой врач. Он даже не вышил свои инициалы на моей руке.

— Звучит так, будто он профессионал. И до жути красив.

— Ему нравится так думать.

Тишина опускается между нами, как тяжелый занавес в прохладном воздухе. Может быть, Джеку так же странно, как и мне, что он разговаривает, может быть… он просто… флиртует?… как нормальный человек.

— Чайковский? — спрашиваю я, кивая в сторону динамика.

В глазах Джека может быть промелькнуло удивление, а может, и смущение. Это не совсем то, что обычно слушают нелепо красивые тридцатичетырехлетние мужчины, но опять же… это Джек.

— Помогает мне сосредоточится.

— Это здорово, — говорю я со слабой улыбкой, поднимая одно плечо и делая неуверенный шаг ближе. — Мне известно это произведение. Композиция, Pas D'action. Из «Спящей красавицы», — Джек наклоняет голову с немым вопросом. — К пяти годам стало ясно, что я никогда не стану балериной, несмотря на попытки моей матери. Но мы с удовольствием ходили смотреть балет вместе. «Спящая красавица» была нашим любимым спектаклем.

Между его бровями появляется складка, его взгляд отрывается от моего, опускаясь, прежде чем остановиться у моих ног.

Джек прочищает горло, проведя рукой по галстуку.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорит он, отворачиваясь, чтобы заглушить музыку, и открыть ящик стола. Я сдерживаю вопросы, вертящиеся на языке, и просто смотрю, как он стоит передо мной с небольшой декоративной деревянной коробкой в руках. На мгновение он хмурится, как будто раздумывая, стоит ли передавать её мне, но также быстро выражение его лица проясняется, и он протягивает подарок.

Я ставлю свою сумку на стол для осмотра из нержавеющей стали и беру коробку, на мгновение, задерживая взгляд на Джеке, прежде чем открыть латунный замок. Когда я поднимаю крышку, открывается вид на подъязычную кость в гнезде из черного шелка, тщательно очищенную и законсервированную, перелом разделяет нежное левое крыло.

— Имя Тревор Уинтерс тебе о чем-нибудь говорит? — спрашивает Джек.

Я качаю головой, всплеск адреналина захлестывает моё сердце. В голове проносятся имена всех, кого я убила, но этого имени там нет.

Я как-то проебалась.

Удушение — не мой конек, так что перелом подъязычной кости не имеет смысла. Но, возможно, я совершила ошибку, и, конечно, Джек будет копать, пока не найдет это, и он ткнет меня носом в мои огрехи.

— Нет, — отвечаю я и уже почти захлопываю коробку и бросаю её ему обратно, когда поднимаю взгляд и действительно всматриваюсь в Джека. На его лице нет ни самодовольной, злорадной ухмылки, в глазах нет торжествующего блеска. Его выражения часто бывают такими едва заметными, и я потратила годы на наблюдение за ними, но такого я ещё никогда не видела. Похоже, он… обеспокоен. — Нет, — говорю я снова, на этот раз мягче. — Это имя мне ничего не говорит.

Джек кивает, словно он не удивлен, но едва заметное беспокойство всё ещё сохраняется в глазах, пока он смотрит мне в глаза.

— Уинтерс был странником. Он редко задерживался где-либо дольше, чем на год. Он высоко ценил свой интеллект, но никогда не останавливался ни на чем достаточно надолго, чтобы доказать это. У него было много подработок. Работал руками, чтобы свести концы с концами.

Я снова смотрю на кость, качаю головой, безуспешно пытаясь собрать воедино эти кусочки головоломки.

— Ты могла видеть его в своем районе, он мог прибивать черепицу на крыше. Красить гараж. Чинить забор. Ты могла и никогда не заметить его. Но он заметил тебя.

По спине пробегает холодок и спускается по позвоночнику. Мои губы приоткрываются, когда всё начинает вставать на свои места.

