Чудо в ущелье Поскоков - Анте Томич - Страница 27

— А-а, прибыли, — подал голос и Крешимир, вышедший на балкон в одних трусах.

— Эгей! — махнул Бранимир ему и Ловорке, которая, завернувшись в простыню, выглядывала из-за спины мужа.

Та в ответ застенчиво махнула ему рукой.

— Что это у вас за «шкода»? — спросил папа.

— Полицейская. Неплохая машина.

— Хорошо держит дорогу.

— А где мой «форд»?

— Да ладно, чего там, на кой тебе машина, если ты никуда не ездишь, — ответил ему Звонимир просто.

предлагает несколько ценных советов по приведению в порядок дома, а также открывает тайну исчезнувших простыней: одной желтой со светло-синими цветочками и другой, розовой в белый горошек

Ловорка проснулась, когда находящиеся в комнате предметы стали постепенно проступать в сероватом свете зари. Ее разбудила тишина, отсутствие в горной глуши какого бы то ни было звука. Сначала она вообще не могла понять, где находится, а потом обнаружила на своей груди мужскую руку с простым золотым кольцом и все вспомнила. Взяла эту безжизненную и тяжелую кисть и положила ее рядом со своей, понюхала и принялась гладить ею себя по щекам и быстрыми поцелуями прикасаться к подушечкам пальцев. В какой-то момент ей почудилось, что все, что было еще совсем недавно, и вообще вся ее прежняя жизнь были лишь длинным мучительным сном и ожиданием этого утра. Реальности, частью которой она теперь стала и в которой была счастлива.

Осторожно выбравшись из объятий, Ловорка встала, натянула трусики и простое хлопчатобумажное платье, застегивающееся спереди на пуговицы, которое Крешимир отыскал в шкафу покойной матери. Надела шлепанцы, прокралась через погруженный в тишину дом и вышла во двор. В огороде отец Крешимира бечевкой подвязывал кустики молодых помидоров к ясеневым колышкам.

— Доброе утро, — обратилась она к нему.

Старик и головы не поднял.

— Не надо ли чем-нибудь помочь? — предложила Ловорка, подумав, что свекор не слышал, но он продолжал заниматься своим делом, как будто ее не существует.

Она постояла еще немного, обдумывая, чем заняться, а потом отправилась на экскурсию. В неудобной для прогулки обуви, осторожно переступая через камни, иногда цепляясь подолом платья за ветки ежевики, Ловорка довольно быстро обошла всю деревушку, где остался только один жилой дом. Она с любопытством заходила в полуразрушенные сараи и хлева, через давно не мытые окна рассматривала комнаты в брошенных приземистых каменных постройках с прогнившими дощатыми полами, иногда замечала там одинокий стул с отломанной спинкой и паутину. Ее бабушка в Нережишчах до самой смерти жила в таком доме с высокой полутораспальной кроватью и иконкой какого-то святого с воткнутой за рамку увядшей веточкой маслины. У нее была такая же раковина из белого мрамора и закопченная дровяная плита в тесной кухне.

Возле самой стены дома, в мелкой ямке она вдруг увидела два коричневатых куриных яйца и просияла. Почему-то ей показалось, что это хороший знак. Ловорка взяла яйца, они были еще теплые. Подняла голову, как будто почувствовав, что откуда-то на нее смотрит он. И действительно, Крешо в одних трусах стоял на балконе и улыбался ей.

— Я нашла два яйца! — крикнула она, с гордостью показывая их. — Давай, одевайся, будем завтракать.

На сковороде она разделила на двоих глазунью, которую они съели без хлеба, потому что во всей кухне не нашлось никаких продуктов, кроме удивительно большого количества пакетов с кукурузной мукой. После такого скромного завтрака и он, и она остались голодными, но ничего не сказали. Она поцеловала его и рукой вытерла ему жирные губы.

— Я бы, если можно, взяла машину и поехала купить себе кое-что из одежды, а то и надеть нечего. Да и еды бы надо купить.

— Ключи на холодильнике.

— Хорошо… — сказала Ловорка и замялась, ей было неловко спросить. — А знаешь, — наконец произнесла она неуверенно, — мне и деньги нужны… Если у тебя есть…

Крешимир встал, извлек из буфета желтую жестяную банку, поцарапанную и проржавевшую по краям, с изображением парусника на крышке, одну из тех, больших, в которые когда-то паковали по три килограмма кофе, и, не говоря ни слова, поставил перед ней. Она открыла ее и изумилась, увидев, что банка почти до верха беспорядочно заполнена стянутыми резинками рулончиками купюр: одни побольше, другие поменьше, там были евро, американские и канадские доллары, британские фунты, швейцарские франки, японские иены…

— Ничего себе! — пробормотала она. — Чем же вы занимаетесь?

