Лишний в его игре - Филипенко Алена - Страница 3

Дома ни брата, ни Нонны, полный восторг! Никто меня не трогает. Я просыпаюсь в двенадцать, сооружаю бутерброд с докторской колбасой, пью чай и сажусь за учебу. Потом решаю приготовить ужин на семью. Что-то простое, дешевое, но сытное. Солянка с сосисками вполне подойдет. А значит, надо в магазин.

Еще не открыв входную дверь, я слышу ссору и понимаю, что ссорятся соседи — те самые мать и сын. Сначала думаю, что они ругаются в своей квартире, и, не ожидая подвоха, выхожу. Оказывается, они в подъезде. Соседский сын нервно и быстро идет к лестнице, держа в руках большой мусорный пакет. Он одет так же, как и вчера.

За ним спешит мама. Она будто собралась на интервью для передачи, которую будут транслировать на весь мир: причесана волосок к волоску, брюки и мягкий обтягивающий свитер без единой складки, сверху — шерстяное пальто нараспашку.

Она говорит на повышенных тонах:

— Ярослав! Ну куда ты? Скажи мне, куда ты снова идешь? Тебе мало, да? Опять в милицию хочешь? Думаешь, тебе снова все сойдет с рук и мама опять договорится? Как бы не так! В обезьянник тебя запрут на пятнадцать суток и дело заведут! Ясно тебе?

— Мам, успокойся, — отмахивается парень. — Обезьянник пока в мои планы не входит. Я иду просто гулять.

Ужасно неудобно, что я стал свидетелем такой сцены. Но эти двое не обращают на меня внимания. Ярослав спускается по лестнице; мама идет за ним; развязанный ремень ее пальто волочится по ступенькам. Я плетусь на расстоянии.

— «Просто гулять»? Это так теперь называется? Я запрещаю тебе, слышишь? Ты никуда не пойдешь! — Голос мамы Ярослава звенит сталью. Сын саркастично отзывается:

— Остановить меня можно только самосвалом. У тебя не завалялся где-нибудь? Самое время достать, а то я уже иду .

— Может, мне сразу в милицию позвонить и сказать, что́ ты собираешься делать?

Оба уже спустились к подъездной двери. Ярослав толкает ее, и они выходят на крыльцо, но там останавливаются. Ярослав держит дверь. Я растерянно топчусь на лестничной клетке первого этажа.

— Отличная идея, давай, — усмехается он.

— Тогда я пойду с тобой! — заявляет его мама, решительно вздернув подбородок. — Куда бы ты ни шел, пойду!

Тон не оставляет сомнений: она это сделает. Угроза Ярослава впечатляет; видимо, мама и правда уже куда-то его «сопровождала», и ему не понравилось. Его усмешка сменяется досадой. Он бессильно рычит, пакет в его руках сердито шуршит. Наконец он срывается:

— Мам, да роди ты уже себе новую игрушку! Старая сломана, ее не починить, как ты не поймешь?

Напряженное молчание. Мама Ярослава застывает скульптурой. Ее осанка становится еще идеальнее.

— Тебе кажется, что все так легко и просто, — говорит она сумрачным тоном. — Ты понятия не имеешь, что я чувствую, каждую минуту ожидая, что ты снова заявишься на порог под конвоем. — Добавляет тверже: — Нет, Ярослав. Сегодня я иду с тобой. Погуляем вместе. Будет здорово, правда?

На улице много прохожих. Напротив двери в подъезд — детская площадка, сейчас там полно народу, но никто не обращает внимания на ссору. Мать и сын пока говорят довольно тихо. Но губы Ярослава уже дрожат, взгляд становится бешеным.

— Ладно, ты победила! — Резким движением он вдруг рвет мусорный пакет и вытряхивает содержимое маме под ноги. А потом яростно кричит: — Держи свой трофей!

После этого он влетает обратно в подъезд и мчится вверх по лестнице. Уступая дорогу, я вжимаюсь в стену. Ярослав проносится мимо, словно меня и нет. Замечаю блеск его глаз, сжатые кулаки. Он тяжело дышит.

Его мама все стоит, смотря себе под ноги. Она ко мне спиной, и я не вижу выражения ее лица. Но она явно в ступоре, не знает, что делать. Теперь-то на нее уставилась вся улица, и я каждой клеточкой тела чувствую ее стыд. Как же мне ее жалко!

Подхожу, начинаю собирать мусор в испорченный пакет.

— Не надо, мой хороший, я сама, — устало говорит она и опускается на корточки, чтобы помочь.

