Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Лейбин Валерий Моисеевич - Страница 50

Последнее упоминание о ней в их переписке было сделано Фрейдом в письме от 12 апреля 1912 года.

К тому времени Шпильрейн не только была знакома с Фрейдом, но, оказавшись в центре интеллектуального треугольника, почувствовала то напряжение, которое стало нарастать в отношениях между двумя гигантами мысли.

После разрыва их личных отношений Сабине приходилось выслушивать нарекания как и Фрейда, так и Юнга. Каждый из них хотел, чтобы Сабина была на его стороне. Она же как могла пыталась если не примирить их между собой, то хотя бы сгладить слишком острые углы, на которые каждый из них натыкался.

Юнг написал Сабине Шпильрейн 34 письма, Фрейд – 20 писем. Часть этих писем была написана ими после разрыва друг с другом.

Сабина не только переживала по поводу того, что два уважаемых ею ведущих психоаналитика того времени разошлись между собой, но и оказалась в довольно трудном положении. Ей нужно было определяться в выборе дальнейшего жизненного пути как в профессиональном отношении, так и в личном плане.

Выбор дальнейшего жизненного пути

Что же мне делать?

Я все еще люблю Юнга – этого непокорного, обидчивого, но столь ранимого большого ребенка, которому я дала свободу.

Мы столько пережили с ним вместе, что кому-то хватило бы этого на всю оставшуюся жизнь.

Почему кому-то?

А мне?

Несмотря на то, что Юнг доставил мне столько страданий, я была по-своему счастлива все эти годы. Я обрела потрясающее, необъяснимое чувство томления, когда ожидание прихода любимого превращается в праздник души.

Я полюбила его. Полюбила так страстно и безоглядно, что это невозможно передать никакими словами.

Кто когда-нибудь любил по-настоящему, тот знает, что это такое. Для любящего весь мир сосредоточен в человеке, которого любишь. Все остальное отходит на задний план, куда-то исчезает, стоит лишь любимому прикоснуться к тебе.

Приобщившись к психоаналитическим знаниям, я, конечно, поняла, что вначале моя любовь к Юнгу была тем переносом накопившихся во мне и нерастраченных чувств на лечащего врача, который имеет место в процессе терапии. Но я ничего не знала об этом, когда стала испытывать к Юнгу сексуальное притяжение.

А потом… потом я действительно его полюбила. Полюбила по-настоящему, как только может любить девушка, очарованная единственным мужчиной, являющимся для нее буквально смыслом жизни.

Но Юнг принес мне и неимоверные страдания. Вначале я мучилась оттого, что он не обращает на меня внимания как на женщину, готовую пожертвовать всем ради него. Затем, когда он сам увлекся мною настолько, что едва сдерживал свои безумные желания, а я была просто сама не своя от счастья, что он полюбил меня, на меня обрушились терзания и переживания, связанные с мыслями о том, что же будет дальше.

Словом, Юнг – моя первая настоящая любовь и бесконечная мука, счастье от ощущения себя любящей и любимой и горе от понимания того, что у любимого есть семья и он не собирается оставаться с тобой на всю жизнь.

Благодаря ему я решила получить медицинское образование, чтобы оказывать людям посильную помощь. Не без его помощи я выбрала тему докторской диссертации, написала и защитила ее. Он способствовал пробуждению у меня исследовательского интереса и под воздействием ряда его идей я написала статью о деструкции как причине становления.

Так что я многим обязана Юнгу. Не только обязана, но и признательна ему за все то, что произошло в моей жизни после того, как я попала в клинику Бургхольцли.

С Фрейдом я познакомилась позднее, чем с Юнгом. Личное знакомство с ним состоялась на 7 лет позже, чем с моим лечащим врачом. Однако задолго до встречи с Фрейдом я познакомилась с его работами и содержащимися в них идеями.

