Тоннель - Вагнер Яна - Страница 103

— К стене отошли все, — наконец сказала коробочка скучно.

Пятеро ополченцев, которые и так стояли уже от нее как могли дальше, у самого выхода, после реплики этой попытались отступить еще, и все пятеро, разумеется, увидела чиновница, по-прежнему держали в руках фонари. Фармацевт взяла мужа за руку и тоже оттащила назад, и на пятачке перед камерой осталась теперь только клетчатая сумка на колесиках. Внутренняя дверь зашипела, отъехала в сторону, и в проеме показался майор, непыльный уже и строгий. Он умылся, почистил костюм и смотрел с полковничьей или даже нет — с генеральской равнодушной ленцой. Разве волосы только еще у него не просохли и влажно блестели, расчесанные на пробор.

— Вы, двое, — сюда, — позвал он.

Шура, кажется, прямо стоя упал в обморок и не шевелился.

— Ой, минуточку подождите буквально, — сказала его жена, вытащила из кармана помаду и, не глядя, быстро накрасила губы. Видно было, что и на обмершем Шуре она тоже хотела что-то поправить, но удержалась и в этот раз даже его не толкнула. Он пошел за ней сам, как если б его вели на веревке.

Майор посторонился и пропустил их, а затем быстро и с удовольствием заступил чиновнице дорогу и взглянул на нее снизу вверх. Не взглянул даже — оглядел, снизу доверху, растягивая приятный момент. Был он очень в эту минуту собою доволен.

— Молодец, — сказал он. — А теперь айтишника. И еще там по списку кто у тебя? Ты тетрадку свою подбери, пригодится. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 01:28

— Ну куда ты крутишь, левей бери! Левей, говорю, еще! Еще! — ревел бригадир и лупил по будке озоновского фургона ладонью. — Лёха, крикни ему, он не слышит там, что ли?

Лёха крикнул; из кабины фургона в ответ тоже донесся какой-то неразборчивый крик, однако левее фургон не поехал и спустя мгновение с треском воткнулся в зад курносой маленькой Хонде. На асфальт посыпался пластик, габариты у Хонды погасли, сразу стало темнее. Из кабины фургона высунулся юный бородач и с упреком посмотрел на толкавших.

— Ты куда прямо едешь, мудень, говорят тебе, а ты прямо, вбок надо было! — заорал бригадир. От натуги и ярости он слегка посинел. — Щас назад его надо и дрочить всё по новой!

— А зачем так быстро толкали! — воинственно отвечал бородач из кабины, и при этих его словах несчастная Хонда покатилась вдруг сама по себе и тоже во что-то ударилась — уже не было видно, потому что и передняя фара погасла.

— Ты чего, на ручник ее не поставил? — спросил Патриот, тоже мокрый, как все, но не синий, а огненно-красный. — Ты водить умеешь вообще?

Бородач насупился и молчал.

— Так а хули за руль-то лезешь тогда! — бригадир рванул дверцу. — Вылазь!

— Нет ключей, — задыхаясь, сказала Саша. — Я везде тут уже посмотрела. Может, надо подальше сходить, ну где-то же будут...

— Нет, не надо подальше, — сказал Митя. — Из подальше мы сюда не проедем.

Хонда сдвинулась недостаточно. И фургон тоже сдвинулся недостаточно, его некуда было двигать. Ничего тут было толком не сдвинуть — три шеренги машин без ключей, половина с заблокированными колесами. Незнакомец с разбитым лицом подходил уже, наверное, к двери. Мы ее все равно откроем, с вами или без вас, вспомнил Митя и улыбку — странную, неприятную. У вас дочь там, у вас дочь. У вас дочь.

— Да проедем! — прорычал бригадир. — Рулить только надо не жопой!

Бородач оскорбленно фыркнул. Тощий Лёха в пшеничных усах карабкался на его место в кабину.

— Чё стоим, я не понял? Погнали! — Бригадир обошел фургон и хотел было снова крикнуть «погнали», хоть и сам уже начинал сомневаться, оттого-то и торопился. Но не крикнул, потому что возле маленькой Хонды стояли теперь какие-то мужики — человек семь-восемь с фонарями и монтировками, а один почему-то с огнетушителем — и смотрели на бригадира нехорошо.

— Это что же, машины бить, значит, людям? — спросил один.

