Замуж в наказание (СИ) - Акулова Мария - Страница 12

И ответ на него я сегодня искать не хочу.

Митя поймал меня, когда вылетела из аудитории со своей последней пятеркой. Я была так взволнована и рада, что с улыбкой нырнула в раскрытые объятья. Он вложил мне в руку коробочку, поцеловал в волосы, шепнул, что любит и поздравляет с еще одним годом. Отпустил, когда я попросила.

Сейчас коробочка лежит в сумке. В ней – очень нежный золотой браслет. Он, конечно, не сравнится с тем золотом, которое дарит отец, но сеет в моей душе полный раздрай.

Митя – не наш. Но разве он из-за этого не хороший? С другой стороны, откуда увереность, что разница между нами – это не пропасть?

Не знаю.

Мы с однокурсниками празднуем сдачу сессии в кафешке. Посидев чуть меньше двух часов, я начинаю собираться домой. Не заскучала, просто чем дальше – тем градус веселья выше. После кафе по плану – ночной клуб. Там будет и Митя. Он очень просил меня отпроситься и прийти.

Я могла бы соврать маме, что празднуем с девочками. Она мне доверяет, отпустила бы. Но не хочу.

Помню просьбу Бекира. Да и в себе не разобралась.

Поэтому собираю вещи, оставляю несколько купюр и заказываю такси домой.

Выйдя из автомобиля, бросаю быстрый взгляд на подъезд к воротам. Там нет той самой машины. Стыдно признаться, но я теперь всегда проверяю. Когда не обнаруживаю – грущу. По какой причине – стараюсь не закапываться. Это пройдет.

Приподнимаю воротник рубашки и втягиваю носом запах. В кафе был кальян, несколько курящих, много выпивки, а моему дому запах табака и алкоголя не свойственен, поэтому я успокаиваюсь, не обнаружив его на себе.

Взлетаю по ступенькам, с широкой улыбкой распахиваю дверь. Быстро разуваюсь, с порога крича:

– Мамуль, я дома!!!

Если честно, уже жду реакции. И даже немного обижаюсь, что ее нет.

Бросаю сумку на пол, приседаю и роюсь в поисках зачетки, но первым нахожу чехол. Вздыхаю, глажу, как бы извиняясь, но оставляю внутри.

Айка, если ты все с ним решила, то зачем вообще взяла? Тайно же не поносишь… Еще один неотвеченный вопрос мучает совесть, а пальцы сжимают плотный картон. Несусь на кухню, размахивая зачеткой.

– Анасы, ты почему свою дочь не встречаешь, а?! – Играю в возмущение. Хмурю брови (мама говорит, я так сразу становлюсь похожей на отца), вжимаю кулак в бок.

Жду, что мама отреагирует смехом. Всплеснет руками и начнет также игриво извиняться.

У меня пальцы покалывает от предвкушения, как откроет зачетку и увидит мои шикарные баллы. Но мама почему-то не реагирует. Продолжает стоять спиной, делает что-то свое. Не оглядывается.

– Мам…

Я зову еще раз, уже тише, чувствуя неладное. Сразу пугаюсь, что произошло что-то плохое. С кем?

Шагаю ближе, откладываю зачетку и повторяю:

– Мам…

Только сейчас получаю взгляд через плечо. Холодею. Конечности слабеют, а волнение усиливается.

– Что-то случилось? – Взгляд мамы фокусируется на мне, но я не понимаю ее эмоций. Она как будто заново меня изучает. Ищет что-то. Мне с каждой секундой всё неуютней. – Я сессию сдала… На отлично…

Произношу тихо. Улыбаюсь неуверенно. В моей голове всё было не так, но я даже расстроиться не могу. Боюсь теперь услышать что-то ужасное.

Мама на секунду закрывает глаза, кивает. Потом снова смотрит. От неё исходит прохлада. Может, обидела чем-то?

Судорожно пытаюсь вспомнить. Утром не поцеловала? Нет же. Может она о чем-то просила, а я забыла?

– Ма…

Я окликаю, она кивает, и мне кажется, что взгляд меняется – в нем уже сожаление. Она качает головой, я ступаю ближе, беру в свои руки ее и сильно сжимаю.

– Айка-Айка… – Она шепчет, качая головой… У меня сердце начинает вылетать.

– Что?

– Натворила ты что, дочка? Ну что ты натворила? – Мама шепчет, а у меня даже дыхание сбивается. Что? Я ничего не творила. Честно-честно.