При общении со мной Юнг неоднократно говорил о своем восхищении основателем психоанализа. Он был покорен его глубоким умом и способностью быстро схватывать суть вещей. Это восхищение Фрейдом в какой-то степени передалось и мне. Но только знакомство с психоаналитическими идеями, открывшими передо мной удивительный мир бессознательного, вызвало у меня глубочайшее чувство уважения к профессору Фрейду.

Последующее личное знакомство с Фрейдом оказалось для меня поистине потрясающим, поскольку, наряду с его блестящим умом, я обнаружила в нем человеческие качества, которые импонировали мне. Далеко не каждый человек способен не только признавать свои ошибки, но и приносить извинения за них.

Фрейд не знал меня совсем, когда я впервые обратилась к нему с письмом. Тогда он отказал мне в просьбе о встрече с ним. Но как только прояснились обстоятельства моего обращения к нему, он тут же принес мне свои извинения. И это сделал мэтр психоанализа по отношению к неизвестному ему начинающему врачу!

Юнг тоже просил у меня прощения. Но это было совсем другое. Находясь во власти раздирающей нас обоих страсти, он, стоя на коленях, просил простить его за те страдания, которые причинял мне. Его мольба о прощении была обусловлена его неосознанными порывами, когда человек, находясь в исступлении, даже не понимает, что делает, а позднее, возможно, испытывает чувство досады и раздражения на самого себя.

Извинения Фрейда передо мной не были связаны ни с какими эмоциональными порывами. Это было его сознательное решение, основанное на уважении к другому человеку. Такое, что называется, дорогого стоит, тем более что основатель психоанализа мог этого и не делать перед неизвестным ему человеком, каким в ту пору была для него я.

У меня была возможность стать членом Швейцарского психоаналитического общества. Это не составляло никакого труда, поскольку я находилась в Цюрихе, Юнг был моим научным руководителем и я знала швейцарских психоаналитиков.

Вместе с тем опаленность жаром любви к Юнгу и причиняемые друг другу страдания не раз вызывали у меня желание покинуть Цюрих. Будучи студенткой, я хотела уехать в Гейдельберг, чтобы продолжить там медицинское образование. Я даже заручилась поддержкой руководителя клиники Бургхольцли Блейлера, который в конце 1909 года дал мне рекомендательное письмо для поступления в университет Гейдельберга.

В этой рекомендации я была охарактеризована Блейлером как прилежная, в высшей степени умная, чрезвычайно интересующаяся наукой и имеющая хорошую репутацию женщина. Правда, Блейлер счел меня немного нервозной, о чем упомянул в своей рекомендации. Конечно, он мог бы этого и не делать. Хотя не исключено, что к подобной характеристике приложил руку Юнг.

И все же я не поехала в Гейдельберг и завершила учебу в Цюрихском университете. Это было связано с тем, что, несмотря на разъедающие меня сомнения, в действительности мне не хотелось покидать Юнга, он не говорил ни да, ни нет по поводу моего возможного переезда, предоставляя мне решить этот вопрос самой, и мне казалось, что я смогу справиться со своими чувствами и тем самым сохранить исключительно дружеские отношения с ним.

К моменту защиты докторской диссертации, после того как наши взаимные чувства были омрачены инцидентом с гнусной сплетней, когда Юнг проявил себя далеко не с лучшей стороны, во мне произошли определенные изменения.

Моя любовь к нему не угасла. Однако его неистовые признания в любви ко мне и в то же время заявление, что он никогда не женится на мне, подтолкнули меня к принятию решения.

Желая ему только добра, я отказалась от своей мечты родить от Юнга сына, Зигфрида. Но я подарила ему символического ребенка – свою статью о разрушении и становлении. Своими руками я разрушила свою собственную мечту, но, дав Юнгу свободу, сама обрела новую возможность становления как психоаналитика.

Переписка с Фрейдом подтолкнула меня к принятию решения стать членом Венского психоаналитического общества и тем самым формально дистанцироваться от Юнга, любовь к которому еще переполняла мое сердце. В конце 1911 года я стала членом этого общества и начала принимать участие в тех дискуссиях, которые велись на его заседаниях.