Тоннель - Вагнер Яна - Страница 52

И поэтому, когда в половине четвертого донесся наконец слух, что примерно в полукилометре впереди какие-то неизвестные перегородили тоннель, захватили пассажирский автобус и то ли всех там поубивали, то ли взяли в заложники и выдвинули какие-то требования, эффект произошел удивительный и обратный. По рядам прошло странное, почти радостное оживление, и довольно скоро все, кто не спал и услышал эту, без сомнения, тревожную новость, опять бросили свои автомобили и отправились к неведомой опасной баррикаде. Причем в этот раз пошли даже те, кто отказывался покидать свои ненадежные убежища раньше, с самой ночи упрямо сидел на одном месте и не участвовал даже в невинной переписи у полицейского Форда, которая хоть и казалась абсолютно бесполезной, но уж точно не могла навредить напрямую. Посторонний ехидный наблюдатель, возможно, отметил бы иррациональную склонность самых разных людей стремиться к источнику опасности только ради того, чтобы убедиться, насколько эта опасность реальна. Но единственным свидетелем внезапного массового исхода оказался чиновник в длинном Майбахе, который ни про какую баррикаду, разумеется, не услышал, так как пуленепробиваемые стекла не пропускали звуков. Он видел только, что владельцы соседних автомобилей парами и небольшими группами направляются в конец колонны, и сделал единственно возможный вывод: его нерадивая ассистентка перестала наконец валять дурака и взяла-таки ситуацию под контроль.

Некоторое время мимо тяжелого лимузина тянулся еще ручеек отстающих из передних рядов, до которых известие добралось в последнюю очередь, но в конце концов и он иссяк и проходы опустели. Убедившись в этом, старик откинулся в кресле и обнаружил с неудовольствием, что машинально растерзал целую гроздь винограда из фруктовой вазы, по одной раздавив ягоды между пальцами. Он брезгливо обтер ладонь краем пледа, сбросил его себе под ноги, а затем громко позвал храпящего водителя по имени.

Настрадавшийся Валера спал крепко, с открытым ртом, и снились ему дача в Жаворонках, солнечный горячий полдень и жена, нарезающая на летней терраске редиску для окрошки. Ее круглые розовые локти, стук ножа по доске, рыжая клеенка с подсолнухами и далекий шум электрички. В эту-то воскресную негу и ворвался резкий голос шефа, и Валера жалобно сморщился и замотал во сне головой, но сон уже дрогнул и рассыпался, и не стало больше ни солнца, ни жены, ни холодного запаха огурцов. Во рту пересохло, давил ремень, опухли ступни в ботинках, и торчал перед глазами руль в белой кожаной оплетке и помятая задняя дверь Фиата Панда с наклейкой «Малыш в машине».

— Да! — сказал Валера хрипло и попытался одновременно встать, обернуться и сделать вид, что не спал. — Да! Едем?..

Шеф неожиданно засмеялся.

— Старый ты стал, Валерка, — сказал он с удовольствием. — Размяк, разжирел. На пенсию тебя надо было отправить.

Валера, который был младше шефа на девять лет, спорить не стал, а захлопал глазами и улыбнулся, изобразив (без особого, к слову, труда) на лице придурковатую растерянность, и на всякий случай даже немного покряхтел, растирая шею. Все эти действия призваны были подтвердить правоту старика и, если удастся, рассмешить его еще раз. И действительно, тот не злился. Совершенно напротив, он как будто был очень чем-то доволен.

— Открывай, — велел он. — Выходим. Вещи не забудь.

Удивительный этот приказ поразил Валеру настолько, что он обернулся еще раз, словно желая проверить, не продолжается ли шутка. За без малого семнадцать часов старик не вышел из машины ни разу. Благодаря его давнишней аденоме простаты, по причине которой под средним сиденьем роскошного Майбаха специально установлен был биотуалет (тайна, разглашение которой могло стоить водителю головы), в этом просто не было нужды. И решение покинуть бронированную крепость сейчас, когда снаружи творилось черт знает что, а рядом не было даже телохранителя, показалось настолько на старика не похоже, что Валера впервые в жизни задумался о том, чтобы не подчиниться. На случай, если дед сошел-таки с ума или, скажем, со скуки наклюкался вискаря из хрустального графина и рвался теперь на подвиги, за которые, подвиги, с него, Валеры, впоследствии опять-таки непременно сняли бы голову. Но графин стоял почти полный, а глаза у шефа были хотя и желтые, но трезвые и смотрели ясно.

