Тьма наступает - Бачурова Мила - Страница 53

Я катил по улицам Петербурга, а мимо текли человеческие реки. Битва с Тьмой не осталась незамеченной, и теперь, когда всё стихло, любопытные обыватели потянулись за свежими слухами, надеясь выяснить что-то из первых рук — чтобы потом задирать носы перед теми, кто узнает всё из газет.

— Никто из придворных не видел, что происходило, — сказал я. — Репутация вашего высочества не пострадает.

— Всё равно! Ты не смеешь!

— Ну, не смею, значит, не смею. Такой уж я по жизни несмелый человек. Нерешительный.

Борис засопел. Вселенская скорбь, внушённая Тьмой, боролась в нём с подростковым гонором и обидой.

— Если ты везёшь меня к Клавдии Тимофеевне, то это напрасно. Я не болен, я здоров, как никогда. Но мне кажется, что больным я был гораздо более счастлив.

— Я не рассчитываю на услуги Клавдии Тимофеевны.

— Вот как, — Борис горько засмеялся. — Ты рассчитываешь на то, что я поделюсь с ней энергией? Так спешу разочаровать — я опустошён. Во мне ничего не осталось! Вообще ничего!

— Знаю, — зевнул я.

Спать хотелось неимоверно. Адреналин битвы схлынул, и запредельное истощение давало о себе знать. Но на одной только силе воли я мог держаться ещё долго, если нужно.

Сейчас было нужно.

— Знаешь? — удивился Борис. — Откуда?

— Позволю себе напомнить, что мне самому доводилось бывать на вашем месте.

— И ты справлялся, да? — В голосе Бориса прорезался сарказм. — Что бы ни случилось, как бы ни била жизнь Константина Барятинского, он всегда, подобно птице Феникс, восставал из пепла — для того, чтобы продолжить борьбу! Так вот: я — не ты. Когда-то ты наотрез отказался взять меня в отряд Воинов Света. Теперь я сам этого не хочу.

— Это я тоже знаю.

— Ну, конечно. Ты всегда всё знаешь! Только вот излишняя уверенность иной раз играет злые шутки. Ты настолько уверен в себе и правильности своих действий, что не замечаешь очевидного!

— Люди не достойны того, чтобы их спасали, — кивнул я.

Борис замолчал. У детей так часто бывает: услышав из чужих уст свои убеждения, они понимают, как нелепо и уныло всё это звучит.

— Люди погрязли в пороках, — продолжил я. — Они сами не замечают того, как всё больше погружаются во грех. Жадность, похоть, чревоугодие… Их действия похожи на действия разумного человека? Или же это — инстинкт животных, которым Господь не дал разума? Которые физически не способны на то, чтобы оценивать свои действия, и слепо идут туда, куда их влечёт?

Борис смотрел на меня во все глаза. Пробормотал:

— Но… Но если ты тоже всё понимаешь… Зачем… Почему⁈

— Почему продолжаю бороться? Почему и дальше проливаю кровь, опустошаюсь — защищая тех, кто этого не достоин?

Борис отвернулся.

— Скоро поймёте, ваше высочество, — пообещал я. — Мы почти приехали.

— Тебе меня не переубедить! — не оборачиваясь, процедил Борис.

— Я и не собираюсь. Не силён в философских диспутах. Просто покажу вам кое-что.

— Да куда мы, чёрт возьми, едем⁈

— Увидите.

— Ваше сиятельство! — Нам навстречу спешил директор завода. — Покорнейше прошу простить! Не знал, что вы собираетесь почтить… О.

Он остановился, как вкопанный. Видимо, узнал в моём спутнике, мальчишке с недовольным лицом, наследника российского престола. Забормотал:

— Ваше… Величайшее… — Неловко изобразил поклон. Такой низкий, что чуть в пол не воткнулся.

— Мы с его высочеством направляемся в литейный цех, — сказал я. — Мой протеже на месте?

— Кто? — не понял директор.

— Мужик, за которым я просил присматривать.

— На месте. — Директор заметно приободрился. — Хороший работник, побольше бы таких! Серьёзный, непьющий. До Рождества ещё посмотрю на него, а после думаю мастером поставить.

— Непьющий? — хмыкнул я.

— Истинно так!

— Понял. Всё, иди.

— Но…

— Я знаю, где находится литейный цех. Дальше мы — сами.

— Но…

— Ты не расслышал? — Я обернулся.