— А твоя, что ль, машина? — с вызовом отвечал бригадир, не успевший переключиться.

И вот тут бы случиться беде, потому что, во-первых, разбитая Хонда тому человеку в самом деле была не чужая. Во-вторых, какой-то другой человек закричал «э, ребят, он тоже из этих, я его помню», а руки у бригадира были пустые — инструменты и ружья аккуратно лежали у стеночки. Бородач в олимпийке тем более ситуацию не поправил, он примчался на шум и с разбегу начал толкаться, да и Лёха вылезал уже из фургона, а Серёга рванул за дробовиком.

Словом, драка была неизбежна — драка страшная, без пощады, на какую способны люди, у которых уже не осталось надежды, а только злость. Но вмешался краснолицый владелец УАЗа, причем выступил в роли, для себя необычной: в нем надежда еще не иссякла, и он не злился. Или даже не так: он вдруг понял, что надежду получится удержать, только если драки не будет, и злости себе не позволил. Прямо сделал над собою усилие и попробовал объясниться — словами, хотя прежде никогда в этот способ не верил.

— Мужики! — сказал он. — Э-э-э, мужики, вы чего, мы ж тут выход нашли!

А затем рассказал, как мог емко и красноречиво — про железную дверь и сервисный коридор, щитовую, электричество и воздуховоды, аварийные лифты и спуск в метро. Про машины, которые стоят поперек и попробуй их оттащи, когда вон хотя бы тот Ранглер желтый в среднем ряду один весит две с половиной тонны, и что надо потом просто дернуть решетку. Просто дернуть, понял, только трос найти и машину с ключами, а дальше всё есть — инструменты есть у ребят, инженер-электрик вон стоит, всё есть, понял?

Эта речь обошлась владельцу УАЗа недешево: покраснел он и вымок еще сильнее, но задачу свою исполнил. А возможно, и перевыполнил, потому что трудная речь его не только предотвратила драку.

— Ранглер, значит. Этот, что ли? — спросил человек с огнетушителем и отправился посмотреть. — Ой, да ладно, две с половиной, — сказал он. — Тонны две максимум.

— Трос я знаю где, кстати, взять, — сообщил второй. — Трос достанем.

И пока обсуждали, кого посылать за тросом, человек из курносой Хонды подошел к владельцу УАЗа и, порывшись в кармане, протянул ему на ладони ключ с пушистым розовым шариком.

— Аккуратней только, — сказал он. Ладонь была грубая, очень грязная и к пушистому брелку не годилась. Получасом раньше человек из Хонды ударил этой ладонью рыжего водителя автобуса и хотел бы ударить еще, все равно кого. И никуда это желание не исчезло.

— Может, сам тогда? — предложил владелец УАЗа и ключ не взял. Он оглядывался на инженера; что-то сдулся, казалось ему, инженер.

— На, бери, блядь, давай, — сказал человек из Хонды. Ничего другого он больше сказать не мог и вообще удивлялся, что может сейчас говорить. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 01:29

Ополченцы с фонарями и ружьями всё так же топтались у внешней двери. Возмущаться новым приказом не стали и на выход отправились молча с тем же видом, с каким пятью минутами раньше заходили внутрь, — с таким видом измученная массовка после долгого дня и тринадцати дублей выполняет команды безумного режиссера, переходит с места на место и вроде бы принимает нужные позы, хотя давно уже не помнит, какой в этом смысл.

Режиссера причем и видно-то не было, он валялся, наверное, в кресле, не касаясь ботинками пола, или вовсе лежал на кушетке, обернутой целлофаном, и ему закатывали рукав, чтоб пристроить иголку в вену. Или, может, меняли памперс. И приказы его, возможно, стали просто набором звуков и никакой силой давно не обладали. Сила приказов вообще была теперь под вопросом, однако и вопросы у чиновницы в изодранных брюках внезапно иссякли тоже. Ее мучили совершенно другие вещи: яркий свет в тамбуре, зудящие раны под мышками и в паху и застежка на лифчике. Лямки, молнии, пуговицы и швы, от которых тело ее распадалось, а под этим светом от них было никак не избавиться. И когда двери изменили наконец положение — внутренняя захлопнулась, внешняя открылась, — чиновница шагнула во тьму почти с облегчением и про гниду-майора, фармацевта в пластмассовых жемчугах и тем более про неведомого айтишника забыла мгновенно.