Младший научный сотрудник 5 (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 11

— Ради бога, — пожал плечами я, — ставь мишень на место, а я пока пулек прикуплю.

Для транспортировки мишеней к задней стенке тут целое хитрое приспособление было устроено, с воротами и рукоятками… Зина с этим делом быстро справилась. А я высыпал перед ней еще десять пулек, мне не жалко. Она лихо переломила ружье пополам, зарядила его и выпалила в сторону мишени почти не целясь.

— В молоко наверно попала, — сообщил ей я, — надо ж сначала принять упор стоя, потом совместить прицельную планку с мушкой и центром мишени, задержать дыхание, а потом уже палить.

— Не учи ученого, — ответила она мне словами Глеба Жеглова, — сама все знаю.

И она так же лихо расправилась и с остальными девятью пульками, а потом подтянула мишень поближе. Я снял ее с крепления и присвистнул — восемь в десятку, одна девятка и одна восьмерка. Начальник тира тоже подошел, заинтересовавшись процессом.

— Где стрелять училась? — спросил он у Зины.

— На стрельбище, — коротко бросила она ему через плечо.

— Молодец, — похвалил я Зину, — на войне снайпером бы стала.

— Может еще и повоюю, — предположила она, после чего мы вышли из тира.

Из озерка, которое рядом располагалось, уже спустили на зиму воду, теперь там были только кучи ила и сбоку торчали лодочки детского аттракциона.

— К матери пришел? — спросила она меня.

— Ага, — подтвердил я, — спасибо тебе, кстати, за те предупреждения — очень кстати пришлись.

— Могу еще одно сделать, — ответила она, глядя на проходящую мимо компанию ребятишек.

— Буду весьма обязан, — насторожился я.

— Не, так не пойдет, — заявила она, — предупреждение против денег, вот правильная постановка вопроса.

— Сколько ты хочешь? — поинтересовался я.

— Сто рублей, — вылетело без запинки из нее.

— У меня столько нет, — признался я.

— Давай сколько есть, остальное потом отдашь — ты парень честный, я знаю.

Я вытащил из кармана портмоне, в нем оказались два оранжевых червонца с Ильичем на аверсе. И зелененькая трешница.

— Хватит на первое время? — спросил я.

Она без слов сгребла купюры, после чего начала сбивчивый монолог:

— Через неделю, да, ровно через неделю, это будет 15 октября, на улицу постарайся не выходить. Совсем.

— Так, — произвел подсчеты в уме я, — это будет пятница, рабочий день, не уверен, что мне получится не выходить никуда, но постараюсь. А почему не выходить?

— Тебя грузовик собьет потому что — потом будут по кусочкам собирать в кремлевской клинике, — сообщила она мне. — Но целиком не соберут, отдельные проблемы у тебя до самой смерти останутся.

— Тээээк, — протянул я, — а откуда ты это знаешь, позволь спросить?

— Не могу, — потрясла она головой, — да и не хочу. Принимай информацию без объяснений.

— Может ты и про мать что-нибудь скажешь тогда? — закинул такую удочку я.

— А что мать… у нее будет все хорошо в обозримом будущем. Ну кроме волнений за тебя, когда выкарабкиваться будешь.

— А про свое будущее ты тоже все знаешь?

— А вот это нет, тут у меня какой-то барьер стоит — про других могу что-то сказать, а про себя и родных ничего.

— Тогда давай про меня еще что-нибудь скажи, чтобы сто рублей отбить, — предложил ей я, — если с грузовиком все обойдется, то дальше у меня что видно в судьбе?

— А дальше у тебя, касатик, — перешла она почему-то на цыганский жаргон, — будет дальняя дорога и казенный дом.

— Пустые хлопоты еще, наверно, — напомнил я ей третью составляющую всех цыганских предсказаний.

— Это само собой, — кивнула она, — ну я пошла… а с тебя еще семьдесят семь рублей.

Она отошла на пару метров, потом повернулась и выдала на прощание:

— Будет у тебя в будущем друг-кореец, ты к нему присмотрись повнимательнее…

— И почему я должен к нему присматриваться? — тупо переспросил я.

— Потому что никакой он тебе не друг окажется, а враг…

— Если друг оказался вдруг, — вспомнил я песню из Вертикали.

