Я просто играю... (СИ) - Зайцева Мария - Страница 5

Мама говорит, что мне просто нужно нагуляться. Она у меня вся в бабушку. А бабушка - дитя цветов, до сих пор носит длинные распущенные волосы и курит травку. Мама выросла свободной в суждениях и нравах. И сейчас борется за толерантность и права женщин. Это ее центр помогает Нэй. И именно они смогли вытащить ее из того болота, в котором она тонула.

Я полностью поддерживаю маму и обожаю бабушку.

И терпеть не могу принуждения и всякие нарочито мужские вещи, подчеркивающие женскую, типа, неполноценность.

И сейчас рядом со мной сидит просто образчик всего, что я терпеть не могу. Так почему же я залипаю на его руки, на расстегнутый ворот рубашки, на губы, чувственные такие, красивые. Ноздри крупного носа, хищно подрагивающие… И глаза, темные, завораживающие.

Он на меня смотрит, и давно уже! А я только сейчас это понимаю!

В его взгляде вопрос и ленивая усмешливая уверенность в том, что все будет так, как он захочет.

А я неожиданно для себя принимаю единственно верное на данный момент решение: он хочет продемонстрировать свою власть. Показать мне мое место.

А я хочу поиграть.

Почему , в конце концов, нет?

Кто мне может запретить?

Кто первым из нас дергается к другому?

Сложно сказать, на самом деле. Наверно, это происходит одновременно. А, может, я успеваю первой. Не двинуться даже,  нет! Просто… Обозначить движение. Взмахом ресниц, например… Или невольным сглатыванием… Это не повод, но Адилю достаточно и такого неочевидного  знака.

Он резко перехватывает меня за затылок  невыносимо собственническим, мужским жестом подчинения  и тянет к себе.

Раньше я бы не позволила. Да и вообще, что за манера хватать? Он не у себя в клане, или как там называется место, где все принадлежит ему?

Раньше я бы даже и подумать не могла, что вообще такое случится. Произойдет.

Но случается. Происходит.

Адиль медлит буквально секунду, словно дает мне время на подумать. А затем что-то бормочет на своем варварском диалекте и прижимается к моим губам. Жестко так, жестоко даже.

Я ощущаю давление его языка, которому невозможно противостоять, ошеломленно раскрываю рот и упираю руки в плечи, обтянутые дорогим пиджаком. Остановить, наверно, хочу.

Но все мои желания, похоже, остались за пределами той минуты, что он давал мне перед тем, как поцеловать.

Его сразу так много, что начинаю задыхаться, невольно закатывать глаза, музыка превращается в белый шум, сводит с ума своим постоянным навязчивым присутствием, Адиль жестко держит и целует, бескомпромиссно устанавливая свои правила отныне между нами двумя.

Я не согласна, конечно, но что тут можно сделать? Только заорать и начать сопротивляться всерьез. А я… Не хочу. Ни всерьез, ни даже в шутку.

Он вкусный, какой-то немного табачный, пряный, восточный… Словно травка, запущенная в кальян, дурманит голову, отключает.

И  вот я уже не понимаю, как плыву, ощущая только его жадные прикосновения по всему телу, его настойчивый язык во рту. Он ведь  не целует! Он меня имеет так! Трахает! И мне это нравится!

Он не похож ни на одного из моих парней, слишком прямолинейный, слишком грубый, слишком опасный! Непредсказуемый. Я не понимаю, что будет в следующее мгновение, не хочу понимать, плыву, полностью доверившись течению, уносящему меня прочь из этой оперы, из этой ложи, из этого мира.

В другой, где существуют только его руки, его губы, его горячий непонятный шепот…

— Жамила… — говорит он мне, — жамали…

Я не знаю, что это значит, но звучит красиво, гортанно и жадно. Это же что-то значит, да?

— Ли-и… — шепчет он, обжигая дыханием шею, и я в легкой панике понимаю, что уже давно не в кресле своем сижу, а у него на коленях! И руки его, большие, с длинными ухоженными пальцами, сжимают мой зад!

За спиной вопит Фигаро, пытаясь все успеть в свой безумный день, а у нас тут - безумные мгновения! И Адиль все успевает! Вообще все!

Я не успеваю только за ним.

