Лишний в его игре - Филипенко Алена - Страница 39

— В чем дело? — спрашивает Катерина Николаевна.

Я готов сгореть со стыда. Но она уже и сама видит проблему. Озадаченно смотрит на мой кед, который теперь можно натянуть на колено.

— Оу-у-у… — От этого междометия мне еще более неловко. Но она быстро берет себя в руки и добавляет уже бодрым тоном: — Дань, кажется, эта пара прослужила на пару лет дольше отведенного ей срока. Иди переобувайся и поедем.

Я мрачно плетусь домой. Переобуваться мне не во что. В панике перебираю коробки: может, где-то завалялась хоть какая-нибудь древняя обувь? Но нет… Только летние сандалии, придется надевать их.

Я выхожу из дома в сандалиях и как можно более беспечно шагаю по свежевыпавшему снегу к машине. Делаю вид, что все так и задумано. Катерина Николаевна уже за рулем. Замечает, в чем я, но ничего не говорит.

Мы подъезжаем к торговому центру «Аквариум». В нем — магазины одежды и обуви, кинотеатр и гипермаркет. Когда мы входим внутрь, я замечаю на указателе, что гипермаркет слева, но Катерина Николаевна ведет нас направо. Я говорю ей, что нам в другую сторону, но она загадочно качает головой.

Катерина Николаевна заходит в магазин «Сити-обувь», мне приходится идти за ней. Внутри на полках — огромное количество кроссовок. Катерина Николаевна смотрит на меня и улыбается. Я теряюсь. Не понимаю, чего от меня хотят.

— Выбирай любые, — говорит она. — Это будет мой тебе подарок.

Я краснею от стыда, упрямлюсь, отказываюсь, пячусь в сторону выхода. Но она говорит, что все равно купит мне кроссовки — с моей помощью или без. Но если без, то на свой вкус. Тогда не факт, что мне они подойдут. И я подчиняюсь. Хожу вдоль полок. Сперва мне неловко, кажется, что все смотрят на меня и мои сандалии. Затем я чувствую себя увереннее. Я перебираю кроссовки, потом все-таки меряю понравившиеся. Это странно, но так приятно — когда чужой человек покупает тебе кроссовки просто так. Точнее… не чужой. Наверное, уже нет.

Я выбираю кроссовки Sprandy, синие с красными логотипами-стрелками по бокам.

Но это еще не все. По пути к гипермаркету я засматриваюсь на витрину магазина, где продают рубашки, и неосознанно замедляюсь. Катерина Николаевна ловит мой взгляд.

В гипермаркет я иду с кроссовками и двумя рубашками, белой и синей в коричневую полоску. А всю обратную дорогу, сидя в машине, прижимаю к груди ворох покупок так, словно кто-то пытается у меня их вырвать. Уверен, что буду носить эти обновки до тех пор, пока они не истлеют прямо на мне.

Я безумно люблю хорошую одежду и обувь. Когда вырасту и разбогатею, смогу покупать себе все-все-все! Но сейчас я ничего не могу себе позволить, кроме одной маленькой вольности. Раз в пару месяцев я езжу в торговый центр. Хожу по магазинам, набираю полные корзинки крутой одежды, долго примеряю в кабинках, воображаю, как покупаю ее и что она моя. А затем оставляю все в примерочной и ухожу с пустыми руками.

Когда мы проезжаем сектор частных домов, Катерина Николаевна вдруг притормаживает и засматривается на что-то. Примерно как я — на рубашки.

— Что вы там увидели?

Своим вопросом я будто выдергиваю ее обратно в реальность. Она снова смотрит на дорогу и увеличивает скорость.

— Да сад красивый. Там тропинка выложена желтым гравием… Это напомнило дачу моего детства, где я обычно проводила лето. Представляешь, однажды я прочитала «Волшебника Изумрудного города» и влюбилась в эту книгу. Захотела построить Волшебную страну прямо у нас на участке. На форзаце была карта: все королевства, дорога, вымощенная желтым кирпичом, пещера Гингемы. И я построила в саду свою Волшебную страну. Смастерила из песка и камней все замки, выложила желтую дорожку… У меня даже замок Людоеда был один в один: с ножом, вилкой и ложкой на трех башенках. Моя комната находилась на втором этаже, а Волшебная страна — прямо под окном. Я любила просыпаться и первым делом смотреть на нее…

С каждым словом в голосе Катерины все больше грусти. Я пытаюсь представить ее в детстве, но не могу. Невозможно проверить, что она тоже была ребенком, фантазировала, играла. Мне кажется, Катерина Николаевна уже родилась взрослой и серьезной.