— Ну да, примерно так, — и тут она уже окончательно убежала от меня, так что пятки засверкали.

Аскольдова могила-2

Маму я встретил на подходе к школе, она уже все свои дела сделала и возвращалась домой.

— Привет, сынок, — сказала она мне, — что ты тут делаешь?

— Тебя встречаю, чего, — ответил я, — пришел домой, а там пусто, вот и догадался, куда ты подевалась.

— Восстановили меня на работе, с завтрашнего дня приступаю, — мы медленно шли вдоль озера без воды и одинокого оленя с отбитыми рогами.

— Завтра же суббота, — вспомнил я, — какая работа.

— Так школы же на шестидневке, — посмотрела она на меня с удивлением, — это только на заводе рабочую неделю сократили.

Да-да, вспомнил я, школьную неделю сократят только в 90-е годы.

— Давай мороженого что ли поедим, — предложил я, когда мы проходили мимо ажурной деревянной беседочки рядом с кинотеатром «Родина».

«Родину» уже закрыли на зиму, потому что это летний кинотеатр был, без отопления, а вот кафе-мороженое продолжало свою работу бесперебойно.

— Давай поедим, — легко согласилась она, — сто лет мороженого не ела.

У этого кафе в ассортименте числилось аж два сорта мороженого, пломбир и сливочное, оба на развес, естественно, а сверху их можно было либо полить малиновым вареньем, либо посыпать шоколадной крошкой. Я выбрал крошку, мама варенье, мы получили две вазочки с тремя шариками пломбира в каждой и уселись за столик в углу.

— Последний раз, — сообщила мне мама, когда умяла первый шарик, — я вот так ела мороженое еще с твоим отцом… по-моему на этом же самом месте.

— Давно, значит, — вздохнул я, — тоже с вареньем?

— Вот этого уже не помню… — ответила она, — помню только, что ты еще не родился, в проекте был.

И она тут же перешла от воспоминаний к текущей действительности.

— Что там у тебя на работе, расскажи…

— Если ты про институт, то я как бы в Москве сейчас работаю, — улыбнулся я, — на московской работе все замечательно. А в институте по-разному… Аскольда помнишь такого?

— Приходил к тебе такой мальчик, — вспомнила она, — ты еще рассказывал, что у него родители большие шишки.

— Вот-вот, самый он, — подтвердил я, — его в армию забирают на днях.

— А как же военная кафедра? — задала она логичный вопрос, — у вас же всех освобождение от армейской службы, если я правильно помню.

— Помнишь ты правильно, — кивнул я, — только он добровольцем уходит…

— Неужели в Афганистан? — удивилась она.

— Ну не до такой он степени доброволец, — махнул рукой я, — в группу советских войск в Германии. В Вюнсдорфе служить будет, если не ошибаюсь.

— Про себя рассказал бы, — попросила она, управившись почти со всей порцией, — а то люди говорят, что тебя даже по телевизору показывали.

— Было такое, — ответил я, — вошел в группу поддержки Леонида Ильича, когда он в Индию ездил. Вот и засветился на одной протокольной съемке.

— Высоко же ты поднялся, сынок, — озабоченно сказала она, когда мы уже перешли проспект Жданова по дороге к дому, — не страшно падать-то будет?

— Страшно, мама, — признался я, — но как говорится в народе, неприятности надо переживать по мере их поступления — как поступят они, неприятности, так и буду думать, как их преодолеть. А пока надо жить и радоваться жизни.

— А с этой девочкой у тебя наладилось? — вспомнила она про Нину.

— К сожалению нет,- помрачнел я, — наоборот все разладилось. Расстались мы сегодня.

— Подробности расскажешь?

— Нет наверно… — на ходу прикинул я, — зачем тебе это, только расстраиваться зря. Как говорила донна Роза де Альвадорец — мало ли в Бразилии донов Педро, верно?

— Намекаешь, что в России тоже немало Нин?

— Ага, — улыбнулся я, — тысяч сто точно есть.

На этот раз дворовый хулиган Дима сидел на своем боевом посту возле детского грибочка, один, без коллег по работе. Увидев нас, он заулыбался во весь рот, встал и подошел быстрым шагом.