Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 20

— Не, эт еще свезло, что так мирно улеглось! — развязно сказал Молот по прозванию Метальник. — В первое лето, когда я еще со Стрелой ходил, послали нас в окрайное село, уж не вспомню, как называлось. Посланник-то сказал, что девчушка малая прибилась, платье на ней диковинное, ее в жарник отвели, но бабы и молока притащили ей, и пирогов, чтоб не изголодалась, значит. А когда мы прибыли, там от села одно пепелище да и лес кругом пожжен! Выжили лишь те, кто по делам отлучился: на постирушки или еще куда. Мальчишки почти все целы остались, потому как они в лесу шалаш строили, сбереглись от пожарища. Сказали, что девка вроде как колдунья. Как испугается или заревет, так огнем пышет. В жарнике сидеть устала, разнылась и спалила его. Потом к людям пошла, там от нее шарахались во все стороны, она снова в слезы и огнем — бадах! Хорошо хоть убивать не пришлось. То ли она сама себя всю колдовством иссушила, то ли всё вокруг запалила и не смогла удрать. Только по платью тому и опознали, его огонь вообще не брал. Мы пришли, а там жуть жуткая! Горелый лес, горелые дома, люди тоже как угли, и посередь ярко-голубое платье в пятнах сажи.

— Вот и я о том говорю! — пьяно вскричал Адриан, хоть он вообще ничего перед тем не сказал. — Чего сразу в жарник? Арбалет этот. Вжик-вжик, пах-пах… А ведь можно иначе! Повог… прогов… поговорить! Не к людям, нет, а к нам, в Орден! Хоть так жить, в службе! А он мне — манна Спасова, кормить, не кормить, оголодают. Причем тут манна? А, Сморкало?

— Не-не, как там тебя… — покачал головой Метальник. — Дриан? Дурное имя, на дрянь похоже. Карницкий? От же благословил Спас. Будешь Болтиком, лады? А, нет, с Марчуком еще спутают.

— В питомнике его Бантом звали. Он всегда длинные волосы растил и бантом их перевязывал, — сдал Адриана Сморкало.

— Нехай будет Бант. Ты сам покумекай. Мы ж как людя́м говорим? Чужаки — плохие! От чужаков — зло, смерть и хвори всякие. И пока зрят, что мы приходим и бьем, они будут верить. И в жарники их совать. И нас звать. А ведь это ж не семечки лузгать! Мужика надо с работ всех снять, лошадь ему дать, припасов на несколько дён дать, деньгу на город дать. Сколько мороки? Не легче ль забыть? Или самим чужака спалить? А тут мы вдруг рраз и чужака в город увезем, к себе в Орден примем. Даже коли в тайне держать, всё одно узнается. Они ж, чужаки, говорят не так, ходят не так, едят не так. Одно слово — чужаки! Попаданцы! Ага, смекнет мужик, если Орден чужаков привечает, кормит, деньгу платит, знать, чужак-то и не опасен ни разу. Можно и не сажать его в жарник, и в город мотаться не нужно. Идет себе, ну и пусть идет. Смекаешь, Бант? А потом вона глянь — и в четырех деревнях мор! Или проклятья понавешаны. И где теперь того чужака искать, никто слыхом не слыхивал! Ладно еще они сами мрут от золянки или чихвотки.

— Это когда ж от золянки мёрли-то? — возмутился Сморкало. — Любой же знает, что надо отвар го́речника попить. Да и без него ничего, только дольше с чёрным языком проходишь.

— А вот чужаки мрут! Откуда ж им про горечник-то знать?

— Еще был такой случай…

Дальше Адриан не слышал, уснул, а более привычные Молоты и Сморкало, которого и топором не вырубить, продолжали гулять, забыв о причине попойки.

* * *

Снова потянулись пустые дни. Карницкий сидел в колчанной, пил чай, листал «Ведомости», где раз в неделю появлялись заметки о Граничном Ордене, на первый взгляд безобидные. Например, в последней какой-то ушлый доброхот разузнал, сколько людей в отделении Ордена без упоминания конкретного города, сколько лошадей, как часто Стрелы ездят на поездах и так далее, а потом подсчитал, в какую копеечку это встает городу каждый месяц. И деньги выходили немаленькие по меркам отдельного человека. А в конце заметки автор ехидно задавал вопрос: неужто и впрямь Орден приносит такую пользу, что ему стоит платить столь солидные суммы? Хотя на ту же пожарную службу казна тратит никак не меньше, а на городскую роту — в десятки раз больше.