— Сию секунду, ваше сиятельство!

Директор изобразил ещё один поклон и испарился.

— Что мы здесь забыли?

Борис демонстративно морщился. Пахло на заводе — как на заводе. Металлом, машинным маслом, копотью. Я любил эти запахи. Было в них что-то крепкое, настоящее.

Сопровождать нас директор не посмел и, видимо, остальным отдал распоряжение не отсвечивать. К литейному цеху мы с его высочеством проследовали без задержек.

У входа я остановился. Заставил Бориса надеть поверх кителя спецовку, на голову нахлобучил каску с защитным щитком — на вбитых в стену крюках висело несколько таких.

— Что ещё… — начал было возмущаться Борис.

Вместо ответа я распахнул дверь в цех.

Литейка на меня всегда действовала завораживающе. Вид раскалённого металла заставлял сердце биться чаще.

Борис этот процесс, судя по всему, наблюдал впервые.

— Ох… — Он поднёс руку к щитку, прикрывая глаза.

— Не бойтесь, ваше высочество, не ослепнете.

— Что это такое?

— Здесь обрабатывают металл. Плавят, разливают в формы — для того, чтобы на выходе получить готовые изделия… А вот и наш старый знакомый.

Мужика, которого мы с Борисом сняли с крыши в клинике Клавдии, я заприметил издали. Хотя до последнего не был уверен, что это он.

Во-первых, в одинаковых спецовках и касках все рабочие были похожи друг на друга. А во-вторых, наш знакомый изменился.

Он совсем по-другому держался. Выпрямилась спина, расправились плечи. Даже голос — когда крикнул что-то товарищу — звучал по-другому. Это был голос человека, находящегося на своём месте. Знающего цену себе и своему мастерству.

— Здорово, — подойдя к нему со спины, сказал я.

Рабочий резко обернулся. Собирался, видимо, ответить что-то не очень вежливое, но узнал меня. А потом, приглядевшись, узнал и Бориса. Растерянно пробормотал:

— Ваше… — неловко одернул куртку, начал было стаскивать с головы каску.

— Не надо, — остановил его движение я. — Мы ненадолго, можешь не раскланиваться. Как дела у тебя?

Мужик некоторое время смотрел настороженно — как будто не мог поверить, что мы с Борисом и правда прибыли сюда с целью узнать, как у него дела. Но подвоха не дождался и неловко заговорил:

— Дак, это… Хорошо у меня дела. Прекрасно даже…

— Работа нравится?

— Да как же такая работа может не нравиться? — Он аж руками всплеснул.

— Ну, не знаю, — пожал я плечами. — Тяжёлая. Жарко тут. И вообще…

В цеху действительно было жарко.

— Да подумаешь, жарко, — фыркнул мужик. — Мы, чай, не сахарные. Не растаем. А плотют в горячем цеху больше, чем в других. И смена короче.

Я удовлетворенно кивнул. О соблюдении на заводе надлежащих условий труда директор был предупреждён лично мной. Так же как и о том, что произойдёт лично с ним, если хоть одно из этих условий будет нарушено.

— Пьёшь? — спросил я.

— Боже упаси! — Мужик аж перекрестился. — С того самого дня — ни капли. Зачем оно мне? Раньше пил — горе заливал. А нынче — какое моё горе? Одни только радости. На прошлой неделе вот прибавку получил. Жене полушубок справил, детишкам пряников. Старший сын снова в школу ходить начал. Господин учитель его хвалит, способный, говорит, мальчуган… Спасибо, ваше сиятельство! — Мужик вдруг поклонился мне в пояс. — Верите, нет — каждый день бога молю за вас! Кабы не вы тогда…

Я покачал головой:

— Всё, что я сделал — дал тебе удочку. А рыбу ты ловишь сам.

— Что? — изумился мужик. — Какую такую рыбу?

— Семён! — окликнул его кто-то. — Ты долго лясы точить будешь?

Я понял, что металл в печи разогрелся до нужной температуры, и наступает самый ответственный момент — разливка по формам.

— Всё, Семён. — Я шагнул назад. — Рад был повидаться. Работай, не отвлекайся.

Семён благодарно кивнул.

А через минуту огромную стеклянную затворку на печи открыли, и из нутра потёк расплавленный метал.

Борис заворожено наблюдал за тем, как сыплющий искрами, пламенеющий оранжево-алым поток заполняет подготовленные формы.