Открываю рот, чтобы оправдаться, но не успеваю. В дверном проеме показывается папа. От его взгляда мне становится зябко. Обычно теплые глаза с красивыми лучиками морщинок вокруг сейчас совсем не улыбаются. Мама накрывает мои руки своей и гладит. Злится, но хочет поддержать. Только в чем?

– Салам, бабасы…

Здороваюсь с отцом, он в ответ смотрит долго, сжигая одна за другой мои нервный клетки. А потом кивает в коридор:

– В кабинет идем, дочь. Поговорим с тобой.

***

Я никогда не боялась своего отца, хотя и слышала рассказы некоторых девочек, что это возможно. Он ни разу не поднял на нас руку, пьяным я его даже представить не могу. Он не кричит. Не срывался. Мой отец состоит из терпения и уважения. Но сейчас…

Мы заходим в кабинет и я впервые чувствую себя рядом с ним настолько виновато-беззащитной, что даже боюсь.

Торможу у двери, хотя сбегать не собираюсь. Слежу из-под полуопущенных ресниц, как папа делает шаг за шагом вглубь комнаты. Он молчит, а я крупно дрожу. Что он скажет? Что же я натворила? Страшно…

Бабасы оборачивается, смотрит на меня долго. Я волнуюсь так сильно, что сбивается дыхание. Он видит это, но не жалеет.

– Ты на свадьбе сказала, что не знаешь того парня, Айлин…

Папа ловит мой взгляд своим – слишком спокойным – и парализует. В голову сумасшедшей силы волной разом хлынут мысли. Преимущественно панические. А вот язык как будто перестал быть моим – я бы может и хотела ответить (нет), но кажется, что смогу только мычать.

– Бабасы… – Выдыхаю, отмирая. Опускаю взгляд и мотаю головой… Откуда он узнал? И что именно?

Из-за меня сейчас влетит Бекиру. Всевышний, только не брату! У него заберут машину, может даже стажировку в прокуратуре отнимут в наказание. Нет. Я не переживу, он не заслужил…

– На меня смотри, Айлин.

Я подчиняюсь папиному требованию. Глаза наполняются слезами, хочу извиниться, расплакаться, покаяться, но держу в себе, осознавая неуместность…

– Не наказывай Бекира, пожалуйста…

Шепчу, больно-больно сжимая свои же плечи руками. Такой же беззащитной я чувствовала себя под стенами прокуратуры рядом с посторонними, опасными людьми. Хотя не такой же. Сейчас хуже… В кабинете родного отца.

– Мои дети мне врут. Сын – в глаза. Дочка…

По мне проезжается взгляд, который я в жизни не хотела бы ощутить, а теперь уже не забуду. Непонимание. Разочарование.

Папочка, я не со зла…

Вроде бы чего еще могла ждать девочка-кырымлы, тайно связавшаяся с чужим, но меня сейчас топит в чувстве отчаянной несправедливости. Я сделала что-то плохое? Что?

Соврала…

– Сама его пригласила? Скучно тебе с нами стало, да?

От предположения папы мне становится только хуже. Внутри волной поднимается протест. Зачем выставлять меня настолько ужасной? Я же просто… Влюбилась.

– Я не приглашала… – Выталкиваю из себя несколько слов, а папа кривовато улыбается.

– Но и не выгнала.

Ответить нечего. Опускаю глаза. Смотрю в пол, придерживая при себе вопрос, откуда он узнал. И второй – кто еще знает. Я уже поняла, что мама. Стыд перед ней обжигает сильно-сильно. Воспитание девочек в крымскотатарских семьях – ответственность матери. Ей могло прилететь обвинение, что не справилась.

– Он хороший, пап…

Беру себя в руки и смотрю на отца. От моих слов его передергивает. Он шумно выдыхает и тихо-тихо ругается себе под нос. Я впервые слышу от него такие слова. Даже отшатываюсь.

– Хороший бы не лапал, Айлин. Хороший бы пришел к твоему отцу и спросил, можно в жены взять. Понимаешь?

От выплюнутого папой «лапал» чувствую себя грязной. Недостойной, разочаровавшей дочерью. Этот разговор меня убивает. Он не ведется на повышенных тонах, но по ощущениям – уничтожает меня морально.

Теперь вся моя радость из-за успешно закрытой сессии кажется такой глупой… А я ведь в первую очередь для него старалась. Чтобы гордился. Теперь, уверена, даже мои пятерки разочаруют.

– А ты бы разрешил? – Шепчу, опять рискнув посмотреть папе в лицо. Он ненадолго замирает. Его губы плотно сжимаются. В глазах – языки пламени. Мой взвешенный, мудрый бабасы с каждой секундой все сильнее теряет самообладание.