Русская война. 1854 (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 49

— Смотрите, — я поставил крест там, где должен был парить шар. — «Карп» находился в этом месте. Ближайшие укрепления врага находятся здесь. Все остальные — дальше. И тогда вопрос: куда должен был положить свою пулю вражеский штуцерник?

— В переднюю плоскость шара, — кивнул Тотлебен.

— А теперь второе: куда попала пуля? — я повернулся к Зубатову.

— Какая разница⁈ — тот снова начал злиться.

— Пуля попала в заднюю часть «Карпа». Причем пробили и внешний шар, и внутренний, — теперь я набросал схему аппарата с двумя закрепленными внутри дополнительными баллонами.

— Кстати, а зачем так сложно? — Зубатов все-таки втянулся и заинтересовался.

— Как раз, чтобы нашего пилота не сбили случайной пулей, — пояснил я. — Так вот выстрел в переднюю плоскость никак не мог вызвать такие повреждения.

— То есть выстрел со стороны французов мог повредить либо только внешнюю оболочку, либо внешний и передний шары, в крайнем случае, все баллоны сразу, но никак не один задний, — понял поручик.

— Именно! — кивнул я. — Но пуля пробила еще и задний шар. Учитывая крен, который видели все на поле боя, сомнений в этом быть не может. И тогда следующий вопрос: где сидел вражеский стрелок?

Тотлебен тут же отступил к первому рисунку и отметил сектора, из которых можно было бы поразить шар именно в заднюю плоскость.

— На более точной карте мы сможем увидеть детальнее, — сказал я. — Но и так понятно, что нигде на этой линии нет вражеских укреплений. Конечно, остается вероятность, что мичман Кононенко даже с высоты не заметил затаившегося на открытом месте противника, но… Я бы все же поставил на то, что стреляли с нашей стороны.

— То есть предатель все-таки есть, — задумался Зубатов, словно по-новому взглянув на меня.

— Есть, но при этом он не у врагов, и его еще можно взять.

— Что-то еще? — поручик сверлил меня взглядом.

— Для этого мне нужно дождаться информации от моих людей.

Несколько минут мы стояли в зловещей тишине, но потом подбежал техник Голубев, а вслед за ним на одолженном у кого-то коне прискакал лейтенант Лесовский. Неуклюже перевалившись с седла, явно не привычный к таким прогулкам, моряк доложил первым.

— Ваше благородие, все «Карпы» на пятом бастионе проверены техниками и мной лично. Никаких изменений в конструкции нет.

— А у нас… — голос техника Голубева дрогнул, а потом он протянул мне снятый с «Карпа» ракетный блок.

Я принял его, несколько секунд рассматривал и только потом заметил то, чего тут не должно было быть. Кто-то взял дополнительный шнур, измазал его в металлической пыли и грязи, чтобы он не выделялся на общем фоне, а потом протянул его, соединяя сразу все четыре запала.

— То есть мичман Кононенко вполне мог поджечь только одну ракету, чтобы приземлиться у нас, но загорелись разом все, без шансов закидывая его на чужую территорию. И оттуда с подбитым шаром и потерянной высотой ему было уже не выбраться, — я говорил и думал. В голове один за другим появлялись вопросы. — Рядовой Голубев, кто осматривал аппарат мичмана перед полетом?

— Я, — голос техника снова дрогнул. — Строго по регламенту, который вы составили, но…

Я уже было разозлился, что такую очевидную ловушку не заметили, но потом до меня дошло.

— Мы добавили ракеты только два дня назад и еще не включили их в обязательный предполетный регламент, — мне захотелось врезать самому себе. Знал же, что с полетами нельзя шутить, и все равно понесся галопом вперед, забыв про собственные правила. — Все остальное было расписано от и до: что смотреть, как проверять. А про ракеты — нет, просто не добавили.

— Прошу прощения, что не догадался сам, — техник Голубев стоял красный, как рак. — Я проверил только крепления, но поискать лишние детали даже в голову не пришло, пока вы не сказали.

— Что ж, если рядовой признает свою вину… — начал было Зубатов, но я его прервал.

— Техник действовал строго в рамках своих задач и даже больше. Хитрость врага не предусмотрел, прежде всего, я сам и, если будет надо, отвечу за это.

