Не твой наследник (СИ) - Грант Эмилия - Страница 27

— Мама позвонила, просила узнать, как ты.

— А… — в ее голосе сквозит разочарование. — Прости, не думала, что тебя будут дергать из-за меня. У Яна проблемы с телефоном…

— Как это мило, — даже не пытаюсь сдержать сарказм. — У Яна всегда проблемы.

— Ты не понимаешь, он в Германии и… И я еще забыла телефон, когда приехала скорая…

— Я завтра привезу, не переживай.

— Постельный режим, представляешь? — она слабо улыбается. — Я охренею тут… Вон та женщина, — понизив голос, Саша указывает взглядом но одну из соседок. — Уже третий месяц лежит. Долго не могла забеременеть, два выкидыша… Теперь даже в туалет ходит на цыпочках.

— Жесть!

— Не хочу так же, — жалобно смотрит на меня, и в груди что-то сжимается. Накрываю ее ладонь своей, легонько глажу большим пальцем.

— Только скажи, я оборудую тебе VIP-палату у себя в отеле. Хочешь, в «Рапсодии», хочешь, в «Богеме», подальше от моей вездесущей матушки.

— Зачем тебе это? — Саша недоверчиво хмурится.

Разумеется, она не ждет от меня ничего хорошего. Я сделал все, чтобы она считала, будто я ее ненавижу. А если сказать ей, что это не так? Может, пока не поздно попытаться все исправить? Ну, какой брак ждет ее с Яном? Ей плохо, она чуть не потеряла ребенка, а он удрапал в Германию. И я не уверен, что это рабочая командировка. Ян всегда поступал так, как ему хочется, не считаясь с другими. Как быстро ему наскучит семейная идиллия? Как скоро памперсы и бутылочки встанут ему поперек глотки, и он свалит в неизвестном направлении, но уже не на выходные, а навсегда?

— Что-то не так? — спрашивает Саша, нарушив мое затянувшееся молчание.

— Все нормально, — говорю как можно бодрее. — Какой смысл владеть сетью отелей, если не можешь помочь ближнему? В конце концов, не чужие. Ты ведь моего племянника родить собираешься.

— Ну да… — Саша опускает взгляд, как будто факт моего родства с ее будущим ребенком — это досадное недоразумение. — Но я бы все равно не хотела тебя напрягать.

Напрягать? Ты хоть понимаешь, как сильно ошибаешься? Да я бы многое отдал, лишь бы видеть тебя каждый день.

— Давайте там, сворачивайтесь! — заглядывает в палату недовольная дежурная медсестра.

— Да-да, минутку, — собираюсь с духом. Как же это сформулировать, чтобы Саша поняла меня правильно? «Бросай Яна, айда ко мне?» Бред. Но если я сейчас этого не скажу, то потом пожалею. Потом, когда они распишутся, все будет кончено. Может, так: «Слушай, а ты не думала, что вы с Яном поторопились? Кажется, он не готов к ответственности. Я ни о чем не прошу, просто взвесь все еще раз. Одна ты в любом случае не останешься, насчет этого можешь не волноваться. Я готов помочь и тебе, и ребенку. Можешь жить в «Богеме», можешь переехать в мой дом… Я сделаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались, только не торопись…» Да, так звучит логично и не слишком жалко. Пусть выслушает, а уж там решит, как сочтет нужным.

— Слушай, а ты не думала… — начинаю я, чувствуя, как потеют, будто на экзамене, ладони.

— О чем? — Саша с готовностью смотрит на меня, и язык липнет к небу.

И в тот момент, когда я уже стою на крою пропасти и собираюсь нырнуть туда с головой, телефон вибрирует и разражается трелью. Ян. Н-да, брателло. Ты всегда знал, что такое «вовремя».

— Что с ней? — спрашивает он, стоит мне ответить на звонок.

— Уже все в порядке, — отвечаю, не сводя с Саши взгляда. — С ребенком тоже.

— Вот я мудак… Никогда бы себе не простил… Передай ей, что я вылетаю первым же рейсом.

— Обязательно.

— И скажи… — он запинается от нервов. — Скажи ей, что все будет хорошо. Я возьму контакты местных врачей, если она захочет, я организую ей роды в Мюнхене. И еще…

— Да?

— Скажи, я купил мелкому самую настоящую форму сборной Германии. Даже если будет девочка… Неважно. Просто увидел — и не устоял. Даже крохотные бутсы, можешь себе представить.

— Ага, передам, — убираю телефон в карман и натягиваю улыбку, хотя челюсть сводит оскоминой. — Ян сказал, что вылетает первым рейсом. И купил малышу мини-форму сборной Германии. С мини-бутсами.

В Сашиных глазах будто зажигаются маленькие искорки, лицо озаряется радостью — впервые с того момента, как я пришел сюда.

— Бутсы? — усмехается она. — А он не упомянул, зачем грудничку бутсы?