Да, Граничный Орден неплохо зарабатывает на добыче руды в Срединном хребте, но эти средства уходят на питомники, на изготовление оружия, на исследования магии и амулетов, на снабжение тех орденцев, что живут при государевых дворах. А содержание отделений полностью ложится на городскую казну. Карницкий не знал, было ли так задумано с самого начала, на Шестимирном соборе, или сложилось впоследствии, но это казалось вполне разумным.

Хотя нет, вызовы всё-таки были, но какие-то пустячные. И всякий раз Адриан дергался при упоминании своего прозвания. Ведь теперь ему нужно решить: стрелять в человека, который лично ему, Карницкому, ничего дурного не сделал, или нет. Хорошо быть таким, как Заяц: ни мук совести, ни дурных мыслей; хотя, как оказалось, порой задуматься бывает и не лишним.

Попаданцы бывают разные. Приходят и телами, и душами, и не всегда совместно. А ведь всякий знает, что чужаки горазды на всякие хитрости и вечно что-то удумывают. Вот и идут в Орден люди, которые углядели что-то непривычное в соседе или знакомом. Обычно-то по пустякам не ходят, но всегда находятся особо храбрые и дотошные.

Например, Марчука и Карницкого кликнули из-за вдовы-купчихи, которая заподозрила неладное в своем ухажере.

— Не мог мой соколик меня забыть! — сыпала крупными слезами дородная краснощекая баба. — Надысь только руки мне лобызал, в жены звал, Спасовым знаком клялся… А нонеча позабыл меня, мимо прошел и хоть бы взгляд бросил!

Адриан не был искушен в делах сердечных, но даже он понимал, что дело тут, скорее всего, не в мерзкой иномирной душонке, а в обычном разладе меж возлюбленными. Может, купчиха поскупилась на подарки соколику, а тот решил ее наказать невниманием? Потому, записав за вдовой ее имя, имя соколика и места их проживания, Карницкий поднял взгляд на старшего и спросил:

— Пойдем или так закроем?

Марчук, не сказав ни слова, направился к выходу.

Два дня убили на эту купчиху! И все ради чего? Чтоб узнать, что соколик ее нашел другую голубку, моложе и щедрее прежней, что вовсе не удивительно. Адриана поразила доскональность Марчука. Тот не только поговорил с самим зазнобой, а также людей, что накоротке знались с купчихою. Выспрашивал, не поменялись ли вдруг привычки у соколика, вдруг он вместо сладкого чаю крепкий попросил налить, не разучился ли шейный платок повязывать, не забыл ли дорогу до службы. Даже исхитрился сравнить его почерк до охлаждения к купчихе и после. Не случилось никаких перемен в молодом повесе, окромя смены полюбовницы.

Лишь после этого Марчук закрыл дело, и Орден направил купчихе бумагу, где вежливо опроверг ее обвинения и поблагодарил за бдительность.

Карницкий подумал, что Аверий развел столь бурную деятельность только ради обучения, чтоб, значит, младший смог воочию узреть, что и как нужно делать при таких вызовах. Но и Молоты, и пара опрошенных чернильников в один голос заявили, что Марчук всегда поступает ровно так же, невзирая на наличие или отсутствие питомца.

Дней через шесть после купчихи в колчанную ворвался командор отделения. У Адриана упало сердце. Неужто опять что-то серьезное?

Впрочем, Молчан на сей раз выглядел спокойнее, чем тогда.

— Болт, из Поборга помощь запросили, хотят пятерку Молотов и пару опытных Стрел. Как по мне, жирно им будет, так что отправлю Чехоню, кого-то из молодых и тебя с питомцем. Что думаешь?

— Надолго? Что там стряслось?

— В письме немного сказано. Там же Путило главный, а он бумаге не доверяет. Мор у них в деревне, ее оцепили, но, судя по всему, иномирец ушел. Один Стрела у них уже ищет, а остальные либо в застенках после дел отсиживаются, либо по другим вызовам бегают. У нас же тихо пока. Поезд в Поборг вечером отправляется, еще успеваете.

— Ладно, — согласился Марчук. — Пойду кой-чего прихвачу. Пусть карету орденскую готовят.

Еле дождавшись ухода командора, Адриан выскочил вслед за старшим, бросился в свою комнату, наскоро собрал саквояж и выбежал во двор. Там уже стояли Молоты, в том числе и Чехоня. Карницкий буркнул приветствие и отвернулся. Он до сих пор не мог смотреть на Чехоню, который так равнодушно убил Крылатого. Даже не засомневался, не переспросил у Марчука, не дал вознести мольбу к Спасу, если иномирец верил в него.