Рябиновый костёр (СИ) - Даниленко Жанна - Страница 9

Алиска с удивлением посмотрела на отца — таким она его никогда не видела.

— Доченька, иди на кухню, сейчас ужинать будем, — спокойно сказала Лариса, но стоило Алисе уйти, она с дрожью в голосе спросила у Фёдора: — У тебя умерла роженица?

— Нет, пока все живы. Но это ненадолго. У меня новый заведующий — любимый ученик профессора Недлина, почти что сын своего учителя и моей матери, — язвительно сообщил Фёдор.

— И что ты бесишься?

— Да потому что достали все! — Он встал и направился на кухню.

— Федя, куда ты бежишь? Давай поговорим.

— Макароны спасать, слышишь, на плиту сбежали, а я есть хочу.

— Хорошо, давай ужинать. А потом всё же поговорим.

После ужина пришлось делать уроки с дочерью. Алиса, воспользовавшись тем, что папа дома, предпочла заниматься с ним. Обосновала тем, что у мамы нервы не выдерживают. Лариса произнесла короткое «ну-ну» и оставила их вдвоём.

Федя стоически выучил с Алиской стихотворение, предварительно объяснив дочери его смысл. После того как сделали уроки, попили сок и уселись читать сказку на ночь.

Как только дочь уснула, Федя вышел из детской, расстелил диван и, приняв душ, собирался лечь, но его ждала Лариса, желавшая общения.

— Федя, давай всё же поговорим, — предложила она, опять проигнорировав явное нежелание Фёдора разговаривать. — Если ты озвучишь проблему, проговоришь её, это уже полдела, ты увидишь выход, и даже мои советы тебе не понадобятся.

— Лара, — устало произнёс он, — не нужны мне ничьи советы. Я знаю свою работу и свои возможности тоже. Да, я не Бог, но делаю всё, чтобы спасать своих пациенток по мере сил, и готов нести ответственность за каждое своё действие. А тут этот, да ещё нагло врёт про моих родителей, пытаясь заработать очки за их счёт. Думаешь, мне не обидно? Я так по ним скучаю, — Фёдор сел на диван, уронив голову на руки, — мне их очень не хватает, а тут какой-то выскочка, прыщ на ровном месте, мне в лицо говорит, что моя мать его как родного сына принимала, пирожками кормила. Он так поверил в свою значимость, что посчитал себя вправе читать лекцию моей, заметь — моей, пациентке. И ты знаешь, о чём он с ней говорил? Не поверишь, но о том, что она умрёт, если не прервать беременность. — Фёдор вскочил с места и стал расхаживать по комнате. Потом остановился напротив Ларисы. — Но дело в том, что Свиридова знает, что шансов выжить у неё очень мало, и она делает всё, чтобы дать возможность жить ребёнку.

— Федя, это ужасно, — прошептала Лариса со слезами на глазах, проникнувшись ситуацией. — И что, ничего нельзя сделать?

— Не знаю. Всё, что в моих силах, я делаю. Но то, что этот себе позволяет… У меня приличных слов нет, чтобы описать! Его разговор со Свиридовой на пользу ей совсем не пошёл, даже наоборот! Она нервничает, она боится. Она отказывается от капельниц, потому что считает, что мы её усыпим и прокесарим, а её ребёнок ещё не набрал вес, чтобы неонатологи могли его вытащить. Вот кто Коробов после этого?

— Федя, и что дальше?

— Ничего! Сейчас лягу спать, чтобы голова поутру соображала, а как вопросы со Свиридовой разрешатся, уволюсь к чёртовой матери. Найду я работу, не беспокойся. С голоду не умрём.

Лариса тяжело вздохнула.

— С голоду мы точно с тобой не умрём. Я другому поражаюсь, Федя. Как ты живёшь? Ты же всё через себя пропускаешь… Я бы так не смогла.

Он улыбнулся жене.

— А как ты работаешь? Разве не так же?

— Нет, — она пожала плечами, — не так. Моё дело выслушать, проявить актёрское мастерство, создать видимость заинтересованности. А в советах большинство моих пациентов не нуждаются. Они сами всё знают, приходят ко мне лишь для статуса: типа у модного психолога побывали. В данном случае я являюсь показателем их успешности, что ли. Те же, у кого действительные проблемы, не имеют таких денег, чтобы мне платить. Так что я скорее статист, чем врач. Пустая обёртка. Но деньги портят людей, и я не исключение. Теперь я без них свободной себя не ощущаю. Я не в укор тебе говорю — ты зарабатываешь, как можешь. Это я привыкла к лёгким деньгам, привыкла нравиться, быть в центре внимания и пользоваться этим вниманием.