Я нахожу в себе силы только неопределенно пожать плечами. Внутри все обуглилось и превратилось в пепел. Я не имел права лезть в жизнь своего брата и рушить его хрупкую, только зарождающуюся семью. Между ним и Сашей явно есть связь. Крепкая и глубокая, по крайней мере, сильнее, чем порой бывает связь между родными людьми. Яну не наплевать — и он может вызвать у Саши улыбку, даже когда ей так плохо, а сам он находится за тысячи километров. Он способен сделать ее счастливой — и стать хорошим отцом. И я не должен был в этом сомневаться.

— Так что ты там говорил? О чем я не думала? — интересуется Саша, явно повеселев.

— А, да так… Мальчик это или девочка…

— Нет, не думала. По правде говоря, мне все равно, но отчего-то мне кажется, что у нас будет сын.

— У нас?

— Ну да… — отчего-то смущается она. — У нас с Яном.

— Разумеется, — встаю и, неуклюже похлопав ее по плечу, выпрямляюсь. — Выздоравливай — и звони, если что.

И ухожу, понимая, что единственным моим верным решением за последнее время было держаться от Саши подальше.

Саша

Наверное, именно так чувствуют себя люди на смертном одре. Каждую неделю я мечтала услышать от врача, что плацента поднялась, и каждую неделю слышала безжалостное: «лежим дальше». Сначала я чуть не взвыла от скуки в больнице. Ян появлялся только по выходным, зато его мама — ежедневно. Обо мне в жизни никто так не заботился: привозила выпечку, домашнюю еду в лотках, поправляла подушки, один раз даже умудрилась протащить в палату маникюршу, чтобы я не забывала о том, каково это — быть женщиной. Вообще-то в гинекологии об этом забыть трудно, но яркий маникюр слегка разбавил больничную тоску. Все остальное же делало мое существование невыносимым.

Я звонила на работу, умоляла не отдавать мои заказы другим. Так долго мечтала о новой должности, чтобы в одночасье лишиться всего… Даже упросила Яна, и он привез мне рабочий ноутбук. Я потихоньку принялась за проект, однако все накрылось медным тазом, как только о моей попытки заняться чем-то кроме вынашивания наследника, узнала будущая свекровь. Она, врач — и моя собственная мама, прилетевшая помочь, выступили единым фронтом. Заставили меня при них отвзониться начальству и озвучить ситуацию. После этого ноутбук у меня отобрали, торжественно вручили планшет, где кроме фильмов, сериалов и дурацких игр не было вообще ничего, и я поняла, что если меня когда-нибудь осудят за тяжкое преступление и посадят за решетку, я буду морально к этому подготовлена.

Через месяц стало понятно, что ни о какой свадьбе речи быть не может, пока мне не станет лучше. Бронь в ресторане отменили, гостей оповестили, и лишь платье осталось единственным напоминанием, что я собиралась замуж. Из больницы меня все же выпустили — буквально передали из рук в руки Кате. В Питер ехать запретили, и очутившись в гостях у родителей Яна, я вскоре осознала, что больница была только цветочками. Потому что там душное внимание Кати ограничивали часы для посещений, здесь же я оказалась в ее распоряжении на круглые сутки.

В какой-то степени мне было ее жалко. И муж, и сыновья по понятным причинам всеми силами старались от нее отделаться. Роберт после работы углублялся в чтение газет или просмотр вечерних политических шоу, Ян выходил на связь исключительно со мной, а Марк, видимо после моего появления, перестал приезжать вовсе. И всю нерастраченную энергию, болтливость и любовь Катя обрушила на меня. Она показывала мне детские фотографии Яна и Марка, я с удивлением обнаружила, что Марк и правда был очаровательным пухляшом.

Даже в детсадовские годы он казался взрослым и невероятно серьезным. Вязал костюмчики игрушечному мишке, помогал маме лепить пирожки и пельмени, учил Яна читать. Я начала понимать, откуда взялась их бесконечная вражда: Марку было трудно смириться с тем, что мамина любовь перешла младшенькому. Судя по рассказам Кати, Марк из кожи вон лез, чтобы заслужить родительское одобрение: доедал кашу, учился на одни пятерки, всегда застилал кровать в комнате. Ян же был трогательным и милым белокурым купидоном, и когда Катя говорила о нем, на ее лице появлялось невыразимое умиление. Хотя Ян, очевидно, рос шкодливым засранцем. Вот он ободрал новые обои в гостиной и стоит, невинно подняв брови, вот залез на стремянку, чтобы достать торт, заготовленный для гостей. А здесь ему пришло в голову перешить мамины любимые шторы на костюм приведения для школьного карнавала. Снимков Яна становилось все больше, а снимков Марка — меньше, и не трудно было догадаться, с кем носилась и нянчилась Катя. Одного я не понимала: как такой добрый и послушный ребенок, как Марк, мог вырасти в такого сурового и бескомпромиссного нелюдима. И почему довел свою жену сначала до нервного истощения, а потом и до развода.