— Если скажу, мне придется тебя убить, — ответил Крешимир, закуривая сигарету.

Она задумчиво посмотрела на него:

— Тогда просто скажи мне, ведь не наркотиками?

— Нет.

— И никого не убиваете?

— Нет.

— Ладно, остальное меня не интересует. Сколько можно взять?

— Возьми, сколько надо.

Ловорка еще несколько мгновений, по-прежнему изумленно, глядела на деньги, а потом вдруг расхохоталась.

— Возьму все, — ляпнула она, сама не зная почему.

— Бери все, — сказал он.

— Вот дурачок, да неужели бы ты отдал мне все?

— Это, — объяснил ей Крешимир, показывая на жестянку, — это ничто по сравнению с тем, что я должен был бы тебе дать.

— Ума в тебя не так чтоб много, — сказала она растроганно.

— Знаю. Учительница в школе тоже мне так говорила.

— Несчастная женщина, — констатировала Ловорка, по-прежнему глядя на мужа влюбленными глазами, а потом, вспомнив что-то, встрепенулась: — Там, чуть в стороне, слева, маленький такой дом с большой дырой в крыше, он тоже ваш?

— М-м-м… — Он покачал головой. — Это от дяди Николы осталось. Он был врачом в Загребе, умер два года назад.

— А его дети сюда не приезжают?

— Детей у него не было, он там умер один, без родни, без детишек.

— Значит, если бы мы с тобой там поселились, это никому бы не помешало?

— Ну, мне, может быть, и помешало бы, я бы, наверное, был против того, чтобы спать в доме с дырой в крыше, — проговорил Крешимир.

— Если дело только в этом, можешь не беспокоиться, — сказала Ловорка и самоуверенно похлопала его по плечу.

Своего покойного дядю Крешимир едва помнил. Между дядей и его отцом десятилетиями не угасала какая-то старая вражда. В воспоминаниях осталась мутная картина: двое низкорослых мужчин, один крестьянин, другой врач, онколог, запыхавшиеся, с набрякшими жилами на шеях, стоят каждый на своей куче камней, переругиваются, оскорбляют и проклинают друг друга на все ущелье.

— Чтоб у тебя зенки повылезали! Чтоб тебя черви сожрали! — орал со своей стороны Йозо.

— Да чтоб тебя убил рак легких, — кричал Никола с другой стороны, — с метастазами в мозге и средостении!

У него был белый «Рено-18» — единственным, что Крешимир всегда помнил безошибочно, были автомобили. Уехав, дядя больше никогда не возвращался в эти горы. После него остался и постепенно ветшал и разрушался небольшой каменный дом с двумя комнатами и кухней, который он когда-то давно — Крешо тогда еще, пожалуй, и не родился — решил обновить в духе времени. Маленькую комнату Никола даже успел превратить в ванную, что по тем временам считалось безумной роскошью.

Потом сорок лет его владение ветшало, приходило в негодность от дождей, ветра и снегопадов. Когда Крешимир и его братья были детьми, их отец ни от чего не впадал в такую дикую ярость и не бил их с таким остервенением, как тогда, когда узнавал, что они залезали в дом дяди Николы. Этот дом был запретным, проклятым местом, отмеченным страшным знаком неведомой им ненависти.

— Папа, а почему вы с дядей Николой не разговариваете? — спросил один из них несколько лет назад в тот редкий момент, когда Йозо был в хорошем настроении.

Отец задумчиво наморщился.

— Хоть убей, не могу вспомнить, — наконец признался он.

Но даже если отец больше не помнил причины ссоры и невзирая на то, что его брат уже умер, Крешо был уверен: он взбеленится, узнав, что они с женой хотят там поселиться. По правде говоря, осматривая дядин одноэтажный дом, он и сам не знал, насколько это было бы разумно. Через дыру в крыше виднелось синее небо. Отверстие диаметром не меньше полутора метров зияло над бывшей ванной комнатой, часть потолка намокала и могла рухнуть. Кусок деревянной балки и обломки дранки торчали из штукатурки, которая обрушилась на ванну, унитаз и умывальник, в потемневшем зеркале Крешимир с трудом разглядел свое лицо. Однако, когда удалось открыть заржавевший кран, к его большому удивлению, откуда-то из глубины послышалось бульканье, а потом потекла вода, сперва мутная и грязная, а затем все более прозрачная и холодная.