Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 45

— Это всё?

— Ага.

Адриан чуть посомневался, но всё же вытащил из кармана пятак и отдал мальчишке. Тот с довольной рожей засунул монетку за щеку и с полным восторгом вернулся к остальным приятелям. А Карницкий проверил, сколько монет у него еще осталось. Выходило, что совсем немного. Он ведь решил жить, как обычный орденец, только на жалование, потому за три дня отдыху растратил все лишние средства, что были дадены отцом, и теперь у него остались сущие гроши.

Собственно, орденцы уже знали, что иномирец заставил мужика из Пикшиков служить ему. Внук чухейского грамотея кое-как сумел поведать, как чужак поубивал мужиков в деревне, потом чуть не всю его семью, и только дед выжил. Марчук посоветовал сжечь трупы, а пепел похоронить, ведь вослед чужакам часто идет мор.

Судя по всему, чухей хитростью заставил иномирца зайти в жарник, но тому быстро надоело там сидеть, либо он разгадал уловку грамотея. Непонятно только, выжил ли в том пепельном круге сам чухей. Если да, тогда нужно ехать в Бологое, если нет, тогда неизвестно, где ловить чужака. И самое главное — как. Может, издалека бить?

— Далече ли Бологое отсюда? — спросил Карницкий у первого попавшегося мужика.

— Коли с утреца выйдешь, так к вечерней зорьке и дойдешь, — ответил тот.

Марчук к тому времени уже вызнал всё, что ему нужно. И Адриан пересказал ему слова мальчишки.

— Надо сейчас ехать, и так уж не успели. Но, может, чухей там тоже весточку оставит? — добавил Карницкий.

Старший орденец кивнул, но едва они вернулись к карете, как возчик спрыгнул с козел, стащил с головы шапку и бухнулся на колени:

— Аверий Деянович, не губи! Не поеду я за колдуном, хоть убей. Вишь, он как могёт! Жёнка у меня, детей трое, не губи!

Марчук наклонился к нему и тихо сказал:

— Ты чего, межеумок, народ пугаешь? Не едешь, так и вали пехом в Старополье. Сам Молчану повинишься, пусть он решает, что с тобой, лободырным, делать.

— Благодарствую, Аверий Деянович! Благослови тя Спас! А лошадок как? Я ж за них в ответе…

— Прочь пошёл! — рявкнул Марчук.

— Ага, ну, я тогда… — и возчик поспешил убраться с глаз орденцев.

Такой поступок с его стороны был понятен и вполне ожидаем, всё ж недаром возчика не взяли ни в Стрелы, ни в Молоты, значит, и туповат, и трусоват.

Карницкий с сомнением посмотрел на карету. Верхом он ездить умел, да и легкой бричкой в одного коня тоже правил, но тут пара лошадей и еще громоздкая карета, да и дороги он толком не знал. Были бы седла, так можно было б и без кареты поскакать.

— Разрешите с вами пойти, — неожиданно к орденцам подошел елшанец, тот самый мужик, что рыдал, глядя на пепелище. — Живота не пожалею, чтоб того убивца поймать. Хоть возчиком, хоть конюшим, хоть слугой…

— Василь, куды тебе с колдуном сладить? Останься! Место тебе сыщем, на улице не оставим же, — разрыдалась какая-то баба.

— Сеструха моя, — пояснил он орденцам и обратился к ней: — Как же я останусь, дура? Что меня тут нонеча держит? Ни дома, ни семьи… Хоть руки на себя накладывай. Коли помру, так хоть не впустую.

Марчук смерил мужика взглядом и лишь спросил:

— Бологое знаешь где? Гони туда, да поскорее.

Карницкий в карету не полез, остался на козлах вместе с Василем. И они помчались в Бологое.

* * *

Дорога была совсем плохонькой, не сравнить с той, что ведёт в Поборг. Поборгский тракт широкий, наезженный, ровный, кое-где даже ямки камнем присыпаны, а всё потому, что там часто ездят, почтовые станции стоят, даже дилижанс ходит из Старополья. Тут же только две колеи от телег и проложены, а посередке копытами утоптано, вот и мотало орденскую карету из стороны в сторону.

Карницкий вцепился руками в скамью, жалея, что не сел внутрь. Зато он вдруг осознал, что ни разу с момента выхода из приходного дома не вспоминал о Любаве. А потом осознал, что вот как раз сейчас и вспомнил. Но чего стоили его жалкие терзания по сравнению с Василём, что потерял в одночасье семью, скот, дом? Адриан покосился на елшанца, тот крепко держал вожжи и не сводил глаз с дороги, лица же его толком было не разглядеть за низко надвинутой шапкой и густой бородой с проседью. Наверное, он ухватился за орденцев еще и для того, чтоб не оставаться в деревне и не смотреть на прах, в который превратилась его жизнь.