— Уинтерс любил посещать бар в центре города, который был популярен среди студентов, — говорит Джек. — The Scotsman. Я был там, ожидая, но не увидел его. Когда я решил остановиться на ночь, увидел, что мимо проезжает его грузовик. С ним был пассажир, но я не смог разглядеть кто. Было слишком темно. Но это была ты, не так ли?

Я киваю, хотя и не могу вспомнить эту часть ночи. Помню, как пробралась с друзьями в бар, расположенный вниз по дороге от The Scotsman, с поддельным удостоверением личности. Уинтерс, должно быть, был там и подсыпал что-то в мой напиток, потому что я ничего не помню ни о дороге домой, ни о том, как вошла в него.

Внезапные слёзы застилают мои глаза.

— Мой отец… он попросил человека починить забор сзади у переулка… Папа узнал бы его, когда он привел меня домой. Должно быть, он впустил Уинтерса.

— Вероятно, да.

Мне не удается сдержать тихий вскрик, в его преследующих нотах слышны все грани отчаяния.

Но это не просто отчаяние.

Это ярость предательства.

Я перекладываю коробку в левую руку, а правой обхватываю её, надавливая ногтями на швы, чтобы вызвать боль, и закрываю глаза. Мне вспоминается больница, место, которое ненавижу, испытывая отвращение даже к самым слабым воспоминаниям о стенах клиники, капельницах, боли от моих травм и сокрушительной, поглощающей потере в каждом мгновении бодрствовании. Но я возвращаюсь назад. Возвращаюсь к одному незначительному моменту, к одному маленькому замечанию.

К одному замечанию агента Хейса офицеру полиции, стоявшему у входа в мою палату.

— …Просто убедись, что ты знаешь, кого принимаешь, — сказал он офицеру, который говорил о новой крыше, которую он планировал установить. — Не доверяй любому парню с улицы, понимаешь, о чем я? Никаких бродяг — никогда не знаешь, кого ты можешь впустить в дом.

Полицейский не знал, что на самом деле имел в виду Хейс. Как и я, до этого момента.

Хейс знал. Он, блять, знал, какого человека они ищут. Готова поспорить, Тревор Уинтерс был на его гребаном радаре. И будь то некомпетентность, или лень, или обычная глупость, это стоило мне семьи. Моей жизни.

— Нет, Кири, — говорит Джек, вырывая меня из моих мыслей. Я моргаю и смотрю вниз, пока он разжимает мою дрожащую руку, где ногти вдавили полумесяцы в мою плоть. Его голос мягкий, когда он кладет мои пальцы обратно на боковую стенку коробки. — Ты вскроешь свою рану.

Стул материализуется у моих ног. Прохладные, уверенные пальцы обвиваются вокруг моего локтя, и вот я уже сижу, а кость внутри коробки вибрирует от дрожи в моих руках.

— Это он? Молчаливый Убийца? — спрашиваю я, чувствуя, как Джек опускается передо мной на колени сквозь водянистую дымку, но я не могу на него смотреть.

— Да.

Мои ресницы влажные, губы дрожат. Этот момент совсем не такой, как я ожидала. Он полон того облегчения, которое скрыто тревогой, потому что я не знаю, что должно произойти дальше. Он полон горя и потери, которые не хотят оставаться похороненными, независимо от того, что я насыплю поверх могилы, в которой пытаюсь их сохранить. И он полон самого темного оттенка ярости, той, которая бурлит, как расплавленное ядро, зажигательная смесь, умоляющая сжечь мир дотла.

— Я не мог определить его место жительства, — продолжает Джек. — Он постоянно переезжал из мотелей в пансионаты. Но я знал, что есть несколько районов, где он занимается какой-то работой, поэтому, когда я увидел, что он проезжает мимо, и понял, что не смогу его догнать, я отправился на поиски. В конце концов, я нашел его грузовик, припаркованный в переулке у задней части твоего дома.

Мы оба знаем, что произошло после этого.

И теперь Джек, наконец, понимает. Ночь, когда он выследил и убил Молчаливого Убийцу, стала поворотным моментом, когда наши жизни сплелись воедино, две половинки незаживающей раны, которая, возможно, никогда не зарастёт.