Но кажется, этому сумасшедшему мое успевание и не требуется. Сам справляется! Гладит, целует, вообще ничего не стесняясь, тискает меня под платьем, опытными пальцами трогает внизу, и я выгибаюсь, ощутив его в себе! Выгибаюсь и не могу сдержать стон.

— Мубэллион… — хрипит он, — юриду?

Я не понимаю, ничерта не понимаю, но киваю. Он что-то предлагает… Я соглашаюсь на все. На все!

Адиль усмехается настолько порочно и довольно, что меня трясти начинает. В голове — полный фарш из отрывков эмоций, мыслей, чувств… Тут и ужас от происходящего, и удивление собой, как это я так… И превкушение того запретного, что будет… Непременно будет… И все это буквально через мгновение топит всепоглощающая , сметающая на своем пути мои и без того некрепкие бастионы, похоть, когда Адиль чуть отодвигает меня с коленей и молча кладет мою ладонь себе на пах. Я сжимаю, округляя глаза, потому что там каменно и серьезно до невозможности.

— Уриду-ка… — шепчет он, а потом повторяет, — хочу тебя. Хочу. Юриду? Хочешь?

Словно в трансе, киваю, продолжая сжимать его через ткань брюк. Хочу. Так хочу!

Я настолько дико своего первого парня не хотела даже, а уж по нему-то я безумно  умирала, что до сих пор вспомнить стыдно. И смешно теперь. То,  что я тогда испытывала, похоже на сегодняшнее мое ощущение, как слабый ветер с моря на полноценный, все на своем пути сметающий смерч.

Адиль убирает мою руку, смотрит в глаза мне, гипнотизируя чернотой расширенных зрачков, тянет молнию брюк вниз, выпуская на волю большой крепкий член.

Я хочу смотреть вниз, но не могу. Он не пускает.

Адиль  легко приподнимает за ягодицы, чуть смещается вперед, чтоб я могла коленями встать по обе стороны от него на сиденье… И неумолимо натягивает меня на себя, быстро, жестко, до конца сразу!

Так, что его становится и внизу невероятно много, до боли, до слез из глаз.

Я только и могу,  что потрясенно ахнуть  и задрожать от переполнения эмоциями. Все через край! Все слишком!

— Еа лаху мин харен… Какая горячая… — шепчет он, снова  прихватывая меня за затылок и властно целуя. Ощущаю опять во рту агрессивный напор языка и это, вкупе с бешеной наполненностью внизу, сводит с ума. Томит и размазывает, словно  джем на горячий тост…  Я, кажется,  могла бы вечность так просидеть, не двигаясь, не шевелясь, нанизанная на него, словно бабочка на обжигающий стержень… Но Адилю, конечно, мало. Он перехватывает второй рукой меня за талию, прижимая еще теснее к себе и начинает двигаться, ритмично и быстро, еле выходя и врываясь обратно жестким завершающим толчком.

И если я до этого думала, что переполнена, и больше ничего не захочу, то тут сразу приходит понимание, что вообще мало мне! Что надо больше! И он дает мне это больше, многократно, в сто раз, в тысячу!

Я выгибаюсь, не в силах контролировать себя, сходя с ума от порочности происходящего, от его поцелуев, его коротких, но совершенно не щадящих, бешеных толчков, от его слов, которые я вообще не понимаю! Но это не мешает млеть от них! И пахнет он так, что у  меня слюни текут, хочется его попробовать, покусать даже. И я не отказываю себе в этом удовольствии, впиваюсь в мощную шею, Адиль хрипит едва слышно, отрывает меня от себя, перехватывает за затылок опять, смотрит так зло, так горячо… Ах… Я с ума схожу, просто умираю от каждого мгновения этого безумства, этого кайфа невероятного…

— Адон мэдэ… — рычит он, усмехаясь, а затем закрывает мне рот жесткой ладонью… И ускоряется!

Кресло под нами, роскошное, широкое вип-кресло, опасно и ритмично скрипит, и мне остается только верить, что за какофонией из нескольких голосов на сцене этого не слышно. Хотя, даже если и слышно… Плевать!

— Энутаф… Кончай. — Приказывает Адиль, тяжело глядя мне в глаза и ввергая в безумие короткими, жесткими рывками…

И я послушная с ним. Я кончаю.

Хорошо, что рот закрыт. Плохо, что в этот момент в опере наступает какая-то логическая пауза, и наше хриплое дыхание слышно, наверняка, даже на сцене.