Сойкина Ворона (СИ) - Чередий Галина - Страница 29

– Слышишь? – Воронова бесцеремонно оттолкнула меня, прилипшего к ее спине и все еще прущегося от пережитого кайфа, и собралась шагнуть из-под душевой лейки. И выглядела она отнюдь не такой расколбашеной только что пережитым оргазмом, как я наверняка, все еще бестолково моргающий и вздрагивающий от остаточных тягуче-сладких прострелов из промежности до крышки черепушки. – Звенит.

Я тряхнул башкой, выгоняя отзвуки заблокировавшего все внешнее наслаждения, и действительно услышал.

– Не дергайся, – просипел, как от великой простуды, ощущая новый разлив холодного раздражения. – Это не тревожка, телефон мой просто.

Не глядя на Женьку больше, вышел, как был, из-под душа и из ванной, тихо матеря себя сквозь зубы, как только в мокрую кожу вцепилась прохлада коридора. Кое-кто – членом думающий дебил. Гандон-то прихватил, а полотенце, хоть мудя прикрыть – не-а.

Звонила мама, и не ответить я не рискнул, пусть и говорить ни хрена не хотелось ни с кем вообще, пока не смогу уложить как-то этот расшатывающий раздрай. Как, бля, одновременно может быть и настолько кайфово от охеренного, обломившегося за просто так, считай, секса, и вот так же погано, будто на самом деле получил отказ в самой жестокой форме.

– Доброе утро, мамуль! – я ответил и, схватив со стула в своей комнате полотенце, принялся яростно вытирать гудящую башку.

Все-таки зараза ты, Воронова. Я-то думал, что трахнув тебя наконец, буду чувствовать себя гребанным победителем и царем горы, а выходит какое-то дерьмо резко противоположного характера.

– Доброе утро, сынок? – та-а-ак, час расплаты настал и как это обычно бывает по закону подлости – ни черта не вовремя. – У тебя совесть есть, скажи?

– Очевидно нет, раз я такой мерзавец съехал без единого слова и даже не позвонил тебе вчера ни разу, – выпалил раздраженно прежде чем подумал.

В динамике повисла тишина, которой я тут же убоялся и устыдился. На полном серьезе.

– Прости, мам, я просто…

– Миша, что случилось? – совершенно иным тоном спросила мама, и я знал, что врать ей и пытаться успокоить бесполезно.

Но и откровенничать… О чем? «Эй, мам, я наконец заполучил возможность трахать по-всякому девушку, которую хотел несколько месяцев подряд, но мне почему-то этого мало и на душе кошки скребут?»

Супер-тема, мужики же всегда именно об этом с матерями и говорят. Может, еще и сопли попросить утереть? Или инструкцию какую-нибудь дать, как улучшить общее состояние?

– Ничего не случилось, мам, честно. Просто нашел себе съемное жилье внезапно, а ты же занята была, так что я…

– Сынок, ну не настолько же занята, чтобы не съездить с тобой и не помочь обустроиться. Я же знаю, что ты давно хотел перебраться от меня, но с чего такая спешка?

– Мам, так было нужно. Я тебе все расскажу, клянусь, только чуть попозже.

– Ну давай, мы хотя бы приедем к тебе, Миш. Аня с детьми у меня сегодня, они на машине, и мы…

– Не надо! То есть… давай не сейчас, ок? – чует моя жопа, что шумный визит всего моего семейства восторга у Льдины не вызовет совершенно.

И снова полуминутная тишина, а я себя успел ощутить неблагодарным скотом, который отталкивает самых близких ради… чего? Кого?

– Сынок, у тебя девушка появилась? – наконец, спросила мама, как всегда безошибочно почуяв верное направление.

– Мам, что значит появилась? – наигранно хохотнул я. – У меня всегда, по-моему, они были и есть.

– Угу, так что, Миша, появилась-то девушка?

– Я затрудняюсь с ответом на этот вопрос, мамуль, – честно ответил, смысл врать, не прокатит.

– То есть просить тебя привести ее завтра к нам на праздник пока не стоит?

Праздник? А-а-а! Вот я чепушила! Число-то у нас сегодня уже тридцатое! Потерялся я во времени и событиях, а все ты, Ворона моя биполярная. То горячая – заживо сгораем, то кусок льда опять – хоть насмерть об него расшибайся.

– Вот уж точно.