— Выходим, — рявкнул дед своим прежним недобрым голосом и взялся за ручку двери, и Валера оробел, сдался и послушно отпер центральный замок. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 15:33

Кот уже двадцать минут вопил не переставая, на одной противной режущей ноте, а временами еще опрокидывался набок и принимался яростно драть сетку. И молодой лейтенант прямо на ходу легко расстался с детской мечтой и простил наконец маму, уверившись в том, что она права и что коты и собаки — одинаковый геморрой.

А вот малютку-доктора, похоже, кошмарные эти звуки скорее радовали. Он то и дело заглядывал в переноску и ласково бормотал «ну не надо, не злись, брат», и даже немного порозовел под слоем цементной пыли, хотя выглядел по-прежнему так, словно только что выбрался из-под завалов.

Запах, едва выносимый возле решетки, тоже постепенно слабел, а сразу за чьей-то одиноко стоящей Шкодой с отломанным зеркалом исчез вовсе. И пускай воздух оставался горячим и несвежим, дышать стало легче. И вообще — стало легче, хотя объяснить себе это лейтенант не мог. И зачем идет следом за чумазым стоматологом, тоже понимал не до конца. Но во-первых, больше идти ему было некуда, а во-вторых, кому-то надо было нести коробку с лекарствами, одноразовыми шприцами и початой бутылкой водки, так как у доктора руки были заняты котом.

И когда впереди наконец показались машины, оба они — и доктор, и лейтенант — непроизвольно ускорили шаг. Первый — потому, что надеялся разыскать сердитую женщину в кроксах и спросить, нет ли у нее еще молока, а второй — просто так, за компанию, потому что не знал, куда еще себя деть.

Странно было, правда, что никто не бродит по проходам и не слышно голосов. Даже на расстоянии такое скопление людей все равно производило бы шум: кто-то бы хлопал дверцами, кашлял, разговаривал или смеялся. Должны были шаркать ноги, хрустеть пакеты и щелкать зажигалки, и наверняка кричал бы чей-то ребенок; но, кроме кошачьих воплей и эха, других звуков не было. Аварийное освещение было тусклое, как в больнице ночью, одна из потолочных ламп мигала. Выстроенные в три ряда автомобили стояли пустые, точно такие же, как и брошенная позади Шкода Рапид. И маленький доктор споткнулся и замолк, потому что мгновенно провалился в свой недавний кошмар, в котором люди исчезли и он остался в тоннеле один. И подумал даже, что, возможно, до сих пор сидит у решетки, отравленный трупными испарениями, потерявший счет времени, и все дальнейшее — и шестеро незнакомцев с отбойным молотком, и оживший кот, и мальчишка-полицейский — просто бред. Часть сна. Последняя предсмертная галлюцинация.

А лейтенант, которого безлюдные ряды потрясли ничуть не меньше, почувствовал себя персонажем фильма про зомби, который вышел на улицу последним и обнаружил, что остальные уже съедены. И пожалуй, схватился бы сейчас за пистолет, если б не держал идиотскую коробку с водкой и таблетками.

Доктор медленно наклонился, поставил переноску на пол и вытер лицо. Руки у него дрожали.

— А! — выдохнул лейтенант и хлопнул бы себя по лбу, если б не все та же коробка. — Они ж за едой ушли. Она ж еду хотела раздавать, точно. Сука, вот я щас кирпичей наложил, реально.

Ни в одном, даже самом причудливом своем кошмаре маленький стоматолог не смог бы представить выражение «наложить кирпичей», потому что никогда прежде его не слышал. Этот дикий набор слов просто не мог появиться в его собственном личном бреду, и значит, лейтенант несомненно был настоящий. А раз так, остальное тоже происходило наяву.

— Ну, тогда пойдемте, наверное? — предложил он и поднял кота, который в самом деле был жив, недоволен и не ел со вчерашнего дня.

— Ну пошли, чё, — вздохнул лейтенант, перехватывая коробку поудобнее.