Лишний в его игре - Филипенко Алена - Страница 44

Я забываю про кофе, мчусь в комнату, достаю свою ручку, исследую ее. Ручка как ручка. Может, дело в чернилах, они испортились? Я вытаскиваю стержень, рассматриваю его, но ничего подозрительного не замечаю.

Расписываю ручку на листе бумаги. Жду. Чернила не исчезают. Хм. Очень странно.

Я оставляю лист с каракулями дома, а сам ухожу в школу. Ручку беру запасную, старой в этот день больше не пишу. Когда я прихожу в школу, домашка из тетради снова исчезает… Так и есть, это зависит от времени. Но почему тогда исчезает не все?

Придя домой, я первым делом беру в руки лист, где расписывал ручку. Я уверен, что он окажется пустым. Но я отчетливо вижу свои каракули. Они ничуть не поблекли.

Да что за чертовщина? Почему моя домашка исчезла, а каракули нет?

От нагревания домашка снова проявляется. И не исчезает до самого вечера.

В чем разница между листом, где я писал каракули, и листом, на котором написана домашка? Почему одно исчезает, а второе нет? Может, дело не во времени? А в чем?

Тетрадь с домашкой я таскал в школу, а лист был дома. Домашка исчезла, пока я шел от дома — в школе ее уже не было. Значит, это произошло на улице… Улица!

Я хватаю лист с каракулями и бегу на балкон. Вывешиваю лист за окно. Жду. Буквы постепенно исчезают. И тогда я все понимаю: и что происходит с моими работами, и кто за этим стоит.

Хмарин купил ручку с какими-то хитрыми чернилами, я и не знал, что такие существуют. Наверняка раздобыл в магазине розыгрышей. На холоде чернила исчезают, при нагревании — проявляются. Но комнатной температуры недостаточно, нужно нагревать либо над огнем, либо, возможно, феном.

Я настолько восхищен смекалкой Хмарина, что даже не злюсь. Надо же додуматься! Так виртуозно меня одурачить! Вот это мозг! Задумываюсь: как бы показать Хмарину, что я все понял? Не подавать виду, что я знаю, и незаметно заменить стержень в его ручке? Да нет, он мигом все поймет, так что ввернуть подлянку не получится.

В итоге просто закидываю чертов стержень в ящик тумбочки: когда-нибудь да пригодится. И ничего не говорю Хмурю — пусть гадает: это его план провалился или я до сих пор не понял, куда деваются мои работы?

Мама, довольная, что я подружился с Антоном, разрешает мне гулять до одиннадцати. Доказательств дружбы она не требует. Не звонит Антону, чтобы попросить позвать меня к телефону, ничего такого. Лишь пару раз, когда Антон приходил к ней заниматься, она уточнила у него, действительно ли мы были вместе тогда-то и тогда-то. Он все подтвердил, и мама успокоилась.

А еще я начинаю получать хорошие оценки. И еду ее чаще хвалю, и по дому помогаю. Мама теперь смотрит на меня по-другому, как будто я многослойный рисунок и она разглядела во мне то, чего раньше не видела. А ведь я всего-то действую по методу Хмуря: подлизываюсь. Пытаюсь ей угодить. Волосы укладываю, чтобы не торчали. Ношу всякие брюки-рубашки, и чтобы нигде ничего не вылезало. Мама довольна. Не думал, что покорить ее будет так просто. А самое важное: она теперь дает мне карманные деньги! И не по своей дурацкой системе, а просто так. Раз — и дала двести рублей. В следующий раз — пятьсот.

На очередной ужин мама снова приглашает Хмуря. Я готов к обороне, даже принарядился: надел рубашку, волосы причесал и уложил гелем. Вижу, мама смотрит на меня удовлетворенно.

Мы садимся за стол. Я складываю салфетку пополам и кладу на колени сгибом к себе. Хмурь делает то же самое. Мы смотрим друг на друга как соперники. Словно этот ужин — экзамен, и пройдет его только один из нас.

Мама приготовила очередной шедевр: французский рыбный суп де пуассон с соусом руй. Выглядит как блевотина. Вижу, что Хмурю он не по душе, как и мне. Но когда мама интересуется, как нам суп, мы нахваливаем его наперебой. Наверное, даже чересчур. Мама переводит подозрительный взгляд с меня на Хмуря и спрашивает:

— Что это с вами сегодня?

— Ничего! — хором отвечаем мы.

За ужином хвастаемся своими школьными успехами — будто пиписьками меряемся. А все эти наши фразочки?