Фёдор рассмеялся.

— Лара, немедленно прекрати сеанс самобичевания. Твоя покаянная речь ничего не изменит, да я ей и не особо верю. Давай спать. Мне почему-то кажется, что ночь будет трудной.

Сказал как накаркал. Не прошло и пяти минут, из роддома позвонили, сообщили, что состояние Свиридовой ухудшилось. Фёдор быстренько принял холодный душ, чтобы взбодриться, собрался и поехал на работу.

Он не знал, что Лариса долго стояла у окна, смотрела ему вслед и думала о своей неудавшейся жизни.

***

Как только Фёдор вошёл в здание роддома, ему навстречу кинулись обе дочери Свиридовой. А её муж так и остался стоять у окна, опершись о подоконник руками и опустив голову. Фёдор понимал, насколько они все напуганы, но то, что услышал от одной из дочерей пациентки, просто не укладывалось в голове.

— Фёдор Сергеевич, как могло случиться, что состояние мамы ухудшилось и дело даже до реанимации дошло, и как смеет реаниматолог говорить, что её состояние критически тяжёлое? Я этого так не оставлю! Ведь всё было нормально.

— Я понимаю, что вы расстроены и не можете реально оценивать ситуацию, — как можно спокойней ответил Фёдор, хотя внутри всё клокотало. — Нормально, — он голосом подчеркнул это слово, — с вашей мамой было тогда, когда она рожала вас. Или вы не в курсе, что на гемодиализе она была и до этой беременности? Ситуация тяжёлая, никаких гарантий я вам дать не могу, но я постараюсь сделать всё, что от меня зависит. Разрешите пройти и заняться вашей мамой.

— Вы собираетесь оперировать?

— Скорей всего. Послушайте, Ольга, чтобы ответить на ваши вопросы, я должен располагать достаточной информацией, а у меня её пока нет. — С этими словами он отодвинул старшую дочь Свиридовой и поднялся по лестнице.

Времени на раздумья не было, а потому, переодевшись в медицинский костюм, Фёдор поднялся в реанимацию. Выслушав по дороге к палате Свиридовой доклад анестезиолога, он распорядился готовить операционную и вызывать детских реаниматологов. У дверей палаты глубоко вдохнул, выдохнул и вошёл в затемнённое помещение.

— Фёдор Сергеевич, — услышал он слабый голос женщины, — как же я вам рада. Думала, не дождусь, а чтобы кто другой оперировал — не хотела. Вы помните, о чём мы с вами договаривались? В приоритете — ребёнок.

— Я всё помню, Ксения Леонидовна, но очень рассчитываю, что вы поможете мне и вашему Мишеньке, ему нужна мама. — Он взял руку пациентки и слегка пожал. — Встретимся в операционной.

Операцию проводили под общим наркозом. С таким заболеванием сердца было слишком опасно использовать обычную спинальную анестезию. Ребёнка весом девятьсот двадцать грамм Фёдор достал на четвёртой минуте и передал неонатолагам. Малыш закричал, что не могло не радовать… А дальше начался ад: массивное маточное кровотечение, перевязка восходящих ветвей маточных артерий, круглых и собственных связок яичников с обеих сторон, внутренних подвздошных артерий с обеих сторон, и когда с кровотечением удалось справиться, у Свиридовой остановилось сердце…

На ватных ногах Фёдор шёл по коридору в сторону ординаторской. В мыслях крутились события последних часов. Где он ошибся? Ответа не было. Да и ошибся ли? Надеяться на чудо было глупостью, и чуда не произошло.

Теперь надо собраться с силами и сообщить родственникам. Кто бы знал, чего это ему стоит. Как объяснить, что он не виноват… Хотя виноват. Виноват в том, что был слишком самонадеян, проникся проблемами пациентки, душой к ней привязался…

Фёдор остановился и прислонился спиной к холодной стене. Надо взять себя в руки и поговорить с дочерьми и мужем Свиридовой.

Вдох-выдох, пара глотков ледяной воды из диспенсера, спокойное выражение лица, и постараться, чтобы голос не выдавал истинных чувств. Фёдор взял себя в руки, понимая, что как бы ни было ему тяжело — семье Свиридовых в разы тяжелее. Понимая, что долго в собранном состоянии пробыть не получится, он торопливо вышел из ординаторской.