— Что ж, я передам ваш ответ полковнику, — Зубатов неожиданно не стал усугублять конфликт и отступил.

— Вот и хорошо, — Тотлебен потер руки. — Рад, что мы выяснили, что среди нас точно нет агентов французов. И тогда у меня еще один вопрос. А как этот неизвестный враг смог догадаться вот так соединить двигатели и, главное, предусмотреть, чтобы их включили именно в сторону позиций противника?

И опять повисло тяжелое молчание.

— Он умен, — наконец, сказал я.

— Я ждал от вас большего, штабс-капитан, — хмыкнул Зубатов.

— Я не закончил, — ответил я. — Он умен, но предусмотреть все произошедшее случайно просто невозможно. И тогда нужно опираться на то, что нам уже известно.

— А что нам известно? — заинтересовался Тотлебен.

— Враг знает про наши регламенты обслуживания — ведь именно поэтому он придумал, как испортить «Карпа» так, чтобы это не заметили перед полетом. А если он знал один регламент, то мог знать и другие.

— Регламент посадки, — выдохнул подошедший к нам Степан. На казаке лица не было, кажется, он считал именно себя виновным в том, что его второй пилот пострадал.

— Что за регламент? — заинтересовался Зубатов.

— Правила, куда мы записываем, как лучше управлять «Карпом» в разных обстоятельствах. И четвертый пункт блока «Посадка» гласит, что при сильном ветре мы садимся ему навстречу, — пояснил я.

— То есть он выждал, когда ветер с моря усилится, подстрелил шар, а потом мы сами отправили его в руки французам? — выдохнул Зубатов.

— Стоп. А зачем стрелять? Если бы пилот и так начал садиться, чтобы его не сдуло? — остановил поручика Тотлебен.

— Чтобы убрать парусность, — понял я. — С целым шаром даже со всеми ракетами «Карпа» бы так не снесло, а вот без него… Поручик прав, мы сами подыграли чужому плану.

— И вы тоже правы, враг действительно умен, — кивнул Зубатов.

— Именно. Он не только читает наши бумаги, не только понимает, что там написано, но умеет и творчески использовать эту информацию, — ответил я. — И мне кажется, что найти такого опасного противника будет гораздо полезнее для России, чем посадить случайного техника или выдернуть с поля боя пару офицеров.

— Я вас услышал, штабс-капитан, — неожиданно Зубатов вытянулся. — Честь имею.

Больше он ничего не сказал, только развернулся и, немного хромая на правую ногу, поковылял к своей повозке.

— Чего это он? — посмотрел я на Тотлебена.

— Кажется, вы ему понравились. Кому попало про свою честь офицеры третьего отделения не говорят.

— А что с его ногой?

— Говорят, — Тотлебен понизил голос, — он служил в Дагестане, в Кази-Кумухе, в 1842-м, когда горцы Шамиля напали на станцию Военно-Грузинской дороги. Поручик сумел не только отбиться сам, но и спасти два десятка раненых, которые ждали там эвакуации. Так что не знаю, как он в качестве сотрудника третьего отделения, но ордена свои он точно получил за дело.

Я кивнул, соглашаясь с Эдуардом Ивановичем, но тут не выдержал молчавший все это время Степан.

— Григорий… — его голос хрипел от волнения. — Это все я не доглядел. Разреши…

Он замолчал, кажется, еще и сам не решив, а что именно он хочет просить. Что вообще можно сделать в такой ситуации?

— Разрешаю, — неожиданно ответил я. — Разрешаю провести спасательную операцию.

Глядя на нарисованную мной самим схему обороны города, я неожиданно понял, что мичмана Кононенко и «Карпа» пока просто никак не могли увезти в тыл. После вчерашнего обстрела французы отступили немного назад, и теперь им нужно было либо переправлять пленного прямо у нас на глазах, либо ждать темноты. Первого еще точно не было, а дождаться второго не дадим уже мы.

Все, что случилось, произошло потому, что я начал слишком спешить. Что ж, если это нужно для дела, я буду спешить еще больше.

— Что? — переспросил Тотлебен.

— Прошу прощения, Эдуард Иванович, — я повернулся к инженеру. — Мы покажем вам доработки пушек чуть позже, а сейчас нам нужно спасти своего пилота. Русские друг друга не бросают.