Слова — «мой хороший» — колют сердце. Я уже забыл, когда кто-то еще, кроме пекаря, в последний раз обращался ко мне так ласково.

Я бегло смотрю на соседку. Впервые вижу ее так близко. У нее приятное лицо, узкий нос, крутой лоб и треугольный волевой подбородок.

От нее веет запахами настоящего дома: хорошим кофе, а не бурдой, которую пьет Нонна, свежевыглаженным бельем, мылом и цветами. Каково жить в доме, где так пахнет? Не знаю. А вот ее сын прекрасно знает.

Соседка пересекается со мной взглядом. Ее накрашенные ресницы такие же черные, как и волосы, а вот брови немного светлее. У нее светло-голубые глаза и фарфоровая кожа. А за рекламной улыбкой она сейчас едва скрывает боль.

— Все хорошо, правда. Я сама уберу, ты иди, иди… Спасибо.

— Нет, я вам помогу. И сам выброшу. — Я собираю весь мусор в пакет, кое-как завязываю дырявое место. Она все еще изучает мое лицо.

— Ты добрый и чуткий мальчик. Думаю, родители тобой гордятся.

Мне становится неуютно, я отвожу взгляд.

— Да… Наверное. Я выброшу. До свидания.

Выпрямившись, быстро иду прочь. Несколько шагов мучительно думаю, правильно ли поступаю? Может, стоило сказать что-то еще? Что-то ободряющее? Например, что все будет хорошо? Или спросить, все ли в порядке и не нужна ли еще какая помощь?

Я оборачиваюсь. Возле двери пусто.

По дороге в магазин я думаю об увиденной сцене. Злюсь на этого эгоистичного сынка. Закатить истерику просто из-за того, что мама за него беспокоится! Да если бы Нонна так беспокоилась за меня, я бы плясал от радости! Хорошо ему живется с такой-то мамой. И чего он бесится? Уж небось его-то не заставляют в пятнадцать лет пахать на заводе. Спорим, она его ни разу не наказывала? Он даже представить не может, каково это — когда в лицо прилетает пепельница.

Дома, бросая на сковородку нашинкованную капусту и нарезая новую порцию, я слышу за стенкой соседские голоса. Продолжают ругаться? Непонятно.

Думаю о соседях. Интересно, как выглядит комната этого Ярослава? Есть ли у него компьютер и MP3-плеер? Что мама готовит ему? Пока у меня не появились свои деньги и я не начал покупать продукты, мой рацион почти всегда составлял хлеб с маргарином. Маргарин невкусный, горький, но масло надо было заслужить.

Я злюсь и пытаюсь себя пристыдить: почему меня волнуют соседи? Но продолжаю о них думать. О чем они говорят за ужином? Какие подарки дарит Ярославу мама?

Стараюсь выбросить эти глупости из головы.

За готовкой проговариваю про себя столицы стран мира и формы неправильных глаголов английского языка. Но учебу навязчиво вытесняет из головы мысль о том, что я заслужил масло, только когда пошел на работу.

 2

Вечером мне звонит Ксюша — моя подруга. Радостно сообщает, что билеты у нее. Речь не о театре и даже не о кино. Ксюша по связям смогла достать варианты билетов по математике в ГУЭФ за прошедшие четыре года.

Сейчас она собирается в «Убежище» — местный клуб по интересам, где тусуются неформалы. Там сходка старворцев — таких же сумасшедших фанатов «Звездных войн», как и она. Ксюша договаривается передать мне билеты по пути.

Вскоре, воодушевленный, я жду Ксюшу у овощного магазина недалеко от ее дома. Думаю о том, что, когда я решу все билеты, мои шансы на поступление значительно повысятся. Неважно, что в билетах собраны задания прошлых лет. Все равно каждый год они примерно одинаковые. Мне уже не терпится приступить к работе.

Наконец появляется Ксюша — низенькая, стройная, с темными вьющимися волосами. Большие карие глаза смотрят открыто, оживленно. На ней черный пуховик и большой шарф, сине-розовый с белыми точками, похожими на звезды в космической глубине.

Как всегда, Ксюша напоминает торнадо — вся в завихрениях планов, идей, смеха и историй. У нее мало времени, но за полминуты она успевает вылить на меня поток разрозненной информации. Так, я узнаю, что она вышила на новой сумочке рисунок с Энакином и Падме, купила наклейки с Джа-Джа Бинксом в «Союзпечати», а после вчерашнего посещения «Пиццы Хат» потолстела на килограмм.