— И что стало с вашим королевством?

Она думает несколько секунд, а потом отвечает:

— У меня были строгие родители. Они заставляли меня много учиться, даже в каникулы. У папы были жесткие методы воспитания. За малейшую ошибку в ход шел ремень. Почти все время на даче я тоже училась. Завидовала сверстникам, которые играли на улице. И мое королевство помогало мне ненадолго убежать от реальности, спрятаться там от отца, его ремня, ненавистной учебы. Но…

Наступает пауза. Я понимаю, что сейчас услышу ответ на свой вопрос.

— Однажды я проснулась и вместо Волшебной страны увидела перекопанную землю и луковые грядки. Мама сказала, что я занимаюсь глупостями. Да и ценная земля пропадает…

Как обидно. Королевство много значило для нее: она помнит о нем до сих пор.

— Сейчас и правда все это кажется ерундой, — говорит Катерина Николаевна свысока, насмешливо, словно осуждает свои детские увлечения. — Но иногда я вспоминаю о том садике и моей Волшебной стране… — Ее голос смягчается. Она делает паузы между словами и растягивает гласные. Будто не говорит, а наслаждается вкусным десертом и не хочет, чтобы он заканчивался. — Жаль, что у меня не осталось даже фото… Сейчас я преподаю в университете, могу приготовить «Наполеон» с закрытыми глазами и профессионально вылавливаю сына-хулигана из милицейских участков, но… Иногда я все равно ловлю себя на мысли, что хочется выглянуть из окна и хотя бы на мгновение снова увидеть мою Волшебную страну.

Катерина Николаевна, сама не подозревая, дает мне руководство к действию.

Спать я ложусь в новых кроссовках: кажется, что, если сниму, кто-то их украдет. Рубашки не надеваю, помну ведь, но вешаю их на крючок над раскладушкой.

Засыпаю, держась за рукава.

* * *

К концу каникул на работе мне удается переловить и выпустить на волю всех голубей. Не думаю, что пернатые сильно рады: их выгоняют на холод, подальше от теплого хлебушка. Но если бы они знали, что иначе Адамыч со своим ружьем до них доберется, они бы думали по-другому. Хотя о чем я? Голуби вряд ли умеют думать.

В предпоследний день каникул мы с Катериной Николаевной делаем вареники с вишней. Катерина Николаевна немного обеспокоена: Ярослав встал утром и, ничего не говоря, ушел.

На Катерине Николаевне фартук в бело-красную полоску, на голове — красная повязка. На мне — серый фартук с елками. Катерина Николаевна делает колбаски из теста, режет на кусочки, раскатывает. Я удаляю косточки из вишни, но не вручную, а с помощью специальной машинки-шприца! Это просто с ума сойти, как интересно!

Внизу у нее лоток для подачи ягод и контейнер. Ягодка из лотка закатывается под шприц, я жму на поршень, и она вылетает в контейнер уже без косточки. Это почти так же круто, как стрелять сгущенкой!

Потом мы засыпаем в кругляшки из теста ягоды и сахар, формируем вареники. Эта работа мне уже не так нравится: надо, чтобы края выходили красивыми, а у меня не получается.

— Эй, у тебя пятно! — Катерина Николаевна смотрит мне на грудь.

— Где? — Я опускаю голову, и тут она легонько щелкает меня по носу, оставляя на нем липкий кусочек теста. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся.

Это удивительно теплый момент. Я бы хотел остаться в этом дне, даже зная, что уже проживал его много раз. И мне уже не стыдно грезить о том, что Катерина Николаевна могла бы быть моей мамой. Мы сейчас почти как семья.

Правда, мне немного грустно: «почти» все портит. Я обманываю себя. Мне никогда не стать для нее родным. Но как здорово воображать… Что сейчас мы сделаем вареники, дождемся Ярослава, будем вместе их есть, а к ночи разойдемся по комнатам. Я здесь живу, и это — моя семья.

Ярослав не появляется к вечеру. Он уже нарвался на штраф за опоздание. Мы с Катериной Николаевной едим вареники вдвоем. Они безумно вкусные, но в мечтах я видел этот момент не так: мы были радостными. А вот в реальности Катерина Николаевна грустит и тревожно вглядывается в окно. А я чувствую досаду: кто-то украл у меня такой уютный семейный ужин.