– Ладно. А сам-то придешь?

– Ну естественно, мам!

Блин, завтра уже Новый год, а за продуктами к праздничному столу кое-кто опять же неумный маму-то не свозил!

– Мам, я сейчас тут быстро разберусь с делами и приеду. Свожу тебя по магазинам и на рынок, ок?

Так, только надо кого-то из наших парней вызвонить, пусть приедут и подстрахуют тут на всякий, пока мотаться с родней буду. Не собираюсь я Воронову без присмотра оставлять, будь она хоть сто раз вся из себя подготовленная и способная навалять кому угодно.

– Ой, Мишаня, ну что за глупости! Аня меня свозит.

– Ну еще чего! А сумари до тачки кто таскать будет? Чтобы ты потом спиной маялась, и руки у тебя крутило ночью? Или Анька себя ломовой лошадью возомнила?! Не выдумывай, мам, ждите меня, сказал! Тем более, мне тоже надо по хозяйственным и строительным прошвырнуться, да и продуктов купить не помешает. Или ты меня уже видеть не желаешь? С глаз долой из сердца вон?

– Мишка, вот схлопочешь у меня тряпкой! – пригрозила мама. – Ладно, давай приезжай, подождем тебя.

– Уже лечу! – расплылся я в лыбе. – Люблю тебя, мамулечка!

Продолжая улыбаться от вернувшейся на положенное место теплоты в душе, я обернулся и вздрогнул. Воронова, стоявшая перед моей распахнутой настежь дверью в халате и свернутом тюрбаном на голове полотенце, вдруг отшатнулась, стоило нашим взглядам встретиться. Ее лицо на мгновенье исказилось, как будто я ударил ее наотмашь.

– Жень? – изумленно позвал я, но она отвернулась и почти бегом скрылась из моего поля зрения. – Жень!

Я выскочил в коридор, продолжая окликать ее, но Воронова только ускорила шаг, горбясь и опустив плечи точно так же, как тогда во дворе под чужими окнами, и влетев, в свою комнату, она захлопнула дверь. Скрежетнул замок, четко давая мне понять, что доступ по-прежнему закрыт. Хотя почудилось, что сейчас он закрыт гораздо больше прежнего.

Ворона

Зависть – мерзкое чувство. Особенно такая лютая, что все нутро перепахивает кровоточащими бороздами. Ненавидеть кого-то за то, что у него есть крайне ценное нечто, чего ты лишен, совсем не по вине того счастливца – отвратительно. И права нет у меня никакого. Не должна теплота в чужом голосе кромсать мое сердце. Нельзя хотеть кричать и ударить Сойкина за то, что он может запросто взять и поехать к своим близким, а я – нет. Нельзя задыхаться от ощущения жестокой несправедливости, ведь ее, этой несправедливости, нет. Я получила свои одиночество и боль по заслугам. Когда-то казалось как раз наоборот, но жизнь все расставила по местам и показала – ошибки не было.

Слава богу еще, Сойкин, окликнув меня пару раз, угомонился и отстал, не кинувшись тарабанить в дверь, а то вряд ли сдержалась бы и не вызверилась в этот первый момент ослепления. А так сделала по комнате пяток кругов, и попускать стало. Зато виски стиснуло, и в районе затылка заломило от головной боли. Остро захотелось применить свою постоянную алко-анестезию, но не кидаться же сломя голову в магазин за вином с утра пораньше, чтобы напиться, а делать хоть какие-то запасы подобного рода я себе настрого запретила уже года полтора как.

Размотала полотенце с волос и принялась их сушить феном, стараясь не замечать, что руки еще подрагивают, а в голове неприятно шумит. Вот опять же все это Сойкин виноват. Да, случалось мне наблюдать с тоской за другими людьми, у которых с родителями нормальные отношения, но не было же такого, чтобы прямо как-будто по голому сердцу кто болевой прием провел. Объяснение есть, само собой. Просто после секса, как ни крути и каким обезличенным его сделать ни старайся, нервы на взводе, слишком уж близко к поверхности. Вот и сработало настолько остро.

– Же-е-ень! – донесся опять голос Михаила и стук сквозь шум, производимый феном. – Жень, на пять сек можно тебя!

Я встала из кресла, тряхнула головой, переживая прилив легкого головокружения, взглянула в зеркало, убеждаясь, что по-крайней мере лицом-то уже владею полностью, и открыла.