— Данил, будь добр, передай, пожалуйста, соль!

— Ярослав, тебя не затруднит передать соусницу?

— Соус руй просто восхитителен!

— А суп великолепен! Теперь я понял, какое у меня любимое блюдо!

Мама изучает нас все настороженнее:

— Какие-то вы сегодня оба странные. Что на вас все же нашло?

Мы усиленно делаем вид, что не понимаем, о чем речь. Строим честные глаза.

— Скоро майские праздники. Мам, может, поедем с тобой в Плес? — предлагаю я.

Это было раньше нашей семейной традицией. Ездить в Плес на майские в один и тот же пансионат, гулять по окрестностям, плавать по реке на теплоходе, есть углы с лещом. Мне это безумно нравилось, пока мне не исполнилось лет двенадцать и я не понял, что ездить с мамой в пансионат — не круто.

— Отличная идея! — Как я и думал, мама приходит в восторг.

Хмурь сидит грустный, смотрит на маму с надеждой — может, она позовет и его? Но как я и ожидал, мама ему не предлагает. Это только наша традиция. Я ликую. Мне удалось поставить Хмуря на место.

Мама выходит из-за стола, чтобы принести еще сухариков для супа. В это время я наклоняюсь к Хмурю и злобно шепчу:

— Ну что? Усек, что ты здесь никому не нужен? Или слишком тупой и нужно все разжевывать? Вали обратно в свое гетто!

Хмурь подавлен и растерян. Неужели действительно сейчас встанет и уйдет?

Мама возвращается. Воодушевленно строит план поездки. Говорит, что, раз уж мы будем недалеко, хорошо бы заехать и в Кострому, в музей деревянного зодчества — там мы раньше не были. Рассуждает вслух: надо бы позвонить в пансионат забронировать номер, а еще поискать маленький зеленый чемодан, который она уже пару месяцев нигде не видела. Мы с Хмурем переглядываемся. Он уже не выглядит подавленным. Что-то придумал. Он переводит взгляд на маму, строит несчастные глаза и вдруг выдает:

— Всю жизнь мечтал побывать в Плесе.

Вот бы утопить его в супе де пуассон! Вот же хитрый говнюк!

Мама смотрит на меня, мысленно просит разрешения позвать Хмуря с нами. Игнорируя это, я вкрадчиво спрашиваю:

— И что же ты больше всего хочешь там увидеть, Данил?

Я хочу его подловить и открыть маме глаза: он нагло врет и о Плесе услышал сейчас в первый раз. Но Хмурь не теряется и скромно отвечает:

— Променад. А еще панораму города.

— Да, набережная там очень красивая, — кивает мама. — И вид с горы Левитана действительно невероятный…

Я киплю от злости. Она даже не понимает, что он ее обманывает!

— Несколько лет назад класс ездил на экскурсию в Плес, — говорит Хмурь и вздыхает. — Я очень хотел… Но не смог из-за обстоятельств .

Мама снова посылает мне просительный взгляд.

— Да, там очень классно. Ездить в Плес на майские — наша семейная  традиция, — я бодро отвечаю Хмурю, делая вид, что вовсе не подозреваю о его грязной игре. — А ты тоже уговори своих поехать, вам там понравится.

Хмурь грустно мотает головой:

— Нет, мама опять скажет, что нет денег. А я так мечтаю путешествовать…

— Даня… — Мама поворачивается к нему. Я всячески посылаю ей знаки, чуть ли не руками машу, но она не видит. А может, специально игнорирует, как я ее недавно. — А ты не хочешь с нами?

Еле сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть маме в лицо соус руй.

— Очень хочу! — быстро отвечает он, пока я не успел вставить слово.

— Если, конечно, твоя мама разрешит.

— Она разрешит!

— Яра, — мама оборачивается ко мне, — ты же не против?

Вот черт, я сам загнал себя в ловушку. Я строю из себя идеального сына, и в рамках этой роли мне приходится радостно согласиться.

Перед сном я долго лежу в кровати и пялюсь в потолок. Перебираю в руках сладкие часики — это успокаивает. Мои ладони горячие, и драже немного тает, становится липким. Думаю о том, как мне обыграть Хмуря. Никакого Плеса теперь точно не будет. На майские я обязательно «заболею». Так и произойдет: перед самыми майскими, когда мама и Хмурь уже будут окончательно настроены на поездку, я сымитирую насморк и нагрею градусник на батарее. И мама все отменит.