— А что, велико ли Бологое? — спросил Карницкий и тут же закашлялся, нечаянно вдохнув придорожную пыль, что вздымалась от лошадиных копыт.

— Бологое-то? Не, совсем не велико. Три двора — одна корова. У них и грамотея своего нет. Наш к ним ездил, уклад читал.

— А жарник у них есть?

— Куды ж там жарник? Не, сказали, что в лес уйдут, коли чужак придёт. У них и лошади нет, чтоб в город послать.

— А есть тут деревни побольше?

— Ну, так Пикшики те же, Васюковка, еще Тюрька тут недалече. А в Старых Турдаках даж железный путь проложен, и станция есть. Глянь! Чего это там?

Адриан прищурился и велел остановиться. Из кареты тут же выглянул Марчук.

— Что встали?

— Так вон, в кустах чего-то торчит!

Орденцы подошли глянуть поближе и увидели босую ногу, торчащую из травы. А дальше углядели и всё тело целиком без единой нитки на нем. Сам умерший был еще молод и, по-видимому, благородных кровей, ибо лицо брито, а волосы длинны, да и кожа слишком бела для простого мужика.

— Ограбили, что ль? — подивился Василь. — Сроду тут татей не водилось. Дорога-то неезжая.

— Колдун это, — глухо ответил Марчук. — Всё, как чухейский мальчишка говорил: кровь из ушей, глаз, носа. Значит, у него теперь либо лошадь, либо повозка с лошадью.

— Это почему ж?

— Вряд ли дворянин тут пешком прогуливался. Ладно, поехали. В деревне скажем, чтоб подобрали его да похоронили.

И на сей раз Карницкий остался с Василём снаружи. Подумал, лучше заранее увидеть чужака и попытаться что-то сделать, чем помереть внутри кареты, так и не узнав, что тебя убило.

В Бологое прибыли уже далеко за полдень. И, к своему облегчению, Карницкий увидел все три двора в целости.

— Были. Вчерась от и были. Барчук и холоп при ём, — говорила баба, кланяясь на каждом слове. Видать, так ее впечатлил орденский знак.

— На чём приехали?

— На повозке такой, — она изобразила руками что-то невнятно-круглое.

— Останавливались тут? Что-то просили? Холоп что-то просил передать?

— Да, стояли чуток, снедать просили, лошадку напоить.

— Кто говорил с ними? Ты ли? — нахмурил брови Марчук. — Ну, отвечай живо!

— Не я, муж мой говорил.

— Зови мужа!

— Дак нет его, ушёл.

Дурная баба и так юлила, и эдак, и лишь когда Василь пригрозил поколотить ее и даже замахнулся, она призналась, что барчук дал им целый рубль в оплату за скромный обед, и муж ее сразу же отправился в Старые Турдаки, чтоб прикупить кой-чего. Она боялась, что орденцы захотят отнять рубль, потому как понимала, что барчук был ненастоящий. Ведь незадолго до того мимо них проехал другой барчук в той же одеже. Знать, этот, который рубль дал, ограбил первого. Но они же не грабили, и рубль им даден был честно, за просяную кашу и ведро воды.

— А старик тот много чего говорил, но то всё мужу. А мне откуда ж знать, чего он тама наплёл?

У Карницкого аж руки зачесались выпороть глупую бабу вместе с мужем. Чухейский грамотей жизнью рисковал, ведя опасного иномирца через самые глухие места, а эти дурни из-за жадности даже не могут сказать, куда колдун дальше поехал.

— И что теперь? — безнадежно спросил Адриан.

Ответил ему не Марчук, а Василь:

— Дак дорога-то одна. На развилке вроде почтовая станция должна быть. Там и спросим.

Напоили немного коней и снова тронулись.

Внутри Карницкого вспыхнуло давно забытое чувство погони, какое бывало в детстве, когда отец брал Адриана с собой на охоту. Только там ты мчишься верхом по полю, вокруг носятся и лают собаки, и где-то впереди бежит со всех ног заяц, спасая свою жизнь. И не так важен тот заяц — у него и мясо жесткое, и летняя шкура плоха — но сама душа рвётся за ним, поторапливая коня. С губ срывается: «Ату его, ату!». В крови полыхает азарт, жажда быть первым, первым подстрелить косого, чтобы потом хвастать его тушкой и небрежно говорить: «Вон какой матёрый».