Физик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан - Страница 5

— Фу, присниться же такое, — щуря в темноте глаза, пробормотал Николай Александрович Теслин, а это был именно он. — Какие-то небоскребы, проспект… Меня же чуть не сбили ретроавтомобилем… Кхе-кхе, странный какой-то сон. Таблетку что ли забыл выпить? Не помню… Меня во сне как-то странно называли. Что-то такое знакомое. Вроде бы звали, как и меня, но не так… Николо, кажется. Что еще за Николо? Непонятно.

Вдруг он замолчал и начал напряженно всматриваться в темноту. Ему почему-то стало казаться, что он не у себя дома. Выступающие из темноты силуэты предметов были ему не знакомы.

— Где это я? Проклятье, темно-то как… — осторожно, шаг за шагом, пересек комнату и остановился возле стены, на которой он заметил старинный выключатель. — Что–то я ничего не понимаю…

Щелкнул выключатель и яркий свет из четырехрожковой люстры залил комнату. Увидев вокруг себя совершенно незнакомую ему обстановку, Теслин вздрогнул.

— Что здесь происходит? Где я? — растерянно прошептал он, беспомощно осматриваясь по сторонам.

В комнате была совершенно спартанская обстановка: невысокая узкая кровать с примятым покрывалом и подушкой, небольшой столик с низким креслом, скромный торшер с матерчатым абажуром. На трех окнах висели простенькие шторы с незатейливым узором на них.

— Бог мой, это какое-то дежавю, — осматриваясь, Николай Михайлович определенно испытывал двойственное чувство: все окружающее ему был одновременно и знакомо, и незнакомо. — Ничего не понимаю…

Он прошел вдоль стены, касаясь ладонью обоев. Чуть задержался у узкой дверцы, оказавшейся крошечной гардеробной с костюмом и, кажется, плащом. Пройдя дальше, он наткнулся на еще одну дверь. Та вела в комнату, оказавшуюся совмещенным санузлом, где все сверкало свежестью и прямо таким хирургической чистотой.

Подойдя к окну, Николай Михайлович машинально сдвинул штору влево и замер. Из-за стекла на него глядел ночной город. Но, Боже, что это был за город⁈ Десятки многоступенчатых пирамид-небоскребов, на сотню метров вонзающихся в небо. Сверкала радуга из разноцветных неоновых огней. Где-то далеко внизу бегало множество автомобилей, размером с крошечное насекомое. То, что видели его глаза, никак не могло быть его родным городом. Просто никак от слова никак!

— Господи, значит, это был не сон. Нет, — с ужасом выдохнул Теслин, когда до него дошла страшная истина. — Как же я здесь оказался? Черт, черт, что же это такое? Ах! Мать твою!

Вырвалось у него, когда растерявшийся Теслин отвернулся от окна и оказался прямо напротив ростового зеркала. Кто это? КТО? Что за человек смотрит на него из зеркала? Там стоял с полуоткрытым ртом худощавый пожилой мужчина с тяжелым пронзительным взглядом. Аккуратно зачесанные назад волосы у него были чуть подернуты благородной сединой. Остро выпирали скулы. Теслин, определенно, где-то уже видел это лицо. Острые скулы, впавшие щеки гипнотизирующий взгляд будили что–то в его памяти из далекого, очень далекого прошлого.

Николай Михайлович опустил взгляд ниже, на строгий старомодного покроя пиджак, из под которого выглядывала белоснежная рубашка и чуть ослабленный галстук. Он опустил руку во внутренний карман пиджака, где нащупал в несколько раз сложенный листок бумаги и небольшую записную книжку.

— Надеюсь, это хотя бы что-нибудь прояснит… — шептал он, дрожащими руками расправляя листок. — Это английский. Несомненно, английский язык. Хм, почему же тогда мне все понятно? Я, конечно, могу изъясняться, но не настолько же хорошо… — устав удивляться, Теслин уже просто констатировал все новые и новые появляющиеся странности. — Это счет за проживание в отеле «Нью-Йоркер». Выписан на имя мистера Теслу. Тесла? — он еще раз произнес прочитанное им имя и задумался. — Не может быть…

Наконец, у него в голове сложился этот безумный пазл. Он узнал того, кто смотрел на него из зеркала.

— Николо Тесла. Господи, это великий Тесла. Как же я мог его не узнать? Старый дурень! Я не узнал величайшего ученого нашего времени, на идеях которого и построил свои теории. Ха-ха-ха, — горько рассмеялся он, падая на кровать. — Я… Я Тесла. Это же… Тесла, повелитель электричества, господин электродинамики… Приеду в Союз и пусть на меня любуются. Кажется, серб хотел у нас побывать.

Он припомнил, что где-то в записной книжке видел записи о таком его желании. Тесла писал, что часто жалеет о своем давнем решении переехать из Европы в США. Сейчас серб выбрал бы Советский Союз, который одним своим существованием доказывает, что человеческое бытие может быть устроено совершенно иным образом.

Ученый еще несколько минут таким образом бормотал, пока, наконец, не затих. Однако, он не уснул. Нет! Скорее даже наоборот, его ум, подхлестнутый существенной долей адреналина, работал с удвоенной, а то и утроенной нагрузкой. Теслин пытался понять, что теперь ему делать.

«Какая теперь разница, каким образом это все случилось. Правда, какая? Господь ли постарался, зеленые человечки или даже синие человечки, как наш монтер Петрович, перепутав фазу и ноль при подключении. Какая, собственно разница⁈ Теперь вопрос не в этом! Главное, что теперь делать?». Теслин никогда не был любителем покопаться в себе и поплакаться в жилетку. Он всегда был человеком дела, практиком до мозга костей. Собственно, даже свое переселение в сознание великого ученого он воспринимал со спокойствием фаталиста. Для него это было данностью, которую уже никак не изменить и не отвернуть обратно. «Теперь плакаться толку нет… Правда, не могу не признать, что у судьбы довольно извращенное чувство юмора».

Его губы раздвинулись в улыбке. «Еще вчера мне было неполных семьдесят один год, а сегодня уже под восемьдесят! Кхе-кхе. Шутка оказалась, что надо… Хотя чувствуя я себя не в пример лучше, чем раньше. Видно, правду писали, что Тесла в свои восемьдесят лет выглядел не больше, чем шестьдесят лет. Мол, он совершал довольно продолжительные прогулки, вел довольно насыщенную общественную жизнь: давал интервью газетчикам, встречался с политиками и военными. Главное же, серб ни на день не оставлял свою научную деятельность. При этом он ведь не пустые статейки пописывал, как сегодняшние наши чудо-ученые, а, действительно, занимался настоящей наукой с большой буквы „Н“… Ладно, это все лирика. Главное, что делать дальше? Мне ведь уже около восьмидесяти лет и впереди только вечность. Что я успею сделать?».

От бурливших в нем мыслей, мгновенно отзывавшихся жгучими эмоциями, Николай Михайлович вскочил с кровати и начал нервно мерить свой номер шагами.

— Черт, а почему я решил, что мне под восемьдесят? Зеркало подсказало? — с этим вопрос он встал, как вкопанный, прямо на середине комнаты. — Год… Какой сейчас год? — придя в сильное возбуждение, я начал озираться по сторонам в поисках календаря. — Подожди-ка, у меня же есть счет на оплату номера… — он вновь вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой листок и стал с волнением всматриваться в него. — Мать вашу… 41-ый год! Счет от 23 марта.

От охватившей его дрожи, он вновь опустился на кровать. Сердце билось, как сумасшедшее. Ходила ходуном грудь. Мелькнула мысль о том, как бы не загнуться прямо сейчас от сердечного удара. С этой мыслью мужчина постарался успокоиться, начав глубоко и медленно дышать.

— Что делать? Что делать? — чуть отдышавшись, ехидным тоном несколько раз повторил он. — Вот тебе и ответ! Кое-кто мне очень и очень сильно задолжал почти семьдесят лет назад… Проклятый Саласпилс! — название того лагеря, куда его ребенком швырнула война, он выплюнул, как самое страшное ругательство в мире. — Я вам, уроды, покажу «лагерь трудового воспитания».

Казалось, уже давно похороненные им воспоминания о войне вновь пробудились с еще большей ясностью и эмоциональностью… Говорят, со временем многие события или стираются из памяти, или многое теряют. Мол, не надо переживать. Пройдет несколько лет и трагичные воспоминания исчезнут, а останутся только хорошие. Бред! Теслин ничего не забыл за прошедшие десятилетия! Когда у него случался очередной такой приступ боли, он вспоминал проклятый лагерь смерти в мельчайших подробностях. В доли секунды старик снова переносился в прошлое. Он ощущал себя в шкуре малолетнего узника, который то корчился от холода на промерзлых досках нар, то дрожал от страха при очередной сдаче крови. Перед глазами застывали ровные шеренги мертвенно бледных, высохших до состояний мумий, деток, огромными глазками смотрящих в сторону здоровенной алюминиевой лохани с недоваренной брюквой. От стоявшего рядом борова–повара немца слышались то ли насмешливое хрюканье, то